Мартина Мэдден - Ануш. Обрученные судьбой
Вначале забирали только мужчин, достигших совершеннолетия, но в последние недели хватали женщин, детей и стариков.
Из официальных заявлений правительства следует, что они будут интернированы в лагеря и в город Дейр-эль-Зор в Сирии, но я получаю отчеты от наших консулов по всей стране и знаю, что многие из них умирают в пути от голода, от истощения!
Тебя должно серьезно обеспокоить, Чарльз, то, что это происходит не только в столице, но и по всей Империи, в частности, в восточных регионах.
Как тебе известно, я попытался вмешаться в действия правительства, но напрасно, и я перенаправил свою энергию на разглашение этой истории посредством публикаций в американских газетах.
Я надеялся, что международное сообщество пристыдит власть имущих и потребует более гуманного обращения с армянами, но пока мои усилия тщетны.
Публикации в «Нью-Йорк Таймс» и других газетах вызвали лавину пожертвований, и я основал фонд помощи армянам, который, я надеюсь, поможет улучшить условия их пребывания в лагерях.
Если в Трапезунде будут организованы лагеря, можешь рассчитывать на мой фонд, я соглашусь на любые расходы, которые ты сочтешь целесообразными.
Пока же я унижен щедростью американцев и боюсь, что того, что мы можем сделать, все-таки будет недостаточно.
Прости мрачный тон моего письма, Чарльз, но он не отражает даже толики моих страхов и предчувствий касательно и армянского вопроса, и жизни в Турции в целом.
Я иногда задаюсь вопросом, мудро ли создавать здесь семью.
Я прошу тебя уделить тому, что я написал, должное внимание, и, если ты действительно решишь возвратиться в Америку, сообщи мне, я ведь смогу помочь с подготовкой к путешествию и прочим.
Передай мои наилучшие пожелания Хетти и твоим детям.
Всегда твой друг,
Генри Моргентау
Дневник доктора Чарльза Стюарта
Больше всего я любил посещать армянский детский приют, расположенный на вершине холма в южной части деревни. В общем и целом у детей все в порядке, и, если бы матрона – управляющая – не была такой болтливой, я с удовольствием навещал бы их чаще.
Я приехал сюда сегодня, потому что исполняется пятнадцать лет со дня основания приюта и управляющая решила отпраздновать это событие.
Поднимаясь на холм, я думал не о сиротах, а вспоминал последнее письмо Генри Моргентау. Новости были тревожащими, но не может быть и речи об отъезде из Трапезунда. Военная истерия – вот повестка дня!
Если и существует какое-то предубеждение против армян, так это из-за когда-то давно заключенных ими союзов с русскими. Но также существует на Кавказе предубеждение против турок. Кроме того, страна не может обойтись без армян, поскольку большинство больниц укомплектовано армянскими врачами и медсестрами. Какое правительство во время войны решится на ослабление службы оказания первой помощи?
К тому времени как я добрался до приюта, праздник был уже в разгаре. Близнецы Адом и Александр открыли ворота и отвели мою лошадь в стойло.
Когда я вошел в зал, там уже сидели Манон и большая часть больничного персонала, также присутствовали покровители приюта и некоторые местные сановники.
Хетти бросила на меня гневный взгляд, когда я усаживался между управляющей и Мераяном Асадуряном.
По знаку матроны открылась дверь и в зал вошли дети. Они выстроились перед нами – мальчики справа, девочки слева, малыши уселись на пол, скрестив ноги.
По команде они начали петь. Армянские, греческие, турецкие песни и даже русскую колыбельную.
В конце они громко запели «Знамя, усыпанное звездами»[42], и все дамы прослезились.
После этого матрона произнесла короткую речь о моей работе в приюте и сообщила, что дети приготовили для меня подарок.
Она хлопнула в ладоши, и Александр и Адом вошли, неся свернутый коврик. Раскатав его, они отступили, ожидая моей реакции. Это был турецкий ковер, выполненный в красных, голубых и желтых тонах, его наверняка оценили бы в салонах Нью-Йорка.
Пока близнецы указывали на фрагменты орнамента, сотканные тем или иным ребенком, я подумал: «Если продать этот коврик, можно будет существенно пополнить наш всегда истощенный бюджет больницы».
Благодаря детей и матрону, я заверил их, что все средства от продажи этого ковра пойдут на нужды санатория для туберкулезных больных. Вскоре после моего выступления собрание закончилось и все прошли в столовую пить чай.
Хетти ожидала меня у двери. Она хотела знать, почему я сказал, что продам ковер, над которым дети усердно трудились многие месяцы. Я объяснил, что очень ценю их усилия, но ковер стоит немалых денег, которые будут потрачены на то, что нам крайне необходимо и что можно купить только за наличные.
