Элис Петерсон - Лишь шаг до тебя
Мы с Беном делаем все тип-топ. Мои носки промокли насквозь, но палатку мы поставили!
– Чур, это мой! – кричит Луи, оккупируя один отсек. Эмили занимает другой, остается только одно отделение.
– Бен, как быть? – вопрошаю я.
– Давай надувать матрасы! – В воздухе повисает неловкость.
Пока мы распаковывали чемоданы и надували матрасы, погода окончательно испортилась. И вот мы сидим в нашей семейной палатке, а с неба льет дождь.
– Мне надо в туалет, – сообщает Луи.
– Где здесь туалеты? – спрашиваю я у Бена.
– Хороший вопрос. – Он вскакивает.
– Там грязно на поле, – говорю я.
– Мам, мне нужно вытереть попку.
Бен накидывает плащ и говорит, что вернется через секунду.
– Так, – сообщает он, вернувшись через десять минут, мокрый, как утонувшая крыса, – туалеты здесь проще некуда: ямы.
Я удивленно гляжу на него.
– Что?
– Ямы с толчками.
– И ванных нет?
– Полли, мы в походе. Это кемпинг.
Кемпинг. Ладно. Но в чем же тут удовольствие?
Бен хмурится.
– Когда вы сделаете… ну… сами знаете что…
– Фуу! – кривятся Луи и Эмили, и оба бешено хохочут.
– …нужно посыпать это торфом, – объясняет далее Бен.
Крепись, Полли. Это награда. Впечатляющий выезд на природу!
– Хорошо, но ты ведь захватил с собой туалетную бумагу, да?
– Я думал, ты взяла…
– О-о! – завыл Луи.
Мы покупаем у семьи из соседней палатки рулон туалетной бумаги, Луи делает свои дела, и Бен предлагает нам прогуляться. Главная арена – в двух милях от нас. Мы оказываемся среди сотен семей, завернутых в миллион водонепроницаемых слоев, в шляпах и башмаках. Мы все идем в одну сторону, словно беженцы.
Гремит поп-музыка; везде, куда бы я ни посмотрела, люди пьют. Кто-то держит банку «Пиммса», кто-то пьет пиво. Мы идем мимо кукольного театра, тентов искусства и ремесел, шатров с научной тематикой, мимо детской дискотеки. Луи и Эмили захотели зайти в шатер сказочных костюмов. Мы с Беном смотрели, как Эмили преображается в Золушку, а Луи появился в наряде Робин Гуда. Я радуюсь, глядя на их воодушевление.
– Я начинаю ее любить, – говорит Бен, аплодируя, когда Эмили грациозно порхает с крыльями бабочки. – Она все больше и больше походит на Грейс, с каждым днем.
Потом мы заходим в шатер, где размещается продуктовый магазин, и покупаем на ужин бургеры и сосиски с булочками и возвращаемся к себе. Решено, что Луи с Эмили будут спать в одном отделении, чтобы нормально разместились взрослые. Луи благодарит меня за этот день, когда я укладываю его в постель.
Когда дети в конце концов засыпают, мы с Беном устраиваемся в моем отсеке. Только восемь часов. Спать еще рано.
– Извини, Полли.
– За что?
– Я не заметил, что здесь только три отделения.
– Не беспокойся. Дети благополучно устроились вместе.
– Я не пытался добиться своего с помощью такого коварства.
– Ах, жалко. – Бен улыбается мне. Я сижу, обхватив колени. – Сейчас я бы не отказалась чего-нибудь выпить. А ты?
– Забавно, но я не очень скучаю по спиртному. Желание пропало в тот момент, когда я пришел лечиться в реабилитационный центр.
– Расскажи мне подробнее про реаб. – Я устроилась удобнее и скрестила ноги.
– Я жил в комнате с парнем по имени Эд. Он храпел и сильно потел. У него была наркозависимость от лекарств, отпускаемых по рецепту, и он больше моего нуждался во внимании медиков. Приятный был парень. Интересно, что было с ним потом?
– Какая она, Южная Африка? Я там никогда не была.
– Там красиво. Она очень далеко от Лондона. Полли, я помню, что испытал облегчение, оказавшись там. Она совсем не походит на тюрьму, нас не обыскивали, когда мы прибыли туда.
– Не то, что здесь.
Он усмехается.
– Я виделся с психотерапевтом три раза в неделю. Мы слушали лекции о диете и правильном образе жизни. По утрам делали что-то творческое. Помню, я написал для Грейс картину – дерево и черепаха. Сестра любила черепах. В четыре часа мы пили чай с печеньем. – Его взгляд стал задумчивым. – Мне нравился такой распорядок. Понимаешь, в детстве у меня никогда не было размеренной жизни. Но не думаю, чтобы наша семья как-то отличалась от многих других. Не думаю, что кто-нибудь удивлялся, когда отчим орал за столом на мою маму или швырял что-нибудь в меня. На каникулах он совал мне в карман пачку двадцатифунтовых купюр и говорил, чтобы я убирался куда подальше. Может, об этом мечтает любой ребенок, но…
– Нет, это не так, – мягко возражаю я.
