Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер
Доктор Бертон был молод и, как большинство врачей, излишне самоуверен. Этот парень наверняка считал себя Господом Богом. Но Богом он не был. Ян решил поставить этого парня на место.
– Говорите, ошибочные оценки боевой обстановки? Между прочим, меня ранило не в голову. Если угодно, я хоть сегодня вернусь в свою эскадрилью. Нет? Хорошо, я проведу здесь еще три… нет, два дня, а потом вернусь. Кстати, когда меня ранило, я одной рукой довел самолет и посадил его. Сколько времени прошло с тех пор? Недели две? Моя рука поправилась. Я это чувствую. Осталась самая малость, и я буду в полном порядке. Если вы не снимете мне гипс, я сам его сниму. И я это сделаю, – пообещал Ян, энергично взмахнув раненой рукой.
Доктор Бертон качал головой. Он зачем-то стал задавать Яну посторонние вопросы. Где в Польше он жил до приезда в Англию? Где изучал английский язык?
Ян откровенно скучал, давая односложные ответы. Этот разговор его настораживал.
Врач повторил свое предостережение: не делать глупостей, думать о безопасности своей эскадрильи и о собственной тоже.
Ян упрямо молчал. Он знал, что ведет себя глупо, как избалованный мальчишка. Но он не позволит командовать собой врачу, который, судя по виду, в своей жизни и кролика не убил, не говоря уже о человеке. Им с Яном друг друга не понять.
Видя бесполезность дальнейшего разговора, доктор Бертон встал, поблагодарил Яна за беседу и ушел.
19
Вкусный запах поднимался из кастрюли, где готовились куры. Дороти полила их жиром. Она стояла у плиты, улыбаясь самой себе. Накануне Нина принесла кур в жертву рождественской трапезе. У самой Дороти рука не поднималась оборвать птичьи жизни. Обычно этим занимался Альберт, сворачивая курам их тонкие дрожащие шеи. Прошлое Рождество Дороти встречала одна и даже не стала возиться с праздничным столом. Но в этом году она с большим удовольствием ощипала, выпотрошила и теперь готовила птицу. Божественный аромат распространялся по дому. От плиты веяло теплом, что было нелишне, когда снаружи мороз цеплялся за мир, как мокрые кружева за веревки. Девчонки наслаждались домашним уютом и предвкушали угощение. Дороти решила это Рождество отпраздновать по-настоящему. Помимо курятины, она приготовила жареный картофель, йоркширский пудинг с приправой из выращенного ею пастернака. И еще портвейн. Эту бутылку Дороти, собираясь замуж, прихватила из материнского дома. Зачем она тогда взяла вино, Дороти и сама не могла понять, сочтя бутылку частью своего странного, нелепого приданого. Возможно, чтобы через несколько лет отпраздновать Рождество 1940 года. Морозное, но спокойное. И пока что не несущее опасностей.
Девочки выпили по две рюмочки и ушли в гостиную слушать свою любимую Билли Холидей. Обе были в восторге от скромных подарков Дороти. Найдя у себя в тряпках простые носовые платки, Дороти украсила их, вышив инициалы девочек. Затем тщательно прогладила платки и подержала рядом с мешочком лаванды. Помимо того, Эгги получила шерстяной шарф, который Дороти больше не носила, а Нина – почти нетронутый тюбик красной губной помады. Не ахти какие роскошные подарки, но все-таки девочкам было приятно заглянуть под небольшую елку и достать коричневые пакеты, перевязанные обычной бечевкой.
Дороти осталась без подарков, чему была только рада. Она никогда не любила подарки. От тебя ждут, что ты будешь изображать волнение, улыбаться и благодарить. Мать дарила ей книги. «Развитие ребенка. От долины разрушений к непреходящей славе» и другие, не менее отвратительные. Дороти их никогда не читала и просто складывала под кровать. Должно быть, они и сейчас там лежат. Почему-то она вспомнила о книгах, когда поднесла к губам рюмку с портвейном и сделала крошечный глоток. Дороти редко позволяла себе состояние взбудораженности и бесшабашности, которое приносил алкоголь. Она очень любила ощущение, когда вино сначала обжигало рот, потом горло, после чего начинало свой жаркий путь по пищеводу вниз, к животу и ногам. Ей слишком нравилось теряться в этом ощущении. Ее уносило куда-то, словно воздушный шарик. Краски окружающего мира размывались, и она забывала обо всем. Зато очень хорошо помнила, как однажды поступил с нею Альберт, когда он выпил слишком много. С тех пор Дороти решила никогда не терять самоконтроля и не поддаваться губительным чарам спиртного. Но сегодня, в канун Рождества, она позволила себе это запретное наслаждение. Декабрь был месяцем обманутых надежд и разочарований, и Дороти хотелось немного забыться.
