Дельфина Бертолон - Солнце на моих ногах
Она ждет целую вечность, пока у нее примут заказ, хотя в зале почти пусто. Официантка делает вид, будто так и надо, ее тяжелые ноги затянуты в эластичные чулки.
Маленькая вытягивается на спине и, устроившись поудобнее, достает из-под подушек своего плюшевого кролика. Наконец, закрывает веки и ждет прошлое.
«Давай вести себя так, будто ничего не случилось».
Идея Большой – ее первая грандиозная идея. Настоящий успех…
В том году их мать носила золоченые босоножки с крашеными деревянными каблуками; она оставляла их при входе в кухню, и на них блестело солнце, пробивая прямо в полу широкий световой колодец.
Закрыв глаза, Маленькая словно видит фильм о детстве: яркие платья под выцветшим серым халатом, когда Мама возвращалась с автомобильного завода, пока тот не закрылся и она туда уже не вернулась. На губах, накрашенных земляничной помадой, появляется улыбка, слышатся песенки, которые она напевала вполголоса, и плоские тарелки приглушенно звякают на клеенке с зелеными яблоками «Гренни Смит».
Говорят, что воспоминания стираются, лица бледнеют, расплываются, кажется, будто и память растворяется во времени. Но Мамин образ остается четким, словно отпечатанный каленым железом, – босоногая Красавица, сидящая в кресле с книгой на коленях.
А потом ее глаза снова открываются.
– Алло?
Большая.
– Этой ночью трижды подыхали. Я снимаю шины как королева!
Иногда она пытается себя успокоить, говорит себе по кругу: когда-нибудь мне повезет, когда-нибудь мне повезет, когда-нибудь мне повезет.
Быть может, у человеческих существ ограниченный запас счастья, что-то вроде батарейки? Ее хватает ненадолго, а потом заряд иссякает. Но ее-то батарейка совсем неиспользованная, значит, однажды ей повезет. В Бога она не верит, это всего лишь логика: нельзя же вечно натыкаться на одно и то же.
Когда Большой исполнилось восемнадцать, она ушла из детского дома. Маленькой пришлось ждать еще два года, но, когда она осталась там одна, все пошло гораздо лучше: она заговорила по-настоящему, уже не ограничиваясь простыми «да» или «нет», сказанными шепотом, потому что надо же отвечать время от времени, если не хочешь угодить в психиатрическую больницу. В то время у нее даже завелась подруга, девочка с красно-рыжими волосами, растрепанными на английский манер. Вьолет Воль – о таком имени можно только мечтать, бабочка и цветок воедино[1]. Вьолет никогда не упрекала ее за то, что она такая молчунья: им хватало того, что обе устраивались на крыльце и рассматривали прохожих из-за высоких кованых решеток. Они составляли странную пару: Маленькая сидела прямая, как зубочистка, а Вьолет томно раскидывалась на ступенях, словно плакатная красотка пятидесятых. Им незачем было говорить, чтобы сказать друг другу кучу всякой всячины; довольно было сидеть там вместе, глядя прищуренными глазами в одну сторону.
Но Вьолет было всего двенадцать лет, и однажды за ней приехала на зеленой «Мазде» женщина с точно такими же красно-рыжими волосами и забрала ее. Маленькая долго плакала, днем и ночью, прячась в туалете и упираясь длинными ногами в дверь, разрисованную слоновьими членами, Мартен С. / Педрила хренов / Конец мне пососи / Я на нем узлов навяжу.
Порой она думает о том, чтобы разыскать свою «подругу детства», написать ей, позвонить. Но что она может ей сказать? Она ведь не стала разговорчивей.
А Большая пошла на курсы медсестер. Маленькая каждую неделю получала от нее вместо открыток фотографии из медицинских журналов, с явным предпочтением кожных заболеваний. Герпес, вирусный дерматоз, проказа, экзема и прочие ужасы на телах с обрезанной головой. Наверняка Большая хотела бы стать судебным патологоанатомом, но все эти годы прогуливания уроков и дуракаваляния одержали верх над ее прекрасными амбициями. Так что медсестра – уже хорошо.
Маленькая не слишком многим занималась. Выйдя из детского дома по достижении совершеннолетия, она некоторое время изображала из себя продавщицу носков в магазинчике размером с бумажную салфетку, семь месяцев, может, восемь, а потом тихо ушла, когда ее уволили. Она не пыталась устроиться продавщицей в другом месте, ей не нравились все эти входившие и выходившие люди, обвешанные со всех сторон пакетами из глянцевой бумаги, она хотела оставаться у себя дома, в чистоте и порядке. Ее огорчает, что надо работать, чтобы жить.
