Сара Маккой - Дочь пекаря
– Еще кто есть? – спросил Берт.
– По-моему, все, – ответил шеф Гарца.
– Сколько их? – Рики окинул комнату, битком набитую народом, так что стало еще жарче. Он вспотел, форма липла к спине, как горячий воск.
– Двадцать пять. Может, тридцать. Не поймешь, – сказал Берт. – Чертова уйма. – Он сложил дубинку и сунул за пояс. – Как они сами-то выдерживают. – Он промокнул потный нос. – Нужник один, еды нет, тараканов куча, везде паутина «черных вдов». И ради чего? Отправим их обратно, там и то лучше. – Он вытащил рацию: – Эль-Пасо, как слышно? Нам тут автобус целый нужен!
Молодой человек в футболке осмелился поднять голову с матраца.
– Говоришь по-английски? – спросил Рики.
– Да.
– Откуда ты?
– Из Мексики, – быстро ответил тот.
Рики кивнул. Его родиной может быть Гватемала, Гондурас, да хоть Китай, – но все говорят, что из Мексики, надеются, что их отвезут и оставят в миле от границы. Рики знал эту игру.
– Сколько лет?
– Семнадцать.
– А семья где?
Юноша пожал плечами.
Девушка справа от него заплакала, и Рики заметил, что глаз у нее распух и заплыл.
Он опустился рядом:
– Что случилось, сеньорита?
Она всхлипнула и отвернулась.
– Берт, – сказал Рики через плечо, – нужна аптечка. Девчонке, кажется…
Парень в футболке неожиданно вскочил и выхватил нож. Дал Рики ногой в челюсть, рассек бронежилет агента справа и рванул к двери.
Стены закружились и с влажным треском разошлись. Рики привалился к гофрированной металлической стенке. Пришло детское воспоминание: как он ел теплый арбуз на заднем сиденье папиного пикапа. Родители собирали фрукты на полях Канутилло и продавали на обочинах Ай-10. Местный фермер за работу пустил их жить на своей земле и платил процент с продаж. Теперь Рики снова почувствовал арбузную сладость на языке, а за спиной была гофра трейлера. Он сплюнул. Семечки повисли в воздухе, поплыли черными пятнышками в розовом море.
Комната взорвалась криками.
– Ложись! – закричал парню Берт. – Брось нож, а то стреляю!
Девушка завизжала.
Раздался выстрел. Затопали ботинки.
Среди семечек возникло лицо Берта.
– Рик, живой? Кивни, если слышишь.
Рики кивнул. С трудом проморгался. Розовый туман рассеялся, и он понял, что лежит на спине и смотрит в рябой потолок.
– «Скорая» уже едет, – сказал голос.
– Мне… мне «скорая»… не нужна. – Рики попытался встать, но не смог; комната катилась, как арбуз с горки.
– Приедет минут через пять, – сказал тот же голос.
– Я говорю, – Рики привстал и схватил Берта за рукав, – я в порядке.
Берт похлопал его по дрожащей руке:
– Ты-то в порядке, а вот он нет.
Девушка рыдала.
– Lo siento. Tuvimos que hacerlo para nuestra familia. Mi hermano. Por favor. Señor, señor, señor[55], – закричала она и попыталась уцепиться за Рики.
Пограничник заломил ей руку за спину, поставил на ноги и увел.
– У пацана в штанах триста граммов кокаина, – сказал Берт. – Сообразил, что его по-любому повинтят. Чуть было… – Он вытер пот с шеи. – Я его в ногу, остановить хотел. «Скорая» уже едет.
Рики провел рукой по лицу. Кровь. Берт помог ему сесть.
– Он тебе в лицо заехал. – Кадык у Берта дрогнул.
– Адски больно. – Рики судорожно вздохнул. Между глазниц и в затылке пульсировала жгучая боль.
Полицейские и пограничники выводили людей.
– Агент Мозли, – позвал шеф Гарца. – Парень с сестричкой, похоже, наркокурьеры. «Койот» говорит, что не знал. Когда выяснил, дал ей в глаз.
– Его поймали?
– Угу. Зовут Карл Бауэр. Что смешно, даже не латинос. Из Небраски. Приводы уже были. Приехал в Мексику наживаться на переброске. Один чумазый сказал, тут каждый по четыре штуки баксов забашлял за попытку.
– А тот парень на Рио?
– Не-а, – ответил Гарца. – Местный. Проверили. Легальный.
– Черт, – Берт покачал головой, – вылитый мексиканец. А чего ж побежал-то?
– Потому что мы за ним погнались, – сказал Рики.
– Карл прятался в соседнем трейлере. Сказал там женщине с ребенком, что даст десять тысяч, если не будут рыпаться. Пацан так перепугался, аж в штаны написал. Только он за дверь, мать вызвала 911, – пояснил Гарца.
– Вот тупица, – сказал Берт. – Это ж она нам то укрытие сдала.
Рики вспомнил хмурую женщину и ее сынишку на трехколесном велосипеде: «Пока! Пока-пока!» Она ведь тоже мексиканка. Может, тоже считает, что законы нужны, даже если не очень понятно зачем. Лучше быть на стороне властей, чем против них.
