Драго Янчар - Катарина, павлин и иезуит
Днем люди ходили закутанные, набросив что-нибудь на голову, испуганно поглядывали на небо, посылали в Любляну за лекарями, которые не появлялись, сыпали проклятиями, и им становилось все страшнее. Потому что в хлевах и в свинарниках в самом селе, за стенами их деревянных домов и в овечьих кошарах на полянах выше по склону горы – повсюду стада животных, которые всегда первыми что-то чуют, первыми что-то знают, посылали им незримые, непонятные, беспокойные сообщения. Топотание крупного рогатого скота, визг поросят и ночные стоны овец на горе над селом – все это людей в селе и в усадьбе Добрава, людей в ущельях Альп и на широких равнинах севера беспокоило уже несколько ночей, укорачивало их сон, наполняя его неведомыми предчувствиями и ночными видениями, видениями теней, устремляющихся с лесных опушек, из хлевов и свинарников сквозь стены в их сумбурные сны. И когда впервые среди ночи ударил колокол и звон пронесся сквозь сырость той ночи, люди поняли, что опасные вести из Истры истинны, так же истинны, как вся эта слякоть и тьма.
Прежде всего легион чертей заметили в Истре. Сейчас колокол зазвонил оттого, что не спавшие в эту ночь люди почувствовали их присутствие и здесь, над горой, наверху, где гора соприкасалась с темнотой туч. Еще раньше, много вечеров подряд, люди будто бы замечали их появление над Истрой и их дальнейший полет. Когда сплюснутые, прижатые к земле черные тучи опустились с небосвода почти до земной поверхности, между их мраком и темнотой земли проглянул узкий краешек заходящего солнца, или, может быть, это был идущий из-под земли огонь; день еще не кончился, ночь еще не наступила, и именно тогда люди увидели, как бесы выходят через открывшуюся между землей и небом щель. Был приоткрыт мир преисподней, из этого отверстия они и вышли. Никто не знал, из какой дали и глубины явился этот легион. Говорили, что, вынырнув из ярко полыхающей пасти, они летели низко над морской гладью, под темными тучами, мимо пустынных скалистых берегов, мимо каменных домов, устремляясь в глубь страны, в альпийские долины и на равнины севера. Рассказывали, что из светлых южных краев они спешили в северную ночь, где должны быть рассеяны. Новость из Истры распространялась в горных селениях шепотом, с колокольным звоном, теперь колокол бил потому, что они появились и здесь. Там, в Истре, были каменные дома и оливковые деревья, там был свет – отблески, отраженные морским зеркалом, озаряли всю землю; здесь были источающие влагу горные склоны, покрытые лесной чащобой, здесь была черпая ночь, тревожная тишина предчувствий – ночь и тишина, в которой слышалось только, как в свинарниках топотали и метались их обитатели. В окне горел свет, в стол был глубоко воткнут нож.
В стол был глубоко воткнут нож – это предводитель паломников Михаэл вогнал его туда, между стаканами с водкой, и ручка ножа, освещенная масляным светильником, угрожающе задрожала, так что тень ее, скользнув по лужицам пролитого питья, врезалась в оробевшие души пьяных крестьян. Тень ножа затрепетала на стене и почерневшем потолке, защищавшем их всех этой ночью от всемирной пустоты мрака, сквозь который пролетали демоны, садившиеся на крыши домов в селе и поднимавшиеся сквозь зеленую пелену дождя к колокольне церкви святого Роха, откуда, испуганные звоном колокола, дрожанием освященного воздуха и дождем, мокрые, круто спускались вниз, обратно в лес, в свинарники, на крыши сельских домов. Люди жались друг к другу у стола под черным потолком, уже с раннего вечера заливая водкой свой страх; они пригласили к столу управляющего поместьем в долине вдовца Полянеца, чья до сих пор незамужняя дочь по имени Катарина всем им являлась во сне, так что они просыпались и потом, не смыкая глаз, лежали рядом со своими женами до рассвета, глядя в потолок, па котором мысленно рисовали ее бедра, грудь, длинные темно-каштановые волосы – здоровые, блестящие волосы, в то время как поблизости шевелилась хворая скотина, ударяясь о стены, за которыми стояли их кровати. Они усадили за стол Полянеца из усадьбы и крестьянского предводителя паломников Михаэла, торговца из города, приносившего им лекарства для скота, потому что скот с каждой ночью вел себя все более странно: коровы не переступали, как обычно, с ноги на ногу, покачивая тяжелыми боками и мордами, не терлись о стены, что раньше каждую ночь успокаивало их и будило поутру, крупные животные громко топали копытами, свиньи в свинарнике ночью визжали и плакали как малые дети, овцы над деревней, в кошарах, стонали, происходило что-то неладное – видно, прибыли сюда злые духи. Сначала еще люди думали, что это болезнь, смазывали поросятам ноги и копыта дрожжами с водкой, в пойло им подливали раствор горькой соли, варили для них высушенную пижму и дубовую кору; коровам давали сухой щавель, вымя мазали мягкой глиной, варили в уксусе полынь и протирали этим отваром завшивевшие места у скотины, давали ей высушенную арнику, в копыта вдавливали лук и чеснок, испробовали все, чему они научились в течение столетий общения со своей скотиной, в конце концов стали отрезать поросятам хвосты и уши, чтобы вытекала оттуда дурная кровь – ничто не помогало, свиньи плакали человеческими голосами, коровы от страха стучали копытами и бились о стены хлева, люди ночей не спали, глядя в черный потолок, а вокруг была нескончаемая пустота ночи, в которой творилось что-то непостижимое. Ничто не помогало, в горные края из Истры явились бесы, сейчас они здесь, в селе, лепятся к склонам большой горы, к ее скалам, летают вокруг церковной колокольни, проникают к скотине в свинарники и, может быть, они уже здесь, среди них.
