Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века
– Мадемуазель, – произнес он наконец, когда девушка по его знаку поднялась. – Наш дорогой брат Карл II Английский направил к нам милорда герцога Бэкингемского с очень важной миссией, касающейся вас. Король желает, чтобы вы вошли в число придворных дам Ее Величества королевы Екатерины, в память о том, что вы пользовались большой любовью Мадам, его драгоценной сестры, а также и нашей. Что вы об этом думаете?
Луиза почувствовала, что ее переполняет радость. Значит, «он» ее не забыл, несмотря на свою утрату и всех тех женщин, что только и думают, как бы ему понравиться? Хорошо, она сообразила вовремя опустить глаза, чтобы король не догадался о том, что она – на вершине счастья.
– Я всего лишь скромная слуга Вашего Величества, – проговорила девушка, – и мой долг – подчиняться ему во всем. Я поступлю так, как вы прикажете.
Людовик XIV улыбнулся. Это простодушное послушание ему понравилось. Оно в будущем очень могло ему пригодиться. И король отпустил девушку, обласкав ее словами:
– Ступайте к себе, мадемуазель. Король вами доволен, и вскоре вас поставят в известность о нашем решении.
И это «вскоре» действительно не заставило себя ждать, ибо произошло следующей же ночью. В дверь мадемуазель де Керуаль тихонько постучали. Это был Лапорт, верный камердинер короля, а поскольку Луиза удивилась столь позднему визиту – было уже за полночь, – Лапорт сообщил, что ее вызывает король для немедленного разговора, который должен остаться в тайне.
Набросив темную накидку поверх ночной сорочки, встревоженная Луиза последовала за камердинером по каким-то незнакомым ей коридорам, внезапно открывшимся в толще стен. Через несколько мгновений она оказалась в кабинете короля, где на этот раз Людовик XIV был в одиночестве.
– Дорогое дитя, – сказал монарх, предлагая ей сесть. – Мы послали за вами в столь поздний час, чтобы иметь возможность побеседовать в полной безопасности. Вы поедете в Англию, как того желает король Карл, и будете выполнять с тем же усердием, как и при Мадам, возложенные на вас обязанности, связанные с вашим новым статусом фрейлины королевы Екатерины.
Луиза подтвердила, что она будет стараться изо всех сил, но у монарха имелись и другие соображения.
– Надеемся, что и там вы не забудете, что являетесь француженкой и подданной вашего короля. Уступая воле Карла II, мы лишь на время отправляем вас в Англию, но не отдаем насовсем. Нам необходимо быть с вами в тесном контакте, пока вы будете в Англии, как это происходило с Мадам, уехавшей навестить брата. Понятно, что именно мы от вас хотим?
Да, Луиза понимала. Требовалось, чтобы она играла примерно ту же роль, конечно, не столь официальную, как покойная Мадам, при Сен-Джеймсском дворе: роль тайной посланницы, секретного агента, проводящего в жизнь политику сближения двух стран, но роль, которая будет соответствовать ее скромному положению придворной дамы. Ничего обидного Луиза в этом не усмотрела, напротив: ей предоставлялась прекрасная возможность послужить как своему монарху, так и тому, кого она тайно любила, да ей и понравилась мысль стать «живым мостиком» между Францией и Англией.
– Сир, – тихо произнесла она, – я уже имела честь сообщить Вашему Величеству, что я – самая преданная из его подданных и навсегда ею останусь.
– Вот и прекрасно. У нас нет сомнений, что вы будете достойно представлять Францию при дворе королевы Екатерины. Но мы обязаны вас предостеречь: несмотря на дружелюбие к вам царственных персон, вы, француженка, да еще и католичка, можете почувствовать себя неуютно, ведь страна наводнена протестантами. И тогда вспомните о том, что наш посол Кольбер, маркиз де Круасси, получит специальные инструкции на ваш счет. И каждый раз, когда в этом возникнет необходимость, обращайтесь за помощью к нему.
– Хорошо, Сир!
Тогда Людовик XIV взял со стола конверт, запечатанный его личной печатью, и протянул девушке.
– В этом письме, которое вы уничтожите после того, как выучите его наизусть, содержатся первые директивы, касающиеся вашего поведения в Лондоне. А теперь ступайте к себе: завтра вы отбываете в Дьепп, где вас ожидает герцог Бэкингемский. Мы будем молить Бога, чтобы он хранил вас и помогал вам в служении, которое не всегда будет легким.
Луиза уже склонялась в реверансе, собираясь уйти, но тут король встал, обошел вокруг стола, сделал девушке знак подняться и, положив руки ей на плечи, отечески поцеловал в лоб.
