Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов
Руэн повернулся, наклонился ко мне, едва не касаясь моего лица своим. Его дыхание заставило подумать о мясной лавке в жаркий день. Я отвернулся.
– Но ты сделал это сам, Алекс, – прошептал Руэн. И теперь он выглядел совсем не сердитым, казалось, жалел меня. – Бедный Алекс. – Руэн достал из кармана шарик для пинг-понга, принялся бросать в стену и ловить. – Ты этого не осознаешь?
– Не осознаю что?
– Что все это сделал ты?
– И как я это сделал? – спросил я, и слова болью отдавались в груди. – Как я мог поднять себя и бросить в комод?
– Разве ты не спал в это время?
– Я готовился к третьему акту…
Руэн перестал бросать шарик и склонил голову, будто только что сообразил, что к чему.
– Или тебе снилось, что ты готовишься к третьему акту?
В голове у меня уже все смешалось. Я очень хотел спать.
– Сейчас мне надо поспать, Руэн, – произнес я.
Он кивнул.
– Обещаю не рассказывать об этом твоей матери.
Я подумал: «Но мама даже не подозревает о твоем существовании», – но промолчал, потому что мне не хотелось, чтобы мама узнала о случившемся, если я действительно все это сделал. Она бы огорчилась. И меня радовало, что Руэн согласен со мной: это надо держать в секрете.
– Ты думаешь, у мамы все хорошо? – спросил я.
– Уверен. Хочешь, чтобы я убедился, что она в полном порядке?
Я кивнул и ощутил облегчение.
– Да, пожалуйста, очень хочу.
Руэн улыбнулся и перегнулся через меня.
– Могу я попросить тебя кое-что для меня сделать?
– Конечно.
– Я хочу, чтобы завтра утром ты задал Ане вопросы, которые я тебе продиктовал. Сделаешь это для меня, Алекс? Буду тебе очень признателен.
– Хорошо.
И после этого я уже ничего не помню, потому что заснул, и мне всю ночь снилась бабушка.
Глава 18
Вопросы Руэна
Аня
Последняя передряга с Алексом – шок, и это еще мягко сказано.
Я вернулась на свое место в Оперном театре, когда Алекс утешал Гамлета, огорченного поспешной женитьбой его овдовевшей матери и дяди. Я посмотрела на зрителей: многие сидели, наклонившись вперед, ловя каждое слово, произнесенное этим молодым актером. Я просто раздулась от гордости за Алекса. И задалась вопросом: а не пересек ли он некий мост? Бросила взгляд на Майкла и подумала о лечении Алекса. Следует ли лечить его дома? Надо ли избежать проблем, которые вызовет лишение Синди родительских прав, необходимое для того, чтобы поместить Алекса в Макнайс-Хаус, куда, по ее разумению, направляют исключительно психов? Алекс демонстрирует симптомы психического заболевания или симптомы посттравматического стресса?
Но в антракте что-то случилось. Когда занавес опустился и зрители поднимались со своих мест, я заметила Джо-Джо, торопливо пересекавшую зрительный зал. Она подала сигнал сотруднику, потом принялась оглядывать ряды, словно кого-то искала. Я помахала ей рукой, но она меня не заметила. Я наклонилась к Майклу, желая привлечь его внимание.
– Что-то случилось.
– В каком смысле? – Он проследил за моим взглядом.
Двое мальчишек в футболках с надписью «ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАЛАНТЛИВЫЕ ДЕТИ» бежали к двери, за которой скрылась Джо-Джо. Я уже направлялась к ней. Майкл последовал за мной.
Когда мы подошли к гримерной, Майкл протиснулся мимо застывшего на пороге сотрудника театра и увидел, в каком состоянии гримерная: по ней словно прошел тайфун. Бонни, девочка, игравшая Офелию, рассказала, что услышала громкий шум, доносившийся из гримерной. Когда вошла, заметила Алекса, впечатавшегося спиной в стену, а затем сползшего на пол. Несколько секунд он оставался без сознания. Бонни подумала, что он умер.
Я нашла Беверли, тетю Алекса, сообщила, что с ним произошел несчастный случай, хотя я до сих пор не понимаю, что именно случилось. «Скорая» уже увезла Алекса в больницу, сказал нам кто-то из членов труппы, хотя его больше занимал поиск актера на замену Алекса, чем мои вопросы. Беверли, Майкл и я поймали такси и поехали в больницу. Медсестра отвела нас в одну из палат детского отделения.
Выглядел Алекс ужасно, с налитыми кровью глазами, распухшим и посиневшим носом. Медсестра объяснила мне, что у него обширный синяк на пояснице, поскольку он с разбегу ударился о стену. Однако казалось невероятным, что это самоповреждение. Размеры синяка скорее указывали на то, что кто-то другой, габаритами значительно превосходящий Алекса, поднял его и швырнул в стену футов с десяти.
