Любко Дереш - Намерение!
А с классной не пройдет. Мы с нею втайне на ножах уже второй год, еще с истории с зонтиками.
Все, кто не вошел в первую пятерку, вышли из класса. Пятеро храбрых – я среди них – по очереди тянули билеты. Мне попался одиннадцатый, где про «не» с глаголами и без да существительное как часть речи. Я мог отвечать без подготовки – к чему это мне, интересно, готовиться? Про существительное у меня были весьма нечеткие представления. Оно ассоциировалось у меня с кудлатой зверушкой без переда и зада, которая могла порой вздыхать. Пекинес какой-то.
Без колебаний я сел перед экзаменаторшами и посмотрел им в глаза что твой Кашпировский.
– Какой билет, Пяточкин?
– Одиннадцатый.
Наступило неловкое молчание, словно между нами намечался интим.
– «Не» с глаголами пишется отдельно, – ляпнул я и прикусил язык: кто ж такими козырями разбрасывается?
– Угу… Дальше. И не таращись так на меня.
Снова благоговейная пауза, похожая на ту, когда заходишь к себе в комнату вытащить из-под матраса «Мужчину и женщину», а там бабуля молится, потому что у тебя, видите ли, над кроватью самый лучший образ во всем доме.
– «Не» с глаголами пишется отдельно, – повторил я. Что теперь? Бросить: «Умному достаточно!» – и хлопнуть дверью?
И тут это произошло. Я увидел перед собой ответ на билет. Увидел так четко, что дернулся на стуле. Это была страница из моей тетради с ответами. Я даже вынужден был убедиться, что не смотрю в тетрадь непосредственно. Но нет же, тетрадь лежала на коленях, а я продолжал видеть ответ как на экране.
Тогда я пошел вразнос.
7
Клизма вспотела. Людмила Ивановна втиснулась в кресло. Был бы директор, он бы расплакался. Он был старенький и всегда плакал, особенно на торжествах: «Я… Жуковский Аркадий Владимирович… (Пауза.)…Директор меднобуковской средней школы… (Плечи содрогаются.)…Почетный член Научного общества имени Тараса Шевченко… (Плачет.)».
А ответ вправду производил впечатление торжества. Он оказался исчерпывающим и шелковым, словно путь из варяг в греки (или куда они там ездили). Присутствующие в классе пораженно хлопали глазами. После такого рафинированного доклада про дополнительные вопросы не могло быть и речи. МНЕ ПОСТАВИЛИ ПЯТЕРКУ!
«Можешь ведь, если захочешь», – возвращая себе легитимность, ввернула Клизма. Она каллиграфически внесла оценку в табель, и от сияния этой чудо-пятерки синие чащи троек осветились благим барочным матом (предложение проработать самостоятельно).
Я махнул домой. Как и планировал, наелся.
В шестом классе после экзамена требуется еще семь дней практики на школьной делянке – исправительные работы в форме пропалываний, окучиваний и уборок. Но завхоз сказал: кто принесет в школу хорошие шесты для фасоли, тому он практику сразу и засчитает. Я, понятно, первым согласился и теперь собирался пойти в горы – куда-то далеко, аж до скал. А по дороге обратно нарубить завхозу шестов.
Сложил сумку, прихватил топор и помчался. А перед этим оставил отпадную записку всем родным и близким:...СДАЛ НА ПЯТЬ! БУДУ ЗАВТРА!
ПЕТРО
8
Так я понял, что в мою жизнь вступила новая сила.
На скалы я буквально влетел, как на воздушной подушке. «Летом энергии – мильон». Я услышал эти слова от знакомого (он боксер, много тренируется и знает, что говорит) и забыл, а теперь убедился в их правдивости. Сидя в тени скал, выступавших из мшистой земли, я попытался обдумать чудо, которое со мною стряслось.
Анализ не получился. Зато я еще больше удивился, когда ощутил, что могу припомнить какой угодно другой билет. Он появлялся у меня перед глазами, просто и понятно. Просто, как взлететь… словно у меня высвободились крылья, и я для пробы разок ими взмахнул.
Часа три я сидел и от нечего делать проверял память на разных мелочах: каких цветов полосы на Нелином халате, в сколько пучков сгруппированы ворсинки на зубной щетке, какой узор циновки на ступеньках между первым и вторым этажами, сколько ступеней между вторым этажом и чердаком и так далее. Я легко мог восстановить даже последовательность, в которой вызывал из памяти разный хлам. Это было просто, словно вертеть в руках кубик Рубика: повернул грань туда – получил одно, повернул сюда – видишь другое. Если ты чего-то не помнишь, достаточно покрутить головоломку туда-сюда, и, возможно, необходимое появится где-то там. Ловкость рук – и никакого мошенничества…
Все это было чертовски интригующим, но мне это легко далось, и я в свои одиннадцать долго не задумывался даже над этаким феноменом.