Хетти предложила мне подержать ковер у себя хотя бы пару месяцев, но это не имело никакого смысла, ведь я успею привязаться к нему. Я спорил с ней, утверждая, что эти деньги принесут много пользы, но моя жена явно не была настроена услышать мои аргументы.
– Один ковер не в состоянии залатать дыры в бюджете всех учреждений! – заявила она и резко развернулась на каблуках.
Прежде чем я смог переварить услышанное, увидел Манон, шагающую через зал ко мне. Она поздравила меня с discours magnifique[43]. Проигнорировав едкий тон, я спросил, есть ли новости от Мари и Патиль.
– Не разговаривайте так громко, – прошипела она, оглядываясь. – Они на судне, это все, что мне известно.
Я сказал, что разговаривал с Ожаном. Эта ситуация с Патиль – всего лишь недоразумение, Ожан хотел только проверить ее документы. В ближайшее время, сказал он, всех жителей будут проверять, в том числе и меня. Он был весьма убедителен. Все должны будут предъявлять документы по первому требованию, заявил он, и армяне не исключение.
– Он знает, что медсестры уехали, – продолжил я. – Я сказал ему, что они уехали в Трапезунд, чтобы закончить обучение, но, я думаю, он знал, что я лгу. И я прямо заявил ему, что впредь не должно быть никаких недоразумений с моим персоналом.
Манон никак не отреагировала на это. Казалось, она не слышала ни единого моего слова.
– Раз речь зашла о персонале, – сказала она невпопад, – я хочу поговорить с вами об Ануш.
И тут прибыл опоздавший.
– Все уже закончилось? – спросил Пол. – Моя лошадь потеряла подкову, и мне пришлось вести ее в поводу по крайней мере километров пять.
– Если бы ты приехал вчера вечером, как я и говорила тебе, то идти не пришлось бы, – раздраженно заметила Манон, но было ясно, что она рада его видеть.
Я был не только рад видеть Пола, но и испытал огромное облегчение. Он не приезжал в деревню после нашей последней встречи, и я понимал, что сам в этом немного виноват. Он мой самый давний друг в этой стране, и мне было больно думать, что наши отношения могут измениться. Тем не менее он приехал несмотря ни на что, и это было для меня очень важно.
– Пол! – воскликнула Хетти и расцеловала его в обе щеки. – Я так рада, что ты приехал! Я собираюсь идти домой. Останешься на ужин? И ты тоже приходи, Манон.
Манон сказала, что у нее в больнице есть неотложные дела и она придет, но ненадолго. Хетти пошла вперед, а мы с Полом, приотстав, вели лошадей под уздцы.
Наш разговор был жестким, и чувствовали мы себя неловко, неизбежно возвращаясь к теме, которой следовало избегать.
Я спросил, как дела в городской больнице, он сказал, что ничего не изменилось. Работали лишь он и профессор Левонян.
– А остальные? – спросил я. – Медсестры?
– Уехали, большинство из них.
– Уехали?
– Да, Чарльз, я посоветовал им уехать.
– Как Мари и Патиль?
К моему удивлению, Пол улыбнулся:
– Тебе грех жаловаться, Чарльз. У тебя есть Манон и, конечно же, Ануш.
– Только бы ты не организовал и ее отъезд!
– Я надеялся, этим ты займешься.
Мне стоило большого усилия смирить свой гнев, я ничего на это не сказал, и мы продолжали путь молча. Из дома вышел Арнак, отвел в стойло лошадей, на улицу выбежали Роберт и Милли.
– Папа! – воскликнул Роберт. – В церкви свадьба!
– Мы все видели, папа, – подтвердила Милли, – мы там были.
Из дома вышла Хетти с кувшином лимонада и спросила детей, что именно они видели.
– Двери церкви были открыты, – стал рассказывать Роберт, – Милли и я заглянули внутрь, там стояли отец Грегори и мужчина с женщиной.
Я напомнил им, что на свадьбе Акинянов была вся деревня. Это не могла быть свадьба, убеждал я их, поскольку никто об этом не знает.
– Это свадьба, папа, – настаивала Милли, – я видела, как они там что-то делают с гирляндами.
– Ты уверена? – с сомнением спросила Хетти. – Девушка одета как невеста?
– Нет.
– А жених, как он одет?
– Ты знаешь его, папа, – сказал Роберт. – Это Хусик!
– Хусик? Зверолов?
– Ты же не имеешь в виду Хусика Ташияна? – спросил Пол, не донеся сигарету до рта. – Кто девушка?
– Ну что ж… – Роберт посмотрел на сестру. – Мы думаем, это Ануш.
