Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова
Я спал под простынями последнего мужа вдовы на матрасе, набитом соломой и перекинутом через две деревяшки, и мне было так комфортно, как если бы я лежал в покоях дворца дожа. А утром я имел удовольствие лицезреть дочку хозяйки, сметающую пыль своей щеткой в большую трещину на полу, как будто специально созданную для этой цели.
А теперь, дорогой друг, настало время вспомнить Сенеку. Я намереваюсь доказать мисс Адамс, что у ее любимого философа вызывало смех упоминание о формах Платона. Если я и понял что-то за свою жизнь, то только одно: людям не следует стремиться реализовать идеалы, но им надо искать идеальное в реальном».
Сидя в автобусе, направляющемся в Афины, Люси перечитала фразу Казановы о необходимости «искать идеальное в реальном». Интересно» он говорил здесь о правильной оценке повседневного опыта или об опасностях идеализации любви? Девушка аккуратно положила на место фотокопию, чтобы случайно не разбудить сидящую рядом Ли. Люси никогда не слышала, что Казанова бывал в Афинах. В XVIII веке власть Оттоманской империи простиралась на этот город и на большую часть восточного Средиземноморья, хотя упадок Турции начался задолго до начала странствий Желанной Адамс. Люси нравилось думать о Казанове здесь, в Греции. Если бы только его письма были более удобочитаемы. На некоторых из фотокопий были темные пятна, видимо, в этих местах та зеленая гадость, о которой писал Казанова, все-таки проела бумагу. В аспирантуре она писала доклад о старых рецептах создания чернил из домашних ингредиентов, таких как сажа или сосновая смола. Люси сочувствовала Казанове, у которого кончились его золотые венецианские чернила, и он вынужден был прибегнуть к местному афинскому вареву. «История полна рассказов о войнах и сражениях, – подумала она, – но полностью игнорирует такие важные изобретения человеческого прогресса, как надежные, не разъедающие бумагу чернила».
«30 июня 1797 годаСегодня я проснулась посреди ночи от стонов. Сначала я подумала, что это мне мерещится от усталости и укусов надоедливых насекомых, но потом поняла, что издаю эти звуки сама. На противоположном конце залитой лунным светом комнаты, под москитной сеткой, лежала человеческая фигура, более похожая на труп.
– Джакомо? – прошептала я, не до конца уверенная, могу ли я называть его по имени. «Услышав знакомый голос, мне на живот запрыгнула Финетт и принялась лизать мне лицо.
– Иди ко мне, Финетт! Вот хорошая девочка! Трупообразная фигура стряхнула с себя простыни, и передо мной предстал Джакомо Казанова в длинной ночной рубашке. Прядь красновато-серых волос свисала из-под его ночного колпака. Я никогда не видела моего спутника без парика, и, действительно, парики всех цветов и размеров лежали рядом с ним, на письменном столе. Я встала, комната закружилась вокруг меня, и пришлось какого совладать с собой, сосредоточившись на этом самом столе. Он был такой же хороший, как и любой из предметов мебели в бывшем доме Франклина в Пасси – большой и закрашенный резьбой, с бронзовой окантовкой по краям, чтобы бумаги не падали на пол. Казанова положил на него свой журнал с пакетом вырезок и писем. Но все было без толку. Комната вертелась вокруг меня как заведенная. Я быстро села, а он отвернулся от меня. Когда мой спутник склонился над своим сундуком, я заметила, что его рубашка слегка задралась. Я старалась не смотреть на его бледные бедра, сверкающие в лунном свете. Несмотря на возраст, ягодицы Джакомо Казановы все еще были крепкими и мужественными.
– Вы выпили слишком много узо, мисс Адамс, – сказал он, одергивая рубашку и передавая мне кубок с водой. – Если вы уже чувствуете себя лучше, то могу проводить вас в вашу комнату. Я не причиню вам зла, не бойтесь.
– Вы до сих пор не причиняли мне вреда, поэтому у меня нет повода думать о вас плохо в дальнейшем.
Казанова рассмеялся.
– Мисс Адамс, у вас эмпирический склад ума, прямо как у моего друга, месье Вольтера. Вы бы нашли с ним общий язык, тогда как у меня с этим всегда были определенные трудности.
– Вы не согласны с Вольтером? – Я старалась поддержать разговор, чтобы скрыть свое волнение.
– Он говорит, что мы должны быть свободны от суеверий. Но ведь они связаны с верой. А вера самого разного рода – от великой до самой ничтожной – это то, с помощью чего мы понимаем тайны жизни.
– Я верю в вас, синьор, – сказала я.
– Вот именно в это вам верить не стоит, мисс Адамс. Я, как вы можете видеть, – он дернул сероватую прядь на плече, – меньшее, чем кажусь.