– Я верю в вас, Луиза, – проговорил он, впервые не прибегая к обычному «мы». – Мадам очень вас любила. Точно так же, как и мы с вами любили ее. Нельзя, чтобы со смертью Мадам начатое ею дело осталось незавершенным. Именно вам выпала честь его продолжить.
Слезы брызнули из глаз Луизы, едва за ней закрылась дверь с горящими факелами по бокам, и по дороге, когда она тем же путем возвращалась в свою комнату, девушка продолжала плакать: теперь она знала, что готова немедленно броситься в огонь по малейшему знаку государя.
Утром после бессонной ночи – ведь ей нужно было привести свои дела в порядок и собрать вещи, – Луиза села в экипаж и отправилась по дороге в Нормандию, в конце которой ее ждало море и… король, которого она любила. Никогда небо не казалось ей таким синим, а море – сверкающим в лучах солнца, как в тот момент, когда перевозивший ее корабль заскользил по необозримой спокойной глади, никогда еще путешествие не было столь приятным, ведь ему сопутствовали любовь и надежда.
В Лондоне, пока мадемуазель де Керуаль дожидалась приема у королевы, ее поселили в доме министра иностранных дел лорда Арлингтона, который был католиком. Там она и встретилась впервые после своего приезда с королем.
Увидев девушку, Карл II разрыдался, поскольку Луиза напомнила ему о милой Кошечке, чьей тенью она была, пока ее госпожа сама не отправилась в мир теней. И эта братская и нежная тень, смиряя страстный порыв короля, порыв, который, возможно, отпугнул бы молоденькую бретонку, стала определяющей в их отношениях, где главное место было отдано сердцу, а не плоти.
Но очень скоро Луиза поняла, какую власть имеет она над Карлом II. Только чтобы перекинуться с ней парой слов, увидеть ее, король зачастил и утром, и вечером к министру, в доме которого жили весело: ужины, концерты, балы и праздники устраивались по любому поводу.
Арлингтон, который был в курсе сердечных дел короля, принадлежал к знаменитой группе из пяти министров, в обиходе называемой «Кабэл», потому что это слово состояло из первых букв их фамилий. Это были по порядку: Клиффорд, Арлингтон, Бэкингем, Эшли и Лодердейл. Вместе они пришли на смену прежнему канцлеру Эдварду Хайду, лорду Кларендону, впавшему в немилость благодаря леди Кастлмен, могущество которой оставалось незыблемым. Так король отблагодарил их за то, что после Бредского соглашения[61] к Англии отошло все Американское побережье, от Вирджинии до Новой Англии, с центром в Новом Амстердаме, переименованном в Нью-Йорк в честь брата короля[62].
Но эти горячие головы, члены «Кабэла», правили страной умело и старались извлечь выгоду для Англии при каждом представившемся случае.
Так, Арлингтон, игрок по своей натуре, решил сделать ставку на Луизу де Керуаль и заняться ее будущим, поскольку догадывался о грядущем возвышении бретонки. Итак, согласовав это с королем, он решил, что сам представит Луизу королеве Екатерине.
Искусство «манежить» короляУайтхолл, главная резиденция английских монархов, в те времена походил скорее не на дворец, а на кучку разнородных построек на берегу Темзы. Прежнее жилище архиепископов Йоркских, в 1530 году дворец обрел статус лондонской резиденции королей Англии. Величественное, без прикрас, главное здание ничем не напоминало грациозные французские замки. Напротив его окон когда-то высился эшафот, где по приказу Кромвеля был обезглавлен Карл I, отец Карла II, так что во дворце до сих пор витал зловещий дух, с которым не удавалось справиться ни роскошному убранству, ни праздничным увеселениям.
Да и сам Лондон являл собой картину, полную контрастов. Четырьмя годами раньше страшный пожар опустошил город, и в огне исчезли целые кварталы, на месте которых теперь стояли несколько уцелевших хижин да наспех возведенные деревянные постройки. Население очень сильно пострадало, тем более что незадолго до пожара на город обрушилась эпидемия чумы. Огонь спас столицу от заразы, но заставил заплатить страшную дань. И тем не менее Лондон поднимался из руин, люди жаждали радостей жизни, хотели дышать полной грудью. То же происходило и при дворе, и если двор Людовика XIV еще как-то удерживали от крайностей показная стыдливость и фальшивая добродетель, то в кругу Карла II все было иначе: под блестящим фасадом изысканной благопристойности скрывался самый настоящий разгул страстей. И только в редких случаях придворные, а именно таково было окружение королевы, не были захвачены лихорадочным вихрем наслаждений.
