Джордж Сильвестр Вирек - Обнаженная в зеркале
Однажды ночью, когда его потная, лысая голова лежала рядом на подушке, Ксантиппа сумела не без некоторых усилий преодолеть странную сдержанность мужа. Когда он начал было что-то болтать о добродетели, целомудрии и воздержании, она не стала слушать, но заткнула ему рот поцелуями. Наконец, Сократа проняло. Его большие, неуклюжие руки робко прикоснулись к её телу. Он тяжело дышал, на лице застыло напряжённое выражение. Выполнение супружеских обязанностей явно давалось ему с большим трудом. Его лоб – лоб философа – покрылся испариной. Несколько торопливых движений, внезапный вскрик и всё. Если бы не этот вскрик, Ксантиппа не узнала бы, что их брачные отношения осуществились.
Всё произошло очень быстро, почти неощутимо. Но Сократ был весьма горд собой. Счастливая улыбка осветила некрасивое лицо. Он поднял голову и огляделся, словно оратор, ожидающий аплодисментов слушателей. Ксантиппа смотрела на него сияющими глазами. От великого человека она готова была принимать с благодарностью даже скромные знаки благосклонности. Снисходительно погладив её по голове, Сократ отвернулся и вскоре огласил ночь оглушительным храпом.
Совершив великий подвиг, он ходил гордый, как павлин, но не пытался его повторить.
Возможно, думала Ксантиппа, он должен привыкнуть к супружеской жизни. Потребуется время, чтобы он спустился на землю с тех высей, где парят его мысли.
Последующие редкие моменты семейного счастья (каждый из них искусно подготавливала Ксантиппа) никак не повлияли на образ жизни философа. Большую часть времени – почти каждое утро, день и вечер – он проводил в Академии, обсуждая философские вопросы со своими любимцами. Каждую ночь он возвращался слишком усталым и пьяным, чтобы быть способным на что-то большее, чем небрежная ласка.
Он никогда не работал, не приносил в дом никаких денег. Когда Ксантиппа заговорила с ним о том, что надо платить торговцам, он беззаботно ответил: «Мне нужно так мало, что я никогда ни в чем не нуждаюсь».
Когда Ксантиппа истратила всё своё наследство и прямо попросила у Сократа денег, он прибег к своему любимому приему с вопросами, и, в конце концов, совсем запутал её, заставив сдаться. Каждый раз, когда она обращалась к нему с практическими вопросами, он ссылался на то, что занят со своим «демоном». А в постели, когда она начинала нежно заигрывать с ним, печально ссылался на возраст и больное сердце.
Ладно, в конце концов, он великий человек, думала Ксантиппа, и стала зарабатывать на жизнь стиркой, чтобы содержать себя и философа.
Сократ никогда не носил обуви, и на день рождения Ксантиппа, с трудом скопив деньги, подарила ему пару позолоченных сандалий. Однако он отказался надеть их, а вскоре они вообще пропали из дома. Возможно, решила Ксантиппа, он заложил их, чтобы добыть деньги на выпивку.
В те времена не было принято, чтобы мужчины знакомили жен со своими друзьями. Ксантиппе казалось, что молодые поклонники Сократа отнимают у него слишком много времени. И вот однажды, переполненная злостью, раздражением и подозрениями, она последовала за Великим Философом, когда тот, завернувшись в тогу, босиком направился к ручейку в роще, где встречался с учениками.
Выйдя на окраину Афин, Сократ, казалось, превратился в другого человека. Осанка стала изящной, походка уверенной. Теперь это был полный сил сатир, возвращающийся в родные, дикие места из цивилизации, сковывающей его свободу.
Ксантиппа почувствовала укол совести – ведь она шпионила за мужем. В конце концов, подумала она, мудрецов и пророков нельзя судить по обычным меркам. Теперь она винила себя за то, что не относилась к философу с почтением, которого заслуживала его мудрость. Устыдившись, она чуть не повернула обратно, но какой-то внутренний голос велел ей следовать дальше.
Вскоре Сократ вышел на поляну, где уже были приготовлены столы, ложа и ковры. Ксантиппа, укрывшись за деревьями, наблюдала, как молодые «философы» бурно приветствовали её супруга. Один юноша, Федр, украсил его лысину миртовым венком. Тут она заметила на его ногах золочёные сандалии. Это поразило её, как удар в сердце.
Алкивиад, самый блестящий и самый распутный афинский олигарх, вновь и вновь наполнял кубок Сократа. «Эфебы» пели и плясали на лугу, демонстрируя свои стройные тела. Они не обращали особого внимания на заумные высказывания, которые непрерывно текли, словно мёд, из уст мужа Ксантиппы.
Философ заспорил с одним из софистов об идеальных отношениях между людьми. С помощью своего знаменитого метода он полностью разгромил оппонента. Платон тщательно записывал каждое слово. Ксенофонт тоже делал какие-то записи, в то время как Алкивиад с нежной улыбкой припал к коленям своего кумира.