Несмотря на обещания, намеки и предложения, командир эскадрильи Ян Петриковски так и не навестил ее. Уже более месяца от него не приходило писем. Может, он погиб? Дороти так не думала. Она знала: он жив. Может, его ранили? Это Дороти вполне допускала. Что еще могло стать причиной затяжного молчания? Передислокация эскадрильи? А вдруг Ян на нее рассердился? Вдруг каким-нибудь образом узнал про Альберта и ту короткую, но постыдную сцену? Ян – человек очень проницательный. Она бы не удивилась, если бы тон ее последнего письма и тщательно подобранные слова навели его на подозрения. Нет, это было просто невозможно. Невозможно. Такой сверхпроницательностью Ян не обладал.
– Дот, как насчет нашего праздничного обеда? – спросила Нина.
Она развалилась на диване с рюмкой портвейна в пухленькой руке. На стекле краснели следы помады. Не в силах побороть искушения, Нина испробовала подаренную помаду прямо сразу.
Обед был почти готов. Дороти пришла из кухни передохнуть и села на стул у окна.
– Не волнуйся, Нина. Через десять минут подам. Я просто даю курятине выстояться.
– Ты лучшая в мире повариха, – сказала Эгги.
– Вряд ли, но приятно чувствовать себя полезной. Утром вы обе были совсем продрогшими.
– Проклятущий мороз! – Нина изменила позу и почему-то поморщилась, словно от боли.
– Ты, случаем, не заболела? – поинтересовалась Дороти.
– Не-а. Здорова как бык. Просто пузо урчит от голода. Вот и верчусь. Я ж всегда такая голодная. Пока ждала обеда, вся на слюну изошла.
Дороти повернулась к окну, потом медленно встала со стула и застыла, широко открыв глаза.
– Дот, ты чего там увидела? – Эгги тоже подошла к окну и отдернула пожелтевшие кружевные занавески.
– Ой!
Возле калитки стоял командир эскадрильи Ян Петриковски. В руках он держал коричневый бумажный пакет, по форме напоминающий большую бутылку, и вещевой мешок. Он приехал на ярко-красной спортивной машине. Издали машина выглядела игрушечной. Как же они не услышали шум мотора? Впрочем, громкая музыка из патефона заглушала внешние звуки.
– Не пойму я тебя, – сказала Эгги. – Ты месяцами мечтала, чтобы он приехал. А теперь стоишь столбом?
Эгги забрала у Дороти ее рюмку.
Словно во сне, Дороти прошла на кухню и открыла дверь. У нее одеревенели ноги.
– Не могу, – шепотом призналась она.
– Я его встречу! – весело пообещала Эгги, возвращая Дороти ее рюмку.
Припрыгивая, Эгги понеслась на кухню.
Ошеломленная Дороти оглянулась на Нину. Та простодушно и нагловато улыбнулась, глотнула вина и пожала плечами. Дороти нащупала позади себя стул и села, чтобы через несколько секунд снова вскочить на ноги. В гостиную вернулась Эгги, а за ней… Дороти узнала этот безошибочный запах формы, бриолина и доброты. Потом увидела его. Ей показалось, он стал еще обаятельнее. Мужчина, по которому она тосковала столько дней, стоял в ее гостиной, улыбался и разворачивал бутылку настоящего шампанского. На Дороти он смотрел так, словно перед ним была ее величество королева Англии.
– Прошу меня извинить, что приехал без приглашения. Буквально в последнюю минуту сумел получить увольнительную. Но всего на сутки. Завтра должен вернуться в Кент.
– Понимаю, – только и могла произнести Дороти.
У нее сдавило горло. Она боялась задохнуться. Ян был на редкость обаятелен. Как же она раньше этого не замечала? Наверное, замечала, но забыла. Однако в его движениях появилась какая-то странность. Дороти стало неловко. Ну почему подобные вещи должны ее волновать?
– Но на сегодня мы все это отодвинем и будем праздновать Рождество. Прекрасное время, прекрасное вино. И прекрасное общество.
Ян посмотрел на нее и улыбнулся.
Дороти улыбнулась ему в ответ.
Этот день вдруг превратился в настоящий канун Рождества.
Ян прошел вместе с ней на кухню. Дороти помогла ему снять холодную, промокшую шинель, которую сразу же повесила сушиться возле плиты. Кухня наполнилась облачками пара. Ян открыл и разлил шампанское. Почему-то он делал это левой рукой, неуклюже прижимая бутылку к телу. Оставалось только гадать, где и как он сумел раздобыть шампанское. Но так ли теперь это важно? Сегодня у них настоящее шампанское! У Яна что-то было с правой рукой. Ее он держал под каким-то странным углом, а когда двигал, то слегка морщился. Наверное, от боли. И тем не менее он помог Дороти накрыть на стол и принести тяжелые блюда с угощениями. Их он приносил по одному, держа левой рукой.
