Уильям Сароян - Человеческая комедия
Пение кончилось. Вдруг Улисс почувствовал, что его кто-то трясет. Вздрогнув, он проснулся. Его тряс Лайонель. Лайонель с тарелкой для пожертвований. Улисс нашел свою монетку, положил ее на тарелку и передал тарелку матери.
Лайонель прошептал Улиссу тоном благоговейным и полным таинственности:
– Ты уже спасен, Улисс?
– Как? – спросил Улисс.
– Прочти, – сказал Лайонель и вручил другу религиозную брошюрку.
Улисс поглядел на брошюрку, но не смог разобрать даже очень большие буквы заголовка: «Ты уже спасен? Это никогда не поздно!»
В другом конце притвора Лайонель задал тот же вопрос какому-то пожилому господину:
– Вы уже спасены?
Человек строго взглянул на мальчика и с раздражением шепнул ему:
– Ступай, ступай!
Прежде чем уйти, Лайонель с видом великомученика предложил пожилому господину одну из своих брошюрок. Разозлившись, пожилой господин молча выбил брошюрку из рук Лайонеля; мальчик напугался и почувствовал себя настоящим великомучеником.
Жена пожилого господина шепнула ему:
– Что с тобой, милый?
– Мальчик спросил меня, сумел ли я спастись. Потом сунул мне вот это. – Он нагнулся, поднял с пола брошюрку и передал ее жене. – Сунул мне… это сочинение! – Пожилой господин с раздражением прочел вслух: – «Ты уже спасен? Это никогда не поздно!»
Жена умиротворяюще похлопала пожилого господина по руке:
– Не волнуйся. Почем ему знать, что ты целых тридцать лет был миссионером в Китае?
Во время церемонии сбора пожертвований тихо и нежно играл орган и заливалось сопрано. Лайонель, Агги, Шэг и несколько других итакских мальчишек выстроились в глубине церкви – каждый из них держал перед собой тарелку с пожертвованиями. Когда музыка кончилась, мальчишки в непривычном молчании и с комической важностью затопали по проходу к столу перед кафедрой священника и сложили туда стопкой свои тарелки; затем они расселись по местам рядом с родителями.
Глава 35
А лев смеялся
Вернувшись из церкви и проглотив воскресный обед, Август Готлиб отправился в палисадник чинить рваную теннисную сетку – в расчете на то, что она еще пригодится. Его сверстник Энук Хопер подошел к палисаднику, остановился как вкопанный и стал наблюдать за тем, что делает Агги. Сам он был счастливым обладателем камеры от бейсбольного мяча; он лихо швырнул ее о тротуар, и камера высоко подпрыгнула. Поймав свой мяч на лету, он стал кидать его снова и снова. Энук Хопер был самым горячим мальчиком в Итаке, самым нетерпеливым, быстроногим и горластым.
– Что ты делаешь? – спросил он Агги.
– Сеть.
– Для чего? Для рыбы?
– Нет, – сказал Агги. – Для зверей.
Энуку Хоперу сразу стало скучно.
– Пойдем, – сказал он. – Сыграем в бейсбол или, хочешь, побежим к цистерне Гуггенгейма и полезем на нее.
– Мне надо доделать сеть, – сказал Агги.
– Господи, на что тебе сдалась эта сеть? – нетерпеливо воскликнул Энук.
– Ловить зверей.
– Где ты найдешь тут зверей? Давай, давай! – закричал он. – Пошли на Малагу, выкупаемся.
– Я буду ловить этой сетью зверей как пить дать! – сказал Агги.
– Этой теннисной сеткой не поймаешь даже блоху. Давай во что-нибудь играть. Давай проберемся в кино, там сегодня картина про Тарзана.
– Сперва я поймаю собаку, – сказал Агги, – попробую, крепка ли сеть. Если она выдержит, тогда посмотришь!
– Твоя теннисная сетка – старая рванина, – сказал Энук. – Ничего ты ею не поймаешь. Пойдем в парк к тюрьме, поболтаем с арестантами.
– Сперва я доделаю сеть для зверей. Мне ее надо сегодня попробовать. Если она годится, тогда увидишь!
– Что я увижу? У нас тут нет никаких зверей. Одна корова. Две собаки. Шесть или семь кроликов. Несколько кур. Что ты можешь поймать?
– Очень хорошая сеть, – сказал Агги. – Годится и на медведя.
– Брось ломаться, идем, – сказал Энук. – Хватит валять дурака. Эта сетка годится на медведя? Да этим старьем не поймаешь и плюшевого медведя. Пойдем в китайский квартал, погуляем по главной улице.
Август Готлиб ненадолго прервал работу, задумавшись о китайском квартале и о китайцах. Он спросил у Энука Хопера:
– Небось боишься китайцев?
– Я-то? – искренне удивился Энук. – С чего это мне их бояться? Даже если они что-нибудь и затеют, им меня все равно не поймать. Я ведь здорово бегаю.
– Спорю, что лев тебя поймает.
– Меня? Нет. Никакой лев меня не поймает. И медведь. И тигр, и китаец – никто. Я слишком быстро бегаю. Бросай эту сетку, пойдем через железную дорогу, поиграем с мальчишками со спортивной площадки.
