Мартина Мэдден - Ануш. Обрученные судьбой
Бледность ребенка, небольшой рост и худоба – следствие болезни почек и склонности к инфекциям и лихорадке, а не происков какой-то ведьмы.
Когда Хетти взяла Лотти на руки, ее небольшая светлая головка спряталась, как воробей под навесом, под подбородком матери.
Гохар Шаркодян рассказала нам, что у внучки болит живот.
– Мне очень жаль, – отозвался я. – Вы хотите, чтобы я ее навестил?
– В этом нет необходимости, доктор. Она ела мидии, которые следовало выбросить, с тех пор ее желудок взбунтовался.
Я заверил Гохар, что ее внучка не единственная, кто так поступает, а Хетти настояла на том, чтобы Ануш побыла дома пару дней.
– Большое спасибо, госпожа Стюарт, доктор Стюарт.
Вставая из-за стола, Гохар бросила взгляд на нашу дочку.
Гохар Шаркодян всегда привлекала к себе внимание. Она высокая, с искореженными подагрой пальцами, одетая с головы до пят во все черное.
Лотти тем не менее она понравилась, и девочка улыбнулась ей счастливой улыбкой.
– Да благословит Бог вас и вашего ребенка! – сказала Гохар.
Я не уверен, но, когда я провожал бабушку к выходу, мне показалось, что я увидел слезы в ее глазах.
Ануш
– Хватит на сегодня, Ануш. Мы можем продолжить завтра.
Ануш закрыла французскую грамматику и была поражена, почувствовав руку госпожи Стюарт на своей руке.
– Я беспокоюсь о тебе. Ты действительно выздоровела? Ты не очень хорошо выглядишь.
– Мне лучше, госпожа Стюарт. Я просто немного устала.
– Прости, но я знаю, что значит быть усталой. Действительно ли причина в этом?
Глаза Ануш наполнились слезами, и она отвернулась.
– Ануш, дорогая! Ты знаешь, как доктор Стюарт и я привязались к тебе! Ты стала членом нашей семьи. Я думаю о тебе как о друге. Мы ведь друзья?
Ануш, вздохнув, кивнула.
– Тогда почему ты не можешь мне сказать, что случилось?
Ануш очень хотела рассказать. Если кто-то и мог, выслушав, не осудить ее, то только эта женщина. Она не хотела гадать, как отнесется доктор Стюарт к тому, что она носит внебрачного ребенка, но она знала: его жена никогда от нее не отвернется. Ее мнение было более важно для Ануш, чем мнение кого-либо, именно поэтому она промолчала.
– Простите, байян Стюарт. Случившееся с Хават повлияло на меня. А теперь мне нужно домой.
Мушар Трапезунд 15 июля 1915 годаМой дорогой Джахан,
Если ты получишь это письмо и это будет в твоей власти, умоляю, напиши мне!
Все только и говорят, что о войне, о страшных потерях, которые несет наша армия.
Мне снится один и тот же сон – ты лежишь раненый на поле боя. В моих снах я вижу тебя на вершине горы, но не могу до тебя дотянуться. Мои кошмары и окружающая действительность не намного хуже. Я совсем потерялась. Мне о многом так нужно тебе рассказать!
Твое молчание пугает меня.
Ануш
Дневник доктора Чарльза Стюарта
Сегодня я был как никогда близок к тому, чтобы уволить Манон. Остановила меня лишь мысль о том, что я не смогу управлять больницей в одиночку и что она лишь частично ответственна за случившееся.
Я приехал на работу поздно, заезжал навестить отца Грегори, у которого, по моему мнению, ранняя стадия туберкулеза.
Добравшись до больницы, я уже был обеспокоен срывом графика проведения операций, но еще больше встревожился, обнаружив операционную пустой.
Ни медсестер, ни приготовленных инструментов, ни одного пациента.
Я пошел искать Манон, которая была в перевязочной, снимала гипс с руки старика. Я вызвал ее в коридор и спросил, где все, и в первую очередь две студентки-медсестры, Мари и Патиль, которые должны были подготавливать операционную.
Манон сообщила лишь, что все перенесли на пятницу.
– Что значит на пятницу? – возмутился я. – Почему это нельзя сделать сегодня?
– Лучше в пятницу, когда здесь будет Ануш.
Я напомнил ей, что Ануш не медсестра и я рассчитывал на Мари и Патиль, но она сказала, что они уехали. Я не мог добиться от нее, где девушки и почему они уехали, и в конце концов заявил, что собираюсь написать руководителю медсестринского подразделения в городской больнице и пожаловаться ему.
– Пожалуйста, не делайте этого!
– Вы не оставляете мне выбора!
С отстраненным видом она проинформировала меня, что обе девочки прошлой ночью отправились в Батуми.