– Это еще не повод не доверять вам.
– Дорогая моя, я польщен. Но не полагайтесь слишком сильно на Джакомо Казанову. – Он сел рядом, и я почувствовала, как бешено колотится сердце в моей груди.
– Вы когда-нибудь задумывались, как Эме выглядит сейчас? – спросила я. – Возможно… возможно, она растолстела.
Он огорошил меня своим смехом.
– Какое это имеет значение, когда и я уже не тот, кем был? Во мне все просто обваливается. Смотрите!
Он поднял руку так, чтобы я могла видеть пальцы, обхватившие маленький мячик. В первый раз я поняла, что костяшки его большого и указательного пальца непомерно раздуты.
– Ревматизм. Видите! Я расслабляю руку каждый день при помощи игрушки Финетт.
Я не смогла ответить ему. Самое удивительное, что мне безумно нравилось находиться наедине с Джакомо Казановой.
Я не знаю, когда это случилось. Возможно, когда его рука легко коснулась моей груди, скользя по моей коже, подобно морскому бризу в Массачусетсе. Я содрогнулась, думая о тех мерцающих вспышках света, которые извлекает солнце из вод Атлантики. А вся нижняя часть моего тела звенела подобно колоколам на ветру, переплетая восхитительные чувства, накладывающиеся друг на друга в хаосе эмоций, которым я не могла управлять.
Казанова отодвинулся, внимательно посмотрев на меня.
– Мисс Адамс, я принес вам счастье?
Я все еще дрожала от последних волн удовольствия и только смогла утвердительно кивнуть.
– А я все-таки еще на что-то гожусь, – пробормотал он. – Я продолжу этими двумя старыми воинами? – Он, улыбаясь, поднял руки.
Я затрясла головой.
– Мне надо обдумать то, что произошло.
– Разумеется! Вам нужно все проверить и выверить, не так ли, Желанный мой Философ? – улыбнулся он. – Можно я буду называть вас Желанной после того, как мы столь близко познакомились?
– Можно.
И я ушла в свою комнату. Что Джакомо Казанова и я значим друг для друга? Такое чувство, будто он для меня все и одновременно ничего. Мне кажется, что я знаю его» как никто на свете, а все равно иногда у меня создается впечатление, что этот человек для меня – закрытая книга. Я никогда не уверена, насколько могу ему доверять или в каком свете воспринимать нежность, которую чувствую по отношению к нему.
Главный Вопрос Дня: Почему мое тело не стало Моим Добрым Другом, звеня от счастья?
Плодотворная Мысль, Которую Никогда Не Следует Забывать: Джакомо Казанова принадлежит женщине, выносившей его сына».
Просто удивительно, что одно легчайшее прикосновение возымело такой эффект! И как же повезло Желанной, что ее первый сексуальный опыт произошел с легендарным венецианцем, знающим о любви в тысячу раз больше, чем фермерский сынок наподобие Френсиса Гуча. Люси поморщилась при воспоминании о своем первом опыте. Ничего, кроме неловкости, она тогда не испытала.
Автобус начал сбрасывать скорость, и на соседнем сиденье сонно зашевелилась Ли.
– Мы уже в Афинах? – Она села и выглянула в окно.
Автобус въезжал в пригород, и свет фонарей казался режущим после темноты сельской местности.
– Похоже на то, – сказала Люси.
Двадцать минут спустя на автобусной остановке Ли поймала такси, и скоро они уже мчались по темным улицам Плаки. А затем машина без предупреждения свернула на тротуар скудно освещенной улочки и резко затормозила напротив потертого временем мраморного здания. Над входом тускло горела вывеска, золотыми буквами возвещавшая, что они прибыли в отель под названием «Афина». В окружающих улицу старых каменных домах не горело ни одного окна. У Люси создалось впечатление, что они попали во времена Желанной Адамс и Джакомо Казановы. Громыхая контейнером с котом, она проследовала за Ли в холл к старому портье, сидевшему за стойкой и читавшему газету сквозь очки в проволочной оправе. «Вообще-то Ли могла бы найти местечко получше», – подумала Люси. В тусклых лучах флуоресцентного света истертый временем пол сверкал пыльно-желтым светом старых зубов.
– Этот вор хотел нагреть нас, – кивком головы Ли указала на таксиста. Он проскользнул за ними й смотрел сейчас канал Си-эн-эн в холле вместе с группой небритых пожилых мужчин. Когда водитель услышал замечание Ли, то начал что-то шептать своим соседям, и те склонили головы, внимательно слушая. Они кивали время от времени, поправляя унизанные бусинками браслеты и кидая взгляды в сторону Люси.
