Агнета Плейель - Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля
Они так и клубятся вокруг Абеля, но ничто не в силах нарушить его одиночество.
Я просила у Си письма, которые дедушка Абель писал домой после отплытия на Яву. Я звонила из Стокгольма, когда уезжала в Париж. Си замялась: она испугалась, что я потеряю их в дороге. Однако потом согласилась и подвезла мне их сама, из Мальмё. Я ждала ее в Копенгагене на перроне. Дул пронизывающий ветер, холод проникал сквозь подошвы сапог, шел снег.
Я увидела Си, когда уже потеряла всякую надежду на встречу. Она шла, опираясь на трость. Мы почти не разговаривали. Она протянула мне коричневый конверт, перевязанный простой бечевкой: «Смотри не потеряй!»
Внутри оказалось двадцать или двадцать пять дедушкиных писем, часть из которых была переписана рукой Си. Конверт около месяца лежал у меня на полке в Париже, прежде чем я решилась его вскрыть. Должно быть, я слишком дорожила живой памятью о дедушке и опасалась, что письма ее уничтожат.
Я сидела над письмами днями напролет, время от времени заливаясь слезами. Бродила по холодной комнате в шерстяной кофте и в шарфе вокруг шеи и вздыхала: «Вот она, жизнь человеческая…» Потом взяла себя в руки. В конце концов, у дедушки Абеля все наладилось. Он выстроил Эльхольмсвик. Он умер, переживая мгновения божественной красоты.
Тем не менее это было тяжелое чтение. На листках, переписанных Си, попадались оставленные ее рукой комментарии. Она сделала их спустя много лет, когда стали окончательно ясны все дедушкины просчеты. Поэтому в замечаниях Си он представал прожектером и мечтателем. Каждый раз, когда у дедушки что-то не ладилось, он все бросал и брался за другое, сразу же наполняясь новой надеждой. Так понимала его жизнь Си, видя в отцовских неудачах причину собственных. Ее выводы были категоричны и безжалостны. «Чушь!» – резюмировала она по поводу дедушкиных планов стать торговым агентом немецкой компании, торгующей газовыми лампами. «Чудовищная наивность!», «Детский сад!».
«Недолго осталось ждать того момента, когда я наконец смогу приобрести фортепиано», – пишет дедушка. «Всего-то около пятнадцати лет», – сухо замечает на полях Си. В следующем письме дедушка выражает надежду на скорое возвращение. «Не сомневаюсь, что мы найдем здесь золото», – сообщает он, ожидая напарника в каноэ посреди джунглей и с «кольтом» за поясом. «Возвращение состоится через каких-нибудь двадцать лет», – ядовито комментирует Си.
Пока еще золото давало последний шанс снова заняться живописью. Потом стало поздно. Весточки с петляющей в тропических лесах реки Капуас еще дышат надеждой: золото будет, и оно принесет деньги, в которых он так нуждается («Из этой аферы он вышел без гроша в кармане», – издевается Си). Однако со временем в письмах, становящихся все более редкими, дедушка почти перестает поднимать тему живописи. Его мечты гаснут. Так ли это?
Дедушка не считал, что брат его использует, но между строк Си вычитала нечто совершенно противоположное. «Этот факт подтверждали многие, знавшие обоих», – отмечала она. Ведь это Оскар послал Абеля на Борнео. И после многих лет бесплодных поисков Абель возвратился к нему, преисполненный чувством вины. Он не оправдал возложенных на него надежд. У Абеля и в мыслях не было упрекать брата в том, что долгие годы его жизни прошли впустую. Когда заинтересованные стороны – Оскар, Бирние и другие – прекратили финансирование предприятия, Абель некоторое время еще оставался на реке, не теряя надежды найти золотоносную жилу. Она есть, его усилия не должны пойти прахом, они не могли так ошибиться в расчетах…
И когда наконец землечерпательная установка затонула в мутных водах Капуаса, несмотря на все попытки дедушки достать ее со дна буквально голыми руками, дедушка явился с повинной в маклерскую контору Оскара в Сурабае, где стал рядовым клерком. «Оскар не давал ему ходу, держал на коротком поводке», – поясняет Си.
Вполне возможно, так оно и было. Весьма вероятно.
Но в письмах ничего об этом нет. Они дышат любовью к Оскару и его маленькой жене Труус. В последней Абель, похоже, обрел младшую сестру. «Как-то на Борнео, – пишет он матери, – я видел сон, в котором играл со своей младшей сестренкой в залитой солнцем комнате (той самой, которую назвали Алиса). Это был счастливый сон».
Оскар и Труус посылали Абелю ящик с сигаретами и яблоками на Рождество, которое он встречал в одиночестве.