– В Батуми? В Грузию?
– Пожалуйста, не кричите, доктор Стюарт! Да, в Грузию!
Я спросил ее почему, она взяла меня за руку и повела к черному ходу, а потом во двор больницы.
Когда нас уже никто не мог слышать, Манон рассказала, что девочек тайно провезли на рыбацком суденышке через границу. Шкипер – друг Пола, и он спрятал их в трюме вместе с уловом рыбы.
– Остановитесь! – раздраженно потребовал я, чувствуя, как во мне начинает закипать гнев. – Какое отношение к этому имеет Пол Троубридж?
– Мне придется еще раз попросить вас не кричать, доктор Стюарт!
В недвусмысленных выражениях я стал втолковывать ей, что именно я руковожу больницей, а не Пол Троубридж, и я не позволю, чтобы его паранойя мешала моей работе!
– Он не параноик!
– А как вы назовете похищение моих медсестер посреди ночи?!
– Я говорила вам, – резко произнесла Манон, – но вы не желали слышать! На прошлой неделе в больницу приходил Ожан!
Где-то на задворках моей памяти сохранилось это упоминание об Ожане в каком-то контексте, но детали разговора ускользнули от меня. Манон рассказала, что он разговаривал с персоналом, задавал много вопросов и записывал данные. Их имена, откуда они родом, кто турки, а кто нет. Больше всего он интересовался армянами, в особенности Мари и Патиль.
– Манон! – начал я, стараясь унять свой гнев, – Ожану просто все надо знать! Это типично для таких, как он, но я не вижу причины куда-либо отсылать медсестер!
– Он не предлагал это всем!
– Что вы имеете в виду?
– Он сказал Патиль, что она должна прийти в казармы! А если не придет, ее постигнет та же участь, что и Хават Таланян!
Я заверил Манон, что, хотя Ожан и мерзавец и любит запугивать людей, он не стал бы вредить кому-либо из персонала больницы. Я знал его и понимал, как он действует. Но, похоже, все мои аргументы не убедили Манон.
– В таких действиях не было необходимости! Как мне теперь работать без медсестер? Почему вы не посоветовались со мной?
– Я не спрашивала вашего мнения, доктор Стюарт, потому что мне заранее было известно, что вы скажете!
Джахан
Джахан был сопровожден в Трапезунд солдатами Ожана и посажен на военный корабль, следующий в Константинополь.
На борту корабля он провел беспокойные дни, проклиная собственную глупость и тревожась за Ануш. Невыносимой была мысль о том, что Ожан может с ней сделать, и ощущение собственной беспомощности – что он мог предпринять, оказавшись в таком положении? Доктор Стюарт не мог гарантировать ее безопасность. Такой человек, как Ожан, не позволит неверному, иностранцу, помешать ему в его извращенных развлечениях.
Джахан должен был найти способ вернуться в деревню или забрать Ануш в Константинополь. Всеми фибрами души он стремился к ней, но, когда Трапезунд начал таять вдали, мысли обратились к дому.
Солнечным днем судно прибыло в порт Константинополя, и капитан почувствовал прилив радости – он вернулся в город, где родился.
Когда Джахан ступил на пристань и увидел Галатскую башню[31], вздымающуюся над Бейоглу[32] со стороны бухты Золотой Рог, у него улучшилось настроение.
Но в штабе армии, похоже, никто не имел ни малейшего представления, что с ним делать. Он час прождал Энвера-пашу, и лишь для того, чтобы ему сообщили, что министра нет в здании. Затем его секретарь отправил Джахана на три лестничных пролета выше, где угрюмый немецкий полковник сообщил капитану о его новом назначении.
В казармах Скутари[33] его ожидал отряд раненых ветеранов, по виду которых можно было предположить, что они скорее вспорют живот своему командиру, чем вернутся на фронт.
Большинство из них были вдвое старше Джахана или казались таковыми. Эти мужчины были уверены, что не вернутся живыми, если снова отправятся на войну.
Разочарованный, то и дело мысленно возвращаясь в Трапезунд, Джахан шел к дому своих родителей в Галата.
Дом на Гранд рю де Пера был окружен посольствами, школами и церквями немусульманской части населения Константинополя. В этом районе города и у более современных турок французский был вторым родным языком. Все родные Джахана владели им в совершенстве, наряду с турецким, английским, немецким и греческим.
Владение языками было признаком высокого статуса и образованности, что в Константинополе весьма ценилось.
Не было ничего необычного в том, что каждый указатель или официальный документ печатался на четырех, а иногда и на шести языках.
Во время своего пребывания в Париже Джахан был удивлен однородностью населения, благородным отсутствием смешения народностей. А в Константинополе больше всего он любил обилие непостоянства.