И все же, когда приехала «скорая» и стала светить на его лоб фонариками, Рики подумал, что можно бы и по-другому – без ненужных страданий и нелепых смертей. Чтоб и родине служить, и совесть не мучила.
– У вас приличная ссадина и сотрясение, – сказал врач. Жвачка во рту только усугубляла его испанский акцент. – Еще повезло. Говорят, он вам чуть шею не сломал. Голову с плеч мог снести. – Он протянул Рики две таблетки тайленола. – Отдыхайте и постарайтесь недельку не биться головой. Дома есть кому за вами приглядеть?
Рики не ответил. Проглотил таблетки не запивая. Они царапнули горло.
Он винил во всем Ребу. А может, дело не в ней. Может, в нем. Он требует принять решение, а сам? Чтоб быть честным с ней, надо сначала перестать врать себе.
Двадцать три
Пекарня Шмидта
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
24 января 1945 года
– Вот так сюрприз, – сказала фрау Раттельмюллер и откашлялась, прикрывшись рукавом пальто. В кухню дохнуло морозом.
– Я увидела дым из трубы. – Она постучала клюкой по косяку. – Ты рано затопила печь, я подумала – булочки уже готовы.
Элси сглотнула и заслонила собой Тобиаса.
– Приходите в шесть. Мы не открываемся раньше, вы же знаете. Родители в отъезде, и у меня нет времени для специальных заказов. Простите, но вам придется ждать, как всем.
Фрау Раттельмюллер заглянула ей за спину.
– А у тебя помощник. – Она клюкой указала на Тобиаса: – Маленький эльф.
Элси окаменела.
– Уходите, прошу вас.
Она двинулась к двери. Накинуть цепочку, проводить Тобиаса в тайник, сделать вид, что все это страшный сон. О последствиях и думать невыносимо. Теперь даже Йозеф ее не спасет.
Тобиас съежился у печи. В топке трещали и шипели дрова.
– Он еврей? – не сдавалась фрау Раттельмюллер.
Колени у Элси подогнулись. Старуху не выгонишь – пойдет отсюда прямиком в гестапо.
– Еврей? – Она выдавила неловкий смешок. – Нет, это…
– Потому что он очень похож на еврейского мальчика, которого гестапо искало в сочельник. – Фрау шагнула в кухню и закрыла дверь. – Ко мне тоже приходили, бедная Матильда аж в шаровую молнию превратилась.
Фрау села, морщинистым подбородком оперлась на клюку.
– Вы ошибаетесь, – сказала Элси. Щеки у нее пылали, как угли в печи. В ушах стоял пронзительный звон. Вдохнуть не удавалось.
– Иди сюда, мальчик, – сказала фрау Раттельмюллер.
Элси взяла его за руку:
– Это мой племянник Юлиус. Сын Гейзель.
Фрау Раттельмюллер прищурилась:
– Тогда скажи-ка мне, с каких пор немецких мальчиков метят, как евреев в лагере?
Тобиас закатал рукава до локтей. На левой руке татуировка: десять цифр. Тобиас одернул рукав.
Фрау Раттельмюллер фыркнула и ударила клюкой в пол:
– Не лги мне, дитя. Я слишком хорошо знаю твою семью. Это не в твоей крови – обманывать.
Она ухмыльнулась, оскалив желтые зубы. Элси вспомнила детскую пластинку, давний папин подарок, «Петя и волк». В голове запели французский рожок волка, Петины скрипичные рулады.
Солнце поднималось, но в комнате темнело, по углам сгущались тени. Элси вонзила ногти в ладони, постаралась успокоиться. Надо сообразить, объясниться, но в голову ничего не приходило – только дрова стонали и повизгивали в печке.
– Ты прячешь этого ребенка уже сколько? Месяц? Ничего себе. Родители знают?
Пути назад не было, но Элси не станет втягивать семью. – Нет.
– Хорошо, – кивнула фрау Раттельмюллер. – Тогда позволь дать тебе совет. – Она приблизилась, чтобы шепот был слышен. – Здесь ему не место. Ты не понимаешь, что творишь. Если его найдут, всю семью ждет расплата. И герра Хуба тоже.
В груди кольнуло, боль забилась внутри, как Петина утка в волчьем желудке. Во рту пересохло, пальцы онемели. Тобиас, дрожа, отодвинулся.
Лицо фрау Раттельмюллер смягчилось.
– Не бойся, мальчик, – сказала она и протянула ему иссохшую руку.
Тобиас съежился и спрятал лицо за краем стола.
Элси обняла его за плечи и прижала к себе.
– Его убьют, если найдут.
– Это точно, – сказала фрау Раттельмюллер.
Элси закрыла глаза. Лучше он, чем мама с папой, так? Может, и лучше, в помрачении ответила себе она. Не вечно же держать Тобиаса в стене. Но если выдать, его кровь на ней. Сможет ли она тогда жить?
– Есть и другие. – Голос фрау был тих, как хруст хлебных крошек под ногами.
