Сара Маккой - Дочь пекаря
– Принесла тебе поесть.
Мама отмахнулась:
– Положи в корзину к остальным. Нам нужны лишние деньги. Я не голодна.
Элси поставила тарелку за кассой:
– Ешь. Ничего хорошего, если ты заболеешь и сляжешь.
Мама взяла булочку, но не надкусила.
– Вишневое. Твое любимое. – Элси протянула ей нож. С возвращения из Штайнхёринга мама ела мало.
Элси беспокоилась.
Мама полюбовалась на драгоценный шматочек варенья.
– Каждый раз, когда ем его, вспоминаю вишню в бабушкином саду.
– Я помню. Мы с Гейзель летом играли, как будто там волшебный замок и заколдованные плоды. Ели вишни и загадывали желания. Я взаправду верила, что все они сбудутся. Некоторые сбылись. Однажды Гейзель загадала пузырек лавандовых духов, а я – розовый шампунь, и когда мы приехали к бабушке на следующую неделю, нам их подарили. – Элси улыбнулась, вспомнив запах своего секретного флакончика.
– Бабушка была хорошей мамой, – сказала мама. – Я в последнее время так по ней скучаю. – Она вытерла уголок глаза. – Какая я дура. Сама уже старушка, а говорю как ребенок.
– Нет, – возразила Элси, – ты женщина и говоришь как дочь.
Мама погладила пальцем ее щеку:
– Ты выросла такая хорошая. Красивая, мудрая. Это божьи дары, милая.
Элси ладонью накрыла ее руку и почувствовала, как в груди у нее что-то расцветает. Мама никогда ее так не хвалила.
– Надо поесть. – Элси снова подвинула к ней тарелку. – Пожалуйста.
Мама разломила булочку.
– Бабушка говорила, что лучший хлеб – тот, который делишь. – Она намазала разломы вареньем. – Ты тоже поешь.
Элси отдала свой брецель Тобиасу, и теперь нутро сжималось от голода.
Мама протянула ей полбулочки и облизала нож. Элси ела и думала о волшебных плодах, которые делила с мамой, бабушкой, сестрой. Об их мечтах. То была скудная еда, и все же лучшая за много месяцев.
Она наполняла не только желудок.
Двадцать восемь
Эль-Пасо, Техас
Франклин-Ридж-драйв, 3168
– Original Message —
От: [email protected]
Дата: 3 января 2008 8:52
Кому: [email protected]
Тема: «Ежемесячник Сан-Франциско» – позиция редактора
Уважаемая мисс Адамс,
Мы с директором рассмотрели ваше резюме и образцы публикаций. Нам особенно понравилась ваша недавняя статья «Гимны военного Рождества». Наш редактор в феврале переезжает в Нью-Йорк, и мы подыскиваем замену. Мы бы хотели предложить эту позицию вам и назначить на следующую неделю собеседование по телефону. Если мы договоримся, с переездом в Сан-Франциско поможем. Пожалуйста, свяжитесь со мной по телефону или по почте, как только сможете. С нетерпением жду ответа.
С уважением, Лея Голдман, главный редактор
«Ежемесячник Сан-Франциско»
Сан-Франциско, Калифорния 94111
Валлейо-стрит, 122
– Original Message – От: [email protected]
Дата: 3 января 2008 19:08
Кому: [email protected]
Тема: FW: «Ежемесячник Сан-Франциско» – позиция редактора.
Диди,
Посмотри, какое мне письмо пришло! Сегодня мы созванивались с Леей Голдман. Да, с той самой Леей Голдман из того самого «Ежемесячника Сан-Франциско». Да, сама знаю, и когда открыла письмо, чуть не вырубилась. Диди, они меня хотят. Ты прикинь? Сан-Франциско, Калифорния!
Помнишь, когда мы были маленькие, крутили папины старые пластинки, одевались в шелковые мамины ночнушки и пели «Сан-Франциско (Не забудь цветы в волосы вплести)»?[63] И папа так радовался. Сейчас ее напеваю.
Я правда дико рада, Ди. Именно то, к чему я стремилась, уезжая из дома. Нельзя упускать такой случай.
Мы так и не созвонились с Рики. Прошло уже столько времени, а тут еще это письмо. Теперь я даже не знаю, что сказать, даже если позвоню. «Привет, я уезжаю». Я скучаю по нему, но это предложение – знак. Надо двигаться вперед.
Люблю,
Реба
– Original Message – От: [email protected]
Дата: 4 января 2008 11:11
Кому: [email protected]
Тема: Re: FW: «Ежемесячник Сан-Франциско» – позиция редактора
Реба, я тебя поздравляю! Это лучшая новость за последние месяцы. Пришли мне посмотреть контракт, прежде чем подписывать.
Громко смеялась, вспоминая, как мы пели и наряжались. Так здорово было! Верный способ заставить папу улыбнуться. Будь счастлива, Реба. Обещай, что позволишь себе быть счастливой. Я тобой горжусь. Скажу маме, она будет горда.