– Если есть здесь хоть один черт, – пробормотал Михаэл, предводитель паломников, влив в себя еще один стакан водки, – если есть здесь хоть один черт, пусть вытащит из стола этот нож.
– Ты пьян, – сказал Полянец, – нализался ты, Михаэл. Пришел сюда, чтобы вести странников на богомолье, прибыл, чтобы лечить нашу скотину, а сам обожрался водкой.
– Этот Миха, – вмешался один из таких же пьяных крестьян, – это блядун, распутник, срамник, а не предводитель паломников.
– Вытащи нож, – ответил Михаэл, – попробуй, узнаешь тогда, что может сделать срамник.
– Ты пьян, – сказал Полянец, – иди спать.
– Так вытащи ты, – прорычал Михаэл, – ну-ка Полянец, вытащи, вырви его, если решишься.
И тень ножа задрожала на стене, на образе Божием.
Тысячи копыт огромного стада затопали по горному склону в ночи, которая уже переходила в утро. Словно отдаленный гром, словно гул от смещения земельных пластов, доносился грохот копыт по земной поверхности, под которой была пустота. Верующие испуганно повыскакивали из церкви, Михаэл выбежал из трактира, за ним, спотыкаясь, последовали все остальные выпивохи с отекшими веками и налитыми кровью глазами. После ночного ливня из-за утренних туч пробивался тусклый свет, растекаясь по склону горы и по долине. Из села – из свинарников – по мокрым дорогам, по камням и грязи мчалось стадо свиней, те из выпивавших крестьян, что оказались к свиньям поближе, пытались их остановить, но свиньи, как слепые, неслись подобно горному потоку после дождя, так что люди жались к стенам домов, а Михаэла большой белый боров опрокинул в лужу. Бешеное слепое стадо мчалось мимо церкви святого Роха к какой-то своей цели, громко визжащий, скулящий легион несся вниз по склону – свиньи сбегались из всех сел на холмах, из свинарников, из домов, из пустого подземного пространства; в долине они собрались в огромное стадо, способное затоптать все, что встретится у них на пути – пашни и луга, животных и людей. Несметные стада растеклись по равнине, они промчались мимо усадьбы, в которой спала Катарина, и во сне ей приснился громкий грохот в горах. Она открыла глаза, прислушиваясь к отдаленному грому, серебряного лунного света не было и в помине, и она содрогнулась в страхе, не понимая, что же такое случилось, что происходит. Она зажгла масляный светильник под распятьем и вдруг застонала, смочила водой платок и, всхлипывая, стала замывать красные пятна на постели, на рубашке, у себя между ног.
А за окном к собравшимся стадам с грохочущим топотом копыт присоединялись все новые полчища взбесившихся белых демонов. С паннонских просторов и из альпийских теснин мчались орды свиней вниз, к воде – к рекам, озерам, морю. И вода их не остановила, люди видели, как стадо в две тысячи белых дьяволов бросилось с берега в темную воду, вспенило ее и, заполнив водное пространство белыми спинами, устроило что-то подобное гигантскому свиному нерестилищу. Погибала смута земли, утопая в воде, в ее глубинах, вся ее нечисть шла на дно, в подводный мир, в темноту, из которой бесы и явились. И люди бежали к водоемам с палками, вилами, мотыгами, мужчины и женщины стояли по берегам, толкая назад в воду тех бесов, тех свиней, которые, неся внутри себя своих демонов, кто знает почему, хотели вернуться назад, не желали тонуть. Их били по головам и белым спинам, вилы вонзались в сало на их боках, в рыло и глаза, казалось, кипело огромное чудовищное нерестилище, в котором двигались белые спины, копыта лезли на спины других, и вода делалась красной от демонской крови. Это длилось до тех пор, пока не утонуло все стадо, пока не успокоилась водная гладь, и только круглые пузырьки на поверхности свидетельствовали о том, что утонул весь легион, и над водой осталась лишь дымка тумана, лишь пробивающийся сквозь нее брезжущий свет – знамение того, что наступило утро и настал конец долгой и страшной ночи.