Глава II Зачем пацану память. Чужой на чужой земле
1
В следующий, седьмой класс я пришел уже одним из самых старательных учеников. Старательных в том смысле, что из моей жизни исчезли ситуации, когда меня вызывают отвечать, а я не готов.
Для запоминания страницы печатного текста мне достаточно было пробежать взглядом по диагонали, и она уже была «сфотографирована». Доходило до того, что я учил уроки на перемене (впрочем, как и большинство моих одноклассников). Тратил на это дело три, максимум пять минут. Мог рассказать длиннющий стих, едва просмотрев его.
Мог среди ночи сообщить площадь Мадагаскара: 590 тысяч кв. км.
Мог припомнить формулировки и доказательства всех теорем, которые от меня требовала школьная программа.
Я мог когда угодно назвать шесть первых степеней всех чисел до ста – это вообще поэма!
А чтобы поразить каких-нибудь простачков, мог целый день называть случайные цифры и выдавать их за число «пи» в бесконечности.
Спрашивается, чего нормальный человек может хотеть еще после того, как он получил такой шикарный аппарат, как память? Признаюсь, у меня совсем не возникало по этому поводу продуктивных идей. Подозреваю, что если бы такая память досталась какому-нибудь фантазеру, он понапридумывал бы таких чудес, что все только ахнули бы. А мне, кроме глупостей, ничего в голову не лезло.
* * *Рассматривая свою жизнь в масштабе один к тысяче, соглашаюсь: приход памяти стал потрясением. Целых полгода я ходил под впечатлением, сильным впечатлением, детским, зачарованным впечатлением. Полгода для меня – действительно долго. Наверное, столь же долго я бы мог привыкать, скажем, к началу полноценной половой жизни.
Хотя нет, к фантастической памяти я привыкал гораздо дольше. Потому что, когда половая жизнь таки началась, сам факт, что я уже это самое, волновал чуть больше месяца. Потом это стало… рутиной, что ли? Новой, приятной темой для дел и помыслов. Сунул туда, брызнул сюда, ха-ха, вот и натрахались. Весело, конечно… но привычно.
А тут все по-иному. Торжественно как-то. Даже нечто таинственное, как неисследованный мешок с подарками.
2
Есть у человека определенное особое состояние. Когда что-то крутится на языке, а человек никак не может вспомнить. Кажется, вот-вот – и он это ухватит… Но сейчас меж человеком и воспоминанием – это престранное ощущение, похожее на щекотку.
Для того чтобы припомнить что-то серьезное, я должен вызвать в себе эту щекотку. Она охватывает меня всего, с головы до пят. Порой едва ощутимо, а порой аж до боли тошнотворно. Почему-то возникает параллель с онемевшим органом. Знаете, как немеет нога, если ее отсидеть? Иногда так немеет, что хоть иголкой коли – никакой реакции. Зато когда к ноге возвращается чувствительность, в ней появляются сильные и настолько же малоприятные ощущения.
Это, понятно, метафора. Когда я обращаюсь к памяти, то словно посылаю волевой сигнал в определенный онемевший орган: «Слушай мою команду!» От того, насколько силен этот волевой импульс, и зависит успешность припоминания. Главное – это правильный тон, тон приказа, которого невозможно ослушаться ни мне, ни памяти. Если в моем приказе будет хоть капелька неуверенности или ожидания, всё – команда не сработает.
Иногда забываю, что всякие сравнения – всего лишь сравнения. И начинаю фантазировать: а что, если впрямь существует такой невидимый орган – память? Который в ходе эволюции утратил свое функциональное значение… ну, как аппендикс.
Да что там орган – память человека потянет на целую систему. Система пищеварения есть, система кровообращения тоже есть, а тут – система памяти, с центрами и периферией, с каналами связи, циклами и циркуляциями. Только циркулирует в этой системе не кровь и не лимфа, а что?
Ну, я думаю, каждый догадался.
3А вообще я начал говорить о том, что не знал, куда эту систему памяти пристроить. Вернее, чем бы ее таким полезным загрузить, чтобы самому расслабиться.
Память классно выручила меня с учебой, о чем я уже говорил. Если бы не надо было сидеть на уроках, мне бы вообще нечем было заняться. Уроки я не учил – зачем? Просмотрел, пересказал, и все дела. Книжек не читал – неинтересно. Приходила мысль, что неплохо было бы выучить языки. Выучить много-много языков. Может быть, вообще все языки мира… Я думаю, с моей памятью я бы мог напрячься и штук этак семнадцать-двадцать-тридцать-сорок осилить. Но как-то было лень искать учебники, листать их. Несерьезно это, несерьезно.