– Спорю, что тебя трудней поймать в западню, чем льва, – сказал Агги.
– Нет такой западни, которая меня поймает. Я быстрее любой западни. Пойдем на ярмарочную площадь, побегаем по треку. Даю тебе сто метров фору.
– Спорю, что тебя не поймает даже твой отец.
– Еще бы! Куда ему! Только пыль мою будет глотать.
К ним подошел Лайонель.
– Что ты делаешь, Агги?
– Сеть. Ловить зверей.
– Да этой сеткой не поймаешь и блоху, – сказал Энук. – Пошли. Идем на пустырь, побросаемся мячом.
– Кто, я? – спросил Лайонель.
– Ну да, ты, – сказал Энук. – Айда. Ты мне будешь кидать по-трудному, а я тебе по-легкому. Пойдем, и так полдня прошло даром.
– Идем, – сказал Лайонель. – Только уговор: подавай легко. Я не очень хорошо ловлю. Не поймаешь мяч, он тебя бац по физии. Раз мне даже по глазам попало – здорово было больно! Но чаще попадает по носу.
– Ладно, не бойся. Буду кидать легко. Идем!
Энук Хопер и Лайонель Кэбот перешли через улицу на пустырь, но Агги упорно продолжал свою работу. Скоро все куски теннисной сетки были сшиты вместе, и у него получилась четырехугольная сеть. Растянув ее на земле, он прикрепил концы к вбитым в землю колышкам и стал любоваться своей работой. Через изгородь на задний двор к нему перелез Шэг Манугьян.
– Что это у тебя? – спросил он.
– Сеть, ловить зверей… Попробуем?
– Ладно. А как мы будем их ловить?
– Да очень просто, – сказал Агги. – Я возьму сеть и спрячусь за лавкой Ары. А ты позовешь Энука. Он на пустыре играет в мяч с Лайонелем. Энук бегает быстрее льва. Значит, его еще труднее поймать. Если в эту сеть поймается Энук, значит, в нее поймаешь все, что угодно. Ну вот, я спрятался, готово. Зови.
– Ладно. – Шэг громко закричал: – Энук! А Энук!
Энук Хопер обернулся и крикнул ему в ответ еще громче:
– Чего тебе, Шэг?
– Поди сюда, – кричал Шэг. – Я хочу у тебя кое-что спросить.
– Что ты у меня хочешь спросить? – кричал Энук.
– Когда подойдешь, тогда скажу.
– Ладно, – крикнул Энук и побежал к Шэгу. Лайонель следовал за ним, не зная, бежать ли ему или идти тихо.
– Порядок! – прошептал Агги. – Иди сюда и спрячься. Держи сеть за этот конец. Когда он обогнет угол лавки, мы на него выпрыгнем и захватим в плен. Понял?
Энук несся к ним с отчаянным криком:
– Ребята, идем на Малагу, выкупаемся! И так полдня прошло даром. Давайте что-нибудь делать. Чего мы канителимся?
Энук вынырнул из-за угла лавки мистера Ары. Агги и Шэг выскочили ему навстречу и накрыли его сетью. Но Энук Хопер и вправду двигался, как дикий обитатель прерий, а может, даже как лев. Охотники за дикими зверями вели отчаянную борьбу, но сеть, по-видимому, была недостаточно крепкой, и скоро Энук уже был на свободе, нисколько не обиженный и даже увлеченный ходом испытаний.
Он шлепнул мячом о тротуар.
– Айда, Агги, – закричал он. – Идем! Этой сетью не поймаешь даже блоху. Идем! Что ты канителишься?
– Ладно, – сказал Агги и швырнул сеть во двор. – Пойдем в парк и поболтаем с арестантами.
Агги, Энук, Шэг и слегка отставший от них Лайонель двинулись по улице к парку возле суда. Вскоре Энук Хопер обогнал своих товарищей на целый квартал. Он кричал им издали:
– Идите же! Скорей! Чего вы там тащитесь?
Энук швырнул мячом в птицу, сидевшую на ветке, но не попал.
Глава 36
Деревья и лозы
Томас Спенглер и Диана Стид поехали в воскресенье за город покататься возле Кингсбурга. Машина была старая, спортивная, с опущенным верхом.
– Смотри, фиговые деревья, – показал Спенглер на рощицу, окаймлявшую виноградники. – Лозы, которые там растут, – это все мускатные сорта. А дальше – оливковые деревья. Вот это – гранат… На тех лозах – виноград сорта малага. Тут есть фруктовый сад, где растут персики. А вон там абрикосы. Эта долина – самая прекрасная в мире. Видишь каштан? А вот редкое дерево – японская хурма. Все самое лучшее растет в нашей долине.
– Милый, – сказала девушка, – ты так любишь деревья!
– Я все люблю, – сказал Спенглер и поспешно добавил: – Только не спрашивай, люблю ли я тебя. Люблю. И тебя, и весь мир, и все, что в нем есть. – Он громко произнес: – Я видел чистую реку жизни, прозрачную, как хрусталь. Посреди ее течения и по ее берегам высились древа жизни, на которых произрастало двенадцать разных плодов. Листья же этих деревьев исцеляли людские страданья. – Спенглер поцеловал девушку в ямочку возле глаза.
