Мил Миллингтон - Бытовая химия
Моноамины – группа химических веществ – нейротрансмиттеров, которые… ну, в общем, они и есть сексуальное влечение, грубо говоря. Что происходит, когда вы чувствуете физическое притяжения? Нет уж, избавьте меня от ваших фантазий типа «я словно ощущаю покалывание» или «такое чувство, словно крохотные зайчики порхают у меня в животе, и мой разум замирает». Сравнения тут ни к чему. Они только создают сложности, к тому же я спрашиваю, что происходит, а не то, как вы это растолковываете. Влечение неподвластно, ему нет никакого дела до ваших моральных установок или жизненных принципов, и оно уж точно не дело рук купидона, проказы крохотных розовых амурчиков или волшебство. Все дело в моноаминах. Вашей головой управляют серотонин, артеренол (я и вы называем его адреналином) и допамин. Ваш мозг группируется на средней островковой доле большого мозга, передней коре головного мозга, ядре центральной нервной системы и скорлупе мозга, в этот момент отключаются постцентральная извилина, мозжечковаяминдалина и – по бокам – височные отделы коры головного мозга. Что значит вся эта заумь? Значит, что вы по уши вляпались, в общем-то. Я тут не шутки шучу, вы превращаетесь в животное и по клиническим симптомам практически гавкаете, в таком состоянии вам уж точно нельзя садиться за руль. Моноамины – беспощадные, аморальные штурмовики на службе у физического влечения. Эти парни точно уж раненых не берут: один допамин готов обменять все ваше сознание на нежную улыбку, и вместе они составляют атомный коктейль, он-то и приводит к тому, что вы скачете в гостиничном номере верхом на звезде из мыльной оперы.
Но, и эта мысль недалека от истины, все это коту под хвост, если, когда вы наконец-то добиваетесь секса, он оказывается столь же приятным занятием, сколь и пожевывание носка тракториста. Итак, стадия номер три: нейропептиды. Речь идет об окситоцине и адиуретине, скажем так. Во время секса окситоцин поступает в центры удовольствия вашего мозга, и вы думаете: «Ничего себе! Надо это дело как-нибудь повторить». Но, и тут я поступил очень мудро, окситоцин также подталкивает вас хранить верность. Я долго трудился над этим апектом. Было неясно, верен ли мой расчет. Сначала я проверил идею верности на мышах-полевках, чтобы узнать, возможно ли это в принципе. Я, конечно, не знал, что использую окситоцин, но это был именно он, я испытал на верность мышей-полевок Среднего Запада и решил не впутывать северозападных полевок. Должен вам сказать, что с мышами-полевками все сработало прекрасно, и с теми, и с другими. Но с вами, как выяснилось, дело обстоит чуть иначе, вам нравится страдание. Так что я сделал так, чтобы окситоцин преследовал вас, когда вы занимались сексом, а также превратил его выделение в «классический условный рефлекс», как говорят люди в белых халатах. Это значит, что окситоцин выделяется во время секса, и если вы долго занимаетесь сексом с одним партнером, то чуть-чуть гормона выделяется, когда вы просто видите партнера. Том думает, что чувствует себя виноватым перед Сарой, но вы увидите, что будет, когда он снова увидит ее и получит свою порцию окситоцина, его как молотком ударит.
Так что, и это очевидно, вполне подходящий план, думаю, вы согласитесь. Вам не нужно беспокоиться О продолжении рода, потому что я за вас уже все сделал, и вам вообще не надо думать об этом.
Но потом ситуация деформировалась.
Кто же знал, что вы собираетесь жить не в хижинах, а перемещаться в города по восемь миллионов жителей, верно? Я думал, вы будете вполне счастливы, если дотянете до четвертого десятка, а потом скончаетесь от гриппа или будете съедены волком, так что зачем мне было беспокоиться о том, чтобы верность жила долго? Действие моноаминов держится – в лучшем случае – тридцать месяцев. После этого ваше тело становится терпимым к нейротрансмиттерам и, увы, страсть проходит. Это конец беготни по паркам в грозу и безудержного смеха, вместе вы исключительно из-за постоянного действия окситоцина. И как долго это продержится, по-вашему, когда вы столкнетесь с новыми дозами допамина и серотонина? И я даже не думал, что важно исправить такую проблемку, что женщины – неважно, из какой они страны или к какой культуре принадлежат, – проходят примерно четырехгодичный цикл, который начинается с совместной жизни с мужчиной и заканчивается мыслями о том, что стоит найти кого-нибудь еще. Периодическая моногамия казалась мне вполне подходящей: ведь всегда был шанс того, что за эти четыре-пять лет она или ее партнер может стать жертвой аппендицита или кого-то из них унесет снежная лавина… ну а если этого даже и не произойдет, я не рассчитывал, что в пределах часа езды будут толочься еще четыре миллиона самцов, готовых составить ей компанию, верно? И почему бы не дать мужчинам лишнюю порцию тестостерона и не посмотреть правде в глаза? Ведь лучше любить и терять, правильно?