Кстати, о маме: я долго думала и решила – надо с ней поговорить о папиной смерти и о том, что было в его медкарте. Надо все обсудить, всей семьей. Уже больше десяти лет прошло. Мы не маленькие. Прошлое не может нам навредить. Папин волк – это грустный, старый, беззубый кабысдох. Мама по тебе скучает, и я тоже. Приезжай поскорее домой погостить.
Очень рада, что ты мчишься вперед, но спроси себя, не страх ли тебя подгоняет. Тогда это побег, только красиво замаскированный. Ты мне поверь, я знаю. Если «молочник» не звонит, может, тебя дожидаются калифорнийские сыры. Я слышала, чеддер у них вкуснейший.
Я тебя тоже люблю. Диди
Двадцать девять
Пекарня Шмидта
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
29 апреля 1945 года
На улицах царила зловещая тишина. Птицы парами сидели на черепице, щебетали и чирикали о весне, но весна казалась пустой и немой. Щебет эхом отзывался в булыжных улицах и деревянных рамах.
После отъезда Йозефа гестапо больше не приносило муку, и припасы понемногу вышли. К первой неделе апреля кончился сахар. Элси принялась растапливать марципаны. Их хватило ненадолго, и теперь уже не было ничего – ни меда, ни патоки. В мешке осталось лишь несколько чашек муки. Мельницы не работали. Папа посылал Юлиуса собирать в лесу прошлогоднюю лещину и каштаны, что внук и делал с большой неохотой и только за шоколад, который по чуть-чуть скармливала ему Элси. Папа молол орехи и подсыпал порошок в муку для булочек. Руки у него загрубели и покрылись коричневыми пятнами, но каждое утро он растапливал печь и умудрялся выдавать тот же золотистый, пышный хлеб, что и раньше.
Однако дальше так продолжаться не могло. Скоро им придется закрыться. Касса пуста. Уже много недель покупатели вместо денег несут вещи.
Когда Элси пошла к мяснику и попросила обрезков в обмен на булочки, тот ответил:
– Мы питаемся вареными крысами и гнилой репой. Мы-то не хлебные короли.
Хлебные короли? Ха-ха. Конечно, соседу всегда лучше, чем тебе. Ночами ей снилась равнина с журнальной рекламы: ТЕХАС, США; земля вся из пышных батонов, украшенных фруктами; крутоны в сытном бараньем супе; сладкие булочки, покрытые сахарной пудрой; имбирное печенье и куски шоколадного торта, пропитанного вишневым ликером. Во сне у нее текли слюнки, застывали на подбородке.
Несмотря на нехватку припасов, чудом сохранился один шварцвальдский торт: сладко-горькая шоколадная стружка, пьяные вишни. Он был слишком дорогой, и никто его не купил. Все сласти уже были распроданы, а он стоял, нетронутый и безупречный, на витрине, и Элси ловила себя на том, что завороженно любуется им, и тогда отступает даже голод. Она знала каждую ямочку на вишнях и каждую шоколадную завитушку. Торт напоминал ей обо всем, что было, и обещал, что все еще будет. Где-то в мире есть масло и сахар, яйца и мука, улыбающиеся люди с блестящими монетками в карманах. Скоро папа возьмет нож, разрежет торт и скормит его голодным покупателям и родным.
Апрельский луч блеснул в окне и позолотил вишенки на торте. Да, подумала Элси, солнце снова сияет. Мама и папа вышли из кухни в воскресных шляпах и перчатках.
– Юлиус с нами не идет, – объявил папа.
Они собирались в кирху. Элси притворилась, что у нее болит голова, и сказала, что не пойдет, так как боится совсем разболеться. Бог прощает ложь во благо других, решила она. Ей хотелось остаться дома с Тобиасом. Волосы у него отросли, и она обещала вымыть их теплой водой.
– Настоящей теплой водой? – переспросил Тобиас.
Он никогда не мылся в теплой ванне. В гетто была только дождевая вода, в лагере их поливали из шланга. Ей больно было слышать о Дахау, ведь Тобиаса там мучили, а Йозеф был к этому причастен. Теплая ванна – маленькая радость. Если согреть чайник, на шею и голову малыша хватит. Надо было сделать это раньше, и теперь она решила использовать остатки розового шампуня, чтоб хоть что-то в его жизни восполнить.
Элси не сказала Тобиасу о фрау Раттельмюллер и Циле, и сейчас не собиралась. Вдруг у фрау не выйдет. Лучше не обнадеживать. Она слишком хорошо знала: хуже всего, когда ждешь – и не сбывается. Иногда она думала: лучше б точно узнать о смерти Гейзель, а не умирать без конца, гадая, жива она или нет. От этих мыслей ей становилось так стыдно, что начинала болеть голова и трудно было успокоиться.