Видимо, так сказалось на нем перенапряжение, вызванное постановкой. Прочитав оригинал Шекспира и адаптацию Джо-Джо, я обратила внимание, что в отношениях Гамлета и отца подчеркивается чувство долга, необходимость отомстить за смерть отца. Мне необходимо побольше узнать об отношениях Алекса с отцом, поэтому придется выводить Алекса на этот разговор. Но, разумеется, надо подождать, пока он поправится.
Вернувшись домой, я не могла заснуть. Мы с Майклом ехали на такси, всю дорогу молчали. Я пыталась отыскать причины случившегося, исходя из того, что спусковым механизмом послужили заложенные в пьесе идеи. По правде говоря, уже сформулировала ответ, но, прежде всего, корила себя. Напрасно я разрешила Алексу участвовать в постановке. Я должна была осознать, что он может не выдержать колоссальной нагрузки, обрушившейся на него в столь сложный период его жизни. И мне следовало настоять на переводе Алекса в Макнайс-Хаус.
Когда такси остановилось у моего дома, я повернулась к Майклу:
– Как только Алекса выпишут из больницы, я отправлю его в Макнайс-Хаус.
Майкл поглаживал щеку, не поднимая головы.
– Я знаю, – произнес он.
На мгновение наши взгляды встретились: его синие глаза переполняло желание. Потом он отвернулся и смотрел в окно, пока такси не тронулось с места.
* * *Навестив Алекса на следующий день, я нашла его в обычной одежде. Медсестра сообщила мне, что его тетя Беверли побывала в больнице раньше. Она и привезла все необходимое. Алекс еще морщился от боли, когда садился, так что ему потребовалось немало времени для того, чтобы одеться, но меня он встретил в брюках, рубашке в коричневую и белую полоску и красном галстуке-бабочке. В нагрудном кармане что-то лежало, как выяснилось, одна из фотографий нового дома, в который переселил их городской совет. Пояснил, что хочет держать ее поближе к сердцу. Я порадовалась: хоть что-то сделанное мной пошло Алексу на пользу.
– Где Майкл? – спросил он, когда я закрыла за собой дверь.
– На работе, – ответила я. – Хочешь с ним повидаться?
Алекс покачал головой. Я заметила, что повязки ему сменили, но в серебристом утреннем свете синяки на лице проступили более отчетливо. Я поняла, что это очень серьезный случай самоистязания, разрушающий маску счастья, которая скрывала его лицо.
– Как ты себя сейчас чувствуешь? – произнесла я.
Алекс, похоже, не решался встретиться со мной взглядом. Потер бицепс.
– Болит.
– Естественно.
Я отодвинула стул от стола, размышляя над тем, как ненавязчиво перевести разговор на отца Алекса. Мне хотелось объяснить, что ему ничего не грозит, каким бы чудовищным ни оказался проступок отца. Посмотрела на поднос с остатками завтрака: фруктовый салат, греческий йогурт, овсянка с кедровыми орешками. Взяла поднос, поставила на пол у двери и протянула Алексу чашку воды.
– Можете что-нибудь съесть, если хотите. – Он посмотрел на поднос. – Я не голоден.
– Спасибо, Алекс, – улыбнулась я. – Ты очень добрый. Но у меня аллергия на орехи, помнишь?
– Орехи?
– Да. Это кедровые орешки.
– Ах да. От орешков вы засыпаете?
Я помнила свою ложь.
– Да.
– Они даже не выглядят, как орешки. Напоминают крохотные пули.
Изменение тона я уловила сразу. Некоторые мои пациенты знали о насилии в Северной Ирландии не понаслышке. Одна девушка, Шей, ослепла во время волнений в Драмкри несколькими годами раньше. Теперь ее лечили от депрессии. Другому пятнадцатилетнему подростку из Каррикфергуса прострелили из пистолета коленную чашечку за то, что его отец вышел из террористической организации. Эта травма привела к развитию суицидных наклонностей. Майкл настаивает, что Синди и Алекс не пострадали от конфликта в Северной Ирландии, но у меня такой уверенности нет. Волнения отразились и на тех, кто непосредственно не подвергался насилию. Для детей, которые здесь родились и выросли, это – часть жизни.
– Ты когда-нибудь видел пулю, Алекс? Или оружие?
– Вы хотите сказать, в реальной жизни? – Он по-прежнему смотрел в пол. – Да.
– Можешь сказать мне, где?
Алекс покачал головой.
– Полисмен приходил в ваш дом, чтобы арестовать отца?
При слове «полисмен» он замер и покачал головой. Крепко закрыл глаза, лицо стало напряженным, обе руки сжались в кулаки. Прошла минута. Я положила руку на плечо Алекса. Он открыл глаза, но смотрел мимо меня.
– Руэн хочет, чтобы я задал вам несколько вопросов. Можно?
– Почему Руэн этого хочет? – мягко спросила я.