По телевизору говорят, что нужно обезопасить свое жилье во избежание бытовых несчастных случаев; она поднимает глаза кверху. Ее потолок весь растрескался, широкая трещина змеится от правой стены к левой, словно комната вот-вот расколется, как кокосовый орех под ударом мачете. Может, тут было землетрясение, а она и не заметила?
В дверь стучат. 12.09.
Большая в такое время никогда не приходит. Маленькая боится, что это опять журналист, и пытается сделать вид, будто дома никого нет, но чертов телик выдает ее присутствие. Она хватает пульт, выключает звук.
Слишком поздно.
– Здравствуйте.
Это всего лишь привратница, закутанная в пончо; на ее ногах зеленые резиновые сапоги в виде лягушек с большими глазами навыкате. Привратницу зовут Мирей Караваль, и она всегда странно одевается. На почтовом ящике кто-то приписал букву «н» к ее фамилии: Мирей Карнаваль. Даже у Маленькой это вызвало улыбку.
– Подвал затопило. Вам надо спуститься за вашими вещами. Это катастрофа.
В туннелях простирается черное море.
Она не знает, что делать, вспоминает о болотных сапогах для рыбалки из передач для полуночников. Пристально вглядывается в стоячую воду, слышит, как по ней шлепают с другой стороны стены – оттуда доносятся крики, смех, голоса. Загнанная в тупик, она снимает свои туфли-лодочки без каблука, оставляет их на верхних ступенях и начинает медленно спускаться в глубь лабиринта.
Вода доходит ей до середины икр. Пол под ее босыми ногами становится ненадежным, колеблется. Она смотрит на старую электропроводку, на лампочки, свисающие со сводов на витых проводах, словно выводок змей. Закрывает глаза, чтобы прогнать тревогу, представляет себе квартиру на Рвах, до долгого сна, аромат миндального крема, солнце, потрескивающее радио. Продвигается вслепую, приоткрывает веки – вокруг нее стеклянная коробка, прозрачный куб на уровне воды. Другие соседи весело хлопочут, по-настоящему веселятся и понарошку жалуются, кружат по подвалу и перекликаются, словно это не великий потоп, а народное гулянье. Прислонившись спиной к стене и застыв в неподвижности, она смотрит, как они проходят чередой, неся на плечах столы, стулья, кемпинговые палатки, зажав под мышкой доски для серфинга или для глажки, держа над головой свадебные платья, спящие в прозрачном пластике, словно призрачные принцессы.
– Вам помочь?
Наверняка. Маленькая думает о крысоморе, который сейчас растворяется в узких проходах, и задается вопросом: может ли яд проникнуть через кожу? Не осмеливаясь посмотреть на стоящего напротив мужчину, кивает. Сосед хватает картонную коробку; ее низ так промок, что она боится, как бы он не порвался.
– Тяжело! Что там внутри?
Маленькая смотрит на правый кончик его уха, как делает всякий раз, чтобы создать иллюзию, будто смотрит на человека. Хотя она его знает: он живет в квартире 3b. Он кажется очень славным; у него красивая жена, которая умело носит короткие платья, и маленький сынишка, тараторящий слишком быстро. Коробка приземляется на верхней ступеньке рядом с ее туфлями без каблуков. Она бормочет:
– Большое спасибо.
Потом нагибается, взваливает ношу на плечи и начинает восхождение. Посреди холла перед мусорными бачками стоит Мирей – опустив руки и со своими лягушками на ногах.
– Боже мой… Да что же Господь с нами делает?!
Она моется. Трет. Скоблит себя. Покрывает все тело душистой пеной.
Сидя на полу по-турецки, вскрывает коробку канцелярским резаком. В щели, оставленной лезвием, появляются покоробившиеся книжные переплеты. На самом верху стопки она обнаруживает свою «Алису в Стране чудес», покалеченную, потому что, по словам сестры, у нее «морда противная». Большая всегда ненавидела Алису, наверняка потому что та была белокурая, худощавая и красивая, как Маленькая. Как Мама. Большая – гадкий утенок с дурными генами от неудачного отца. Хотя она тоже могла бы стать красивой. В другом роде, но красивой – экзотической, пышной красоткой. Сaliente[2]. Могла бы сражать наповал, вызывать зависть. Но злоба лишает ее всякого очарования.
Маленькая достает книги одну за другой, осторожно, как археолог. Потеряв работу, Мама стала много читать; постоянно покупала кучу всяких книжек среди уцененных товаров в супермаркетах или на распродажах. В то время Маленькая не знала, что это было, но теперь обнаруживает романы, эссе, книги по психологии, географии, истории. Может, Мама хотела возобновить учебу? Больше не было ни линялого халата, ни кругов под глазами, и никаких деталей на автомобильном конвейере. В конце концов, Маме было всего тридцать лет.