– В этом центре я узнал о себе много всего. Я почувствовал себя мошенником.
Бен рассказывает мне о людях, которых он там встретил.
– Там одна женщина, модель с силиконовой грудью, любила разгуливать в рваных джинсах и розовом, как жвачка, бикини. Оказывается, ее в одиннадцать лет насиловал родной дед, и она не могла никому пожаловаться, потому что родители были вечно пьяными. Потом там была миловидная мать, у которой сын умер от рака. Ему промыл мозги какой-то культ, он не принимал лекарства и верил, что исцелится силой молитвы. И умер. Там были героинщики, словом, каждой твари по паре, и я удивлялся, сколько бывает разных отклонений. И вот среди них я. Что мне жаловаться?
– Твой отец умер, когда ты был маленьким, и ты боялся отчима? – отваживаюсь я на вопрос.
– Полли, дело в том, что в детстве я не злился. Злость – реакция на что-либо, а я не знал ничего другого, – поясняет он. – Злость появилась, когда я подрос. Она выплыла в реабе, – признается он. – Грейс тоже чувствовала ее, но по-другому. Она решительно не позволяла нашему детству разрушить ее жизнь. Часто повторяла, что наша с ней дружба – настоящее чудо и что нам нельзя это терять. Из тех лекций я усвоил одну вещь – что тебя ведут по жизни интенции, намерения, – продолжает он. – Когда на пути встают алкоголь и наркотики, ты теряешь энтузиазм, забываешь про свои цели, утрачиваешь амбиции. Это точно про меня. У меня было все: шикарная квартира, крутая тачка, красивые женщины, высокооплачиваемая работа, но я оказался в тупике. Я потерял уважение к жизни. – Он замолкает. – Прости, Полли, я что-то разговорился. Тебе скучно слушать меня.
– Нет, – искренне говорю я. – Расскажи еще.
– Отказаться от спиртного было самым простым. Многие думают, что это трудно, что тебя запирают в комнате, и ты дрожишь там и обливаешься потом. Но у меня все было не так, а гораздо легче. Но вот из центра я уезжал с тревогой. Мне предстояло изменить всю свою жизнь и найти новую работу. После возвращения я долго жил у Грейс…
– Когда она была беременна, да?
– Точно так. Я жил у нее около шести месяцев, помогал пережить разрыв с ее бойфрендом и справляться с беременностью; мы вместе вели ее бизнес. Мне было с ней хорошо. Эти занятия помогали мне гнать от себя ненужные мысли. Но не скажу, что все было просто. Труднее всего мне было уехать от Грейс. Мы с ней стали друг для друга спасательными жилетами. Я чувствовал себя по-идиотски: тридцатилетний мужик боится будущего. До сих пор я раз в неделю хожу к своему психиатру и не могу сам справиться со своими проблемами…
– Жалко, что ты не ходишь в АА.
– Я заглядывал туда, но мы с тобой разные, Полли. Я знаю, это спасает жизни, но… мне надо просто напоминать себе, что пить нельзя, потому что это тесно связано с той пустой и деструктивной жизнью, которую я вел когда-то.
– В жизни нам нужны три вещи, – размышляю я вслух, – что-то делать, кого-то любить и чего-то ждать.
– Вот ты, чего ты ждешь?
– Хочу увидеть, как Луи вырастет, как у него появится первая подружка…
– А любовь? Кого ты любишь?
– У меня есть Луи.
– Да, но ты не можешь выйти за него замуж.
– Бен, ты хотел бы встретить кого-то?
– Конечно. – Он поворачивает ко мне лицо. – А ты?
Я киваю.
Бен хочет что-то сказать, но тут звонит мой мобильный. Я ищу свою сумочку, но опаздываю.
– Это Джейни, – говорю я. – Завтра позвоню ей.
– Кстати, у тебя еще были те странные звонки?
Я качаю головой. Слава богу, не было, со дня концерта Хьюго, но я все-таки не могу избавиться до конца от этого ощущения…
– Бен, можно спросить тебя?..
– Валяй.
– Нет, ладно, забудем.
– О чем забудем?
– Это не ты. Нет, конечно, ты не стал бы это делать.
– Полли, ты о чем?
Я мнусь.
– Ты не посылал мне, разумеется, в шутку, – добавляю я, – валентинку?
– Нет. Мне ужасно жаль, но я не посылал.
Меня разбирает нервный смех.
– Какая я глупая, конечно, это не ты. Забудем об этом.
– Возможно, это Джим. По-моему, он чуточку влюблен в тебя.
– Нет, не он. Какая я идиотка, – бормочу я, жалея, что вообще заикнулась о валентинке. – Давай выбросим это из головы.
– Если хочешь, я пришлю тебе валентинку на будущий год, а? – Бен подталкивает меня локтем. – Но при условии, что ты тоже пришлешь мне. Договорились?
– Договорились.
Мы долго молчим, потом я понимаю, что мне хочется надеть пижаму и лечь. Я говорю, что устала.