Всякое притворство исчезло. Философский диспут превратился в оргию. Сократ взывал к божественному Эросу. Но тот, кто подчинил себе участников пира, явно не был небесного происхождения.
Юноши прекратили песни и танцы и предались другим развлечениям. Федр, чья нежная кожа напоминала персик, смело обнял Сократа.
Не то чтобы Ксантиппу сильно возмутили эти проявления «платонической» любви…
– А она была платонической? – поинтересовался Адам.
Стелла улыбнулась.
– Разумеется, – продолжал Адам, – все мы слышали об этом этапе в развитии греческой цивилизации, но лично я никогда не связывал наиболее неприглядные аспекты секса с такими выдающимися личностями, как Платон и Сократ…
Стелла с улыбкой пожала плечами.
– Ксантиппа, – возразила она, – не разделяла твоих предрассудков. Но её рассердила реакция Сократа на притязания Федра. Он не стал задавать юноше вопросы по своему обыкновению и не жаловался на больное сердце. Он также не стал советоваться со своим «демоном»; он сам превратился в демона. Вместо того чтобы заснуть и храпеть, философ стал читать отрывки из непристойных поэм. В его поведении не было обычной вялости, какую он всегда демонстрировал дома. Именно это больше всего поразило Ксантиппу. Она ревновала. И особенно её рассердили золочёные сандалии, которые она подарила мужу и которые теперь украшали ноги Федра.
Несчастная супруга философа побрела домой, как побитая собачонка. Там, расхаживая взад-вперед по комнате, она чувствовала, как в ней нарастает гнев. Она намеревалась поговорить с мужем начистоту и с нетерпением ожидала его возвращения домой.
Было далеко за полночь, когда он, наконец, появился. Тога была в винных разводах, растрёпанный миртовый венок косо сидел на голове. Икая, он попрощался с провожавшим его юношей в золотых сандалиях. Это окончательно вывело Ксантиппу из себя. Верблюд её терпения издох – последняя соломинка сломала ему спину.
Она схватила сосуд, который мистер Черчилль называл «утварь», и, подойдя к окну, вылила его неприглядное содержимое на голову ошеломленного философа. Их дальнейшая семейная жизнь достаточно хорошо известна, благодаря дошедшим до нас многочисленным историям.
Рассказ Стеллы развеял романтическое настроение Адама. Он предложил ей пойти выпить в бар отеля «Империал», однако, к его удивлению, она отказалась, сославшись на запланированную встречу. Что это за таинственная встреча, подумал он. Какой-нибудь шабаш ведьм с духами на руинах Акрополя?
Разочарованный, Адам пошел в бар, где выпил один за другим семь коктейлей с местной водкой. В голове у него шумело, когда он вернулся на корабль. Этой ночью ему приснилось, что он присутствует на пирушке, где председательствует пьяница с большим животом. Какой-то милый юноша подошел к Адаму и возложил ему на голову миртовый венок, а потом стал покрывать его тело нежными поцелуями. Когда Адам взглянул в лицо юноши, он узнал в нем Феликса.
В порыве неистовой страсти он привлёк его к себе и уложил рядом, отвечая на поцелуи. Однако тут, в соответствии с теорией Фрейда, цензор, сидящий в голове, изменил пол партнера, и Феликс превратился в девушку.
Проснувшись на следующее утро и встав с постели, Адам наступил ногой на чью-то шапку, валявшуюся на полу. Он поднял её и стал рассматривать. На ней было имя – Феликс.
Глава 15
Терпению приходит конец
НА ПУТИ между Афинами и Стамбулом море казалось более голубым, чем небо. Роскошный лайнер величественно и неторопливо рассекал воды, чуть заметно покачиваясь на волнах. Стаи дельфинов плыли за кораблем, их мокрые спины блестели на средиземноморском солнце. Адам был поглощён чтением увесистого тома немецкого женоненавистника Мёбиуса «Der Physiologische Schwachsinn der Weibes» («Физиологическое слабоумие женщин»). Внезапно по корабельному громкоговорителю объявили: «Дамы и господа, сейчас мы проплываем мимо острова Лесбос».
Пассажиры, вооружённые биноклями, принялись разглядывать остров, где «пылкая Сафо любила и пела». В голове Адама всплыли видения Суинберна о месте,
Где волны трав дробятся в пену лилий,
Где ветерок над морем серебрист.
Однако лилий видно не было, и ветерок был самый обычный. Зато вокруг бойко сновали рыбацкие лодки. В гавань Митилини медленно входило тяжело гружёное судно, пыхтя, словно толстая женщина. Вдали виднелись холмы, покрытые оливковыми деревьями, виноградными лозами и смоковницами.