Но Си права, когда утверждает, что Анна всячески пыталась разлучить братьев. Она не хотела, чтобы Абель работал на Оскара. Я видела возмущенное письмо Абеля с Борнео. Он писал матери, что не следует сеять раздор там, где царит братская любовь («Все это выглядит довольно странно, моя дорогая старушка…»). Но я не нашла в нем ни слова упрека в адрес Оскара. Только жалобы на бездарно потраченные годы.
«…потому что решение уехать было ошибкой, отдалившей меня от самого себя. Буквально ежечасно я чувствую нарастающий внутри меня холод. Я обманул, обокрал, убил свою душу», – так писал Абель на второй или третий год своего путешествия.
В Париже все еще холодно. На рыночной площади продавцы-арабы намотали шарфы на головы. Овощи на прилавках тоже прикрыты тряпками. Но товар все равно мерзнет. Оттаивая в теплом помещении, картофелины превращаются в кусочки зловонной гнили. У арабских женщин на щеках и лбу мерцают голубоватые точки. Я люблю этот район.
Я покупаю корнеплоды и готовлю суп. В самом конце улицы сидит старушка с тачкой. Она продает связанную пучками траву – мяту и тимьян. На продавщице – серая баранья шапка, какие, должно быть, носят в Ленинграде или Москве. У проституток на Сен-Дени от холода посинели ноги. По воскресеньям они отогреваются на мессе в соборе Сен-Луи.
Молодые священники в белых сутанах приветливы. Они потирают руки и хлопают себя по бокам от холода. Зима началась внезапно, и время будто остановилось. Или мы переместились на несколько веков назад. Овощи я покупаю у арабов, а колбасу и сыр – у французов, в «Кодеке»[27]. Там на ступеньках, упершись лбом в колени, сидит молодой человек. У его ног видавший виды кожаный туесок. Юноша просил подаяния.
Столько нищих на парижских улицах, как этой зимой, я никогда не видела. И не только старики, как обычно, – молодые люди со страдальческими лицами, по виду студенты или клерки. Безработица растет.
А надежды все тают.
В письмах, переданных мне Си, я дошла до места, которого боялась с самого начала: Абель так и не вернулся домой. Причина в том, что он не нашел денег на обратный путь.
Раньше я не понимала, как просто все тогда получилось. Это чувство настигло меня как гром среди ясного неба, и я заплакала.
После той августовской ночи пораженный Оскар стоял на коленях перед кроватью. Мириады мерцающих звезд на коже девушки образовывали острова, островки, шхеры и архипелаги. В свете наполовину прикрученной газовой лампы Оскар открывал для себя новую землю и вселенную.
Береговая линия петляла, обозначая заливы и устья рек. Между ними расстилались облака туманностей, вздымались вихри галактик. Чего стоило Оскару созерцать это поистине фантастическое зрелище? Он вспомнил млеющее от страсти девичье тело, звенящий голос и быстрые движения. Но все это было ничто перед открывшейся его глазам картой звездного неба. Оскар в жизни не видел ничего подобного. Голова кружилась, словно он летел в пропасть. Сара лежала на спине, прикрыв лоб тыльной стороной ладони. Ее грудь легко вздымалась. Как долго Оскар ждал этих минут!
Но заря уже занималась, и первые утренние лучи окрасили волосы Сары в медный цвет, словно солнце поднималось из ее кудрей. Звезды на теле Сары постепенно начали гаснуть.
Оскар задул лампу и сел за письменный стол Абеля, обхватив ладонями лицо. Он думал о невозможности ситуации, в которой оказался. Тут проснулась Сара. Она посмотрела на Оскара, оглядела свою обнаженную грудь и заплакала, обхватив руками колени.
В то утро они расстались, чтобы больше никогда не встречаться.
Или нет, один раз они все-таки виделись. Тем осенним вечером Сара ждала Оскара на склоне оврага, у здания военно-морского училища. Она стояла под уличным фонарем в пальто и шляпке. И когда Оскар появился из полумрака, более бледный и тощий, чем каким она его помнила, Сара была вынуждена прислониться к фонарному столбу, потому что испугалась потерять сознание.
Это произошло в октябре или ноябре 1891 года. Сара приехала к Оскару, потому что он долго не давал о себе знать.
Она надела серое шерстяное пальто и аккуратную шляпку, которая ловко сидела на ее рыжих кудрях. Они взошли на паром, а затем по холмам направились к кладбищу возле церкви Святой Катарины. Стволы деревьев были скользкими от влаги. На ветках еще держалась полуистлевшая буро-желтая листва. Шел дождь, но вечер выдался теплый.
Они сели на одну из кладбищенских скамеек. От былой задиристости Оскара не осталось и следа. Странное получилось свидание. Сара прикусила кончик воротника, но все-таки расхохоталась.