И вот тут начинается самое позорное для меня. Потому что я не думал, что неверность станет такой большой проблемой. Мне и в голову не приходило, что большинство людей будут изменять или даже иметь возможность изменять: вы просто заставляете меня сгорать от стыда, понимаете? Я не принял этого во внимание, и все вышло очень-очень плохо. Я никогда не думал о таком коловороте… Я даже не вложил в измену мысль, как вложил ее в снежные хлопья, вот что я хочу сказать. Все функционирует на базовом уровне и зависит от грубой химии и психологии (а психология, конечно же, не что иное, как химия в действии). Поэтому все интрижки похожи друг на друга. Совершают ли акт измены два человека, что закручивают гайки на заводе, или живущий в Эдинбурге английский писатель, столкнувшийся с актрисой из лучшей мыльной оперы с самыми высокими рейтингами по всей Великобритании… все всегда одинаково. Меняются тривиальные детали и декорации, но каждый раз людииспытывают одно и то же. Я знаю, что вы это, наверное, тоже уже заметили, и именно поэтому отчасти и решил, что должен с вами поделиться. Пришить, что это так и есть, хотя вы и так это знаете, просто, чтобы вам было легче дышать.
Я сделал гадость. Но многие другие вещи я все-таки сотворил верно, например бананы. Со сладкими плодами явыпутался. Так, чувствую вашу враждебность, хорошо, все в порядке: я же признал свою вину. И если мы все не сойдемся на этом, мы не сможем двинуться дальше.
Понимаете, думаю, мы вполне бы могли чуть продвинуться. Правда, я не собираюсь поднимать этот вопрос сейчас. Сейчас мне кажется, вам требуется обдумать вышесказанное наедине с самими собою, и что бы никто не мешал.
Поговорим позже, ладно?
Глава 9
Я спал на диване.
Представим, что это искупление грехов: я наказывал себя так, как меня бы наказала Сара. Я всеми силами пробовал внушить себе эту мысль, предпринял попытку найти для себя прощение в самоистязании, но мне было не избавится от того, что я видел себя насквозь. Мое поведение было всего лишь поводом к расплате и наказанию, дело было в трусости. Я не мог представить себе, что Сара проснется, когда я, задержав дыхание, нырну в кровать. Она перевернется, посмотрит на меня и сонно спросит: «Где ты был?» От такого видения у меня внутри все переворачивалось. Так что я улегся на диване в трусах, накрывшись пальто.
Я плохо спал. Поверить в то, что я весь извертелся лишь потому, что не мог найти удобного положения, было невозможно, я весь извелся от ужаса содеянного мною. Мое предположение, и от этого было некуда деться, заключалось в том, что я не мог никак успокоиться, потому что я лежал на диване, на котором не было тесно, и к тому же у меня снова возникла эрекция. Я лежал в темноте, проигрывая в уме произошедшие только что события. Не успел начать, как тут же явился эрегированный член, чтобы повспоминать вместе со мной.
Той ночью у нас был долгий секс с Джорджи, и у меня все равно с полпинка возникла эрекция, которая продержалась до рассвета. Ясное дело, гордиться нечем. Это неинтеллигентно, верно ведь? Делать какие-то идиотские выводы о моей сексуальной энергии в такой ситуации… Тем не менее эрекция была на месте. И не исчезала до самого рассвета. Я всего лишь сообщаю вам факты, вот и все.
В общем, не говоря об эрекциях и тому подобном, я не только плохо и мало спал, но и вскочил на ноги и 6.30. Уставшим я себя не чувствовал. На самом деле я был перевозбужден и находился почти в отлетном состоянии, на пике ощущений, как бывает, когда сутками не спишь. Я думал, как бы не встречаться с Сарой. Оставить на столе записку, что вышел по делам. Но где с пользой для дела можно оказаться в семь утра в субботнее утро, особенно после того, как меня почти целую ночь не было дома? Вы уже наверняка поняли, что план оказался с червоточинкой. Так что я съел миску пшеничных хлопьев с корицей, которые я просто не выношу, как на вкус (я ненавижу корицу), так и в более широком социолингвистическом смысле: ведь хлопья – явное проявление тупого порочного американского насилия корпоративной культуры, но я не мог заставить себя приготовить тост. Еще я выпил несколько чашек кофе. Крадучись пройдя в гостиную, я включил телевизор. Было субботнее утро, и показывали детские передачи. Я уселся напротив телевизора, сжимая чашку трясущимися руками, а взвинченные ведущие орали на меня сорок пять минут кряду: возможно, это я и заслужил.
