Аньес Ледиг - Мари в вышине
– Но ты боишься, что он займет твое место…
– Ты видела Сюзи? Она только о нем и говорит. У меня такое ощущение, что я больше не существую. Я ее отец, а она почти что называет папой Оливье.
– Мы же договорились, Антуан.
Какое-то время он молчал. Его глаза напоминали два горных родника. Вода, которая вытекает из скалы и сбегает по склону. Беззвучно.
– Мы договорились, что не будем скрывать ее происхождение, но расскажем все, когда она будет достаточно большая, чтобы понять. Сейчас слишком рано.
– А если она найдет себе другого папу, будет слишком поздно.
– Слишком поздно для чего? Ты никогда не потянешь на классического отца семейства, потому что нам не быть настоящей семьей.
– Ну да. Я же не настоящий мужчина.
– Я никогда такого не говорила. Но признай, что она всегда будет искать отца. Это неизбежно, ведь подружки рассказывают ей о своих. Или же расскажем ей все, но что она поймет?
– Ничего; ничего она не поймет. Это плохая мысль.
– Ты жалеешь?
– Нет. Как я могу жалеть, глядя на Сюзи? Было бы неверно от нее скрывать.
– Ты хочешь перебраться ко мне в дом и делать вид, что влюблен в меня?
– Тоже нет! Тьфу! Гадость какая!
– Ну, спасибо тебе! Значит, я не должна подпускать к себе другого мужчину, чтобы у нее перед глазами был только ты?
– Да нет же. Смешно даже. Не идти же тебе в монашки только потому, что я педераст. Но меня это гложет, вот и все. Я слишком люблю вас и не хочу, чтобы вам причинили вред. Она моя дочь. Если бы я был мужчиной для женщины, ты была бы моей, верно?!
– С какой стати ему причинять нам вред?
– Ты так же говорила о Жюстене.
– Хм…
На этот раз он мне врезал по полной и без предупреждения. Но я не дрогнула.
– Имей в виду, я за ним слежу. Если он только пальцем шевельнет, я его изничтожу.
Я знала, что он на это способен. Жюстен тоже знал, именно поэтому я его больше никогда не видела.
– Послушай, мне надоело, что ты дуешься. Ты мой лучший друг, и ты мне нужен. А еще ты крестный Сюзи, и ей ты тоже нужен.
– А впечатление такое, что с ним вам обеим никто больше не нужен…
– Ну что же, значит, с вами обоими нас переполняет счастье. Можешь попользоваться нашим избытком и взять немного для себя.
В тот день я поняла, что сложностей нам не избежать. Антуан держал Оливье под прицелом, и я знала, что при малейшей оплошности он не упустит случая поставить его на место. Я понимала его. Он был отцом, и его защитный рефлекс делал ему честь. Вот обратное должно было бы насторожить. Возможно, подписываясь под нарядом на осеменение, он недооценил глубины отцовских чувств, которые разовьются с рождением Сюзи.
Я оказалась между ними, и мне приходилось совершать чудеса акробатики, чтобы не задеть ни того ни другого. Каждый из нас уже имел дело с бессердечными скотами, и каждый боялся за другого. Я волновалась за них, а они хотели оберегать меня. Но между ними отношения были более сложными. Что-то вроде дьявольского треугольника, одна сторона которого никогда не будет такой же прямой, как другие. Все было бы проще, если бы отцом был Оливье. Но тогда Сюзи не была бы Сюзи. А я и представить себе не могла ее другой.
Меня преследовало ощущение, что я стою посередине доски, которая служит им двоим качелями. И пытаюсь сохранить равновесие на поперечине. Я приближаюсь к одному, и качели склоняются к нему, я сдвигаюсь к другому, и все повторяется, но в противоположную сторону.
И я не видела выхода…
41
Желание больше не было лихорадочным и навязчивым, оно стало скорее разумным и приятным.
Не то чтобы я изучил ее всю. Хотя не было ни одного квадратного сантиметра, которого бы я не знал. Ее иногда смущало, что я шарю по всем ее тайничкам, но я же пересчитывал родинки. Их было много. И некоторые в самых укромных уголках. Иногда мне приходилось включать настольную лампу, чтобы случайно не пропустить ни одной, и она чувствовала себя немного неловко. У нее возникало ощущение, что она на приеме то ли у дерматолога, то ли у гинеколога – на выбор. Но я быстро гасил свет и только надеялся, что гинеколог после осмотра не занимался с ней тем же, чем и я. Задача требовала методичного подхода. Я нарисовал ее тело на листке, а потом разделил его на сектора, как тушу быка на плакате у мясника. И складывал листочки с результатами в ящик ее прикроватной тумбочки. На полный подсчет у меня ушел целый месяц. Потому что я мог делать это, только когда мы занимались любовью у нее в спальне, что случалось не так уж часто. Семьсот сорок девять. По крайней мере, ей не потребуется консультация дерматолога. Я знал их все, и если бы хоть одна начала меняться, я бы сразу заметил. Любимым моим местом был маленький уголок справа от пупка, где родинки сложились в форму Большой Медведицы. А я, с тех пор как узнал о ее существовании, и в свои тридцать восемь не мог удержаться, чтобы не задрать нос к небу в звездную ночь и не отыскать ее…
В нас осталось желание, но ослабела потребность. Как путешественники вырабатывают определенный ритм, менее напряженный, чтобы выдержать всю дистанцию. А раз уж я предполагал закончить свою жизнь рядом с ней, следовало поберечь лошадку. Мужчины об этом не распространяются, но когда лишние двадцать лет путаются у тебя под ногами – и между ног тоже, – это чувствуется.
В любом случае, я получал столько же радости от существования рядом с ней, как и в ней самой. Одна только мысль, что после рабочего дня я поеду наверх, к ней, оказывала тот же эффект, что и мои гигиенические души, от которых я, впрочем, не полностью отказался – все зависело от согласованности наших расписаний. В выходные я мог часами смотреть, как она работает. На тракторе она была точна, эффективна, но крайне экономна в движениях. Антуан был скорее из тех, кого заносит на щебне и кто тридцать три раза дернется туда-сюда ради одной-единственной задачи. Небось топлива у него уходило море. Его трактор был маленький, совсем крошечный по сравнению с хозяином – словно тринадцатилетний мальчишка уселся на пластмассовую игрушку, но он лихо с ним управлялся. Однажды я сказал об этом Мари, и она хохотала до упаду, что меня удивило. Она подержалась за бока, прежде чем смогла объяснить: у Антуана была одна теория, которая с неизбежностью соответствовала моему замечанию.
Как же я люблю, когда она смеется. Будто щедрый глоток кислорода – для меня, который до этого момента жил, задерживая дыхание.
Желания Мари тоже слегка поутихли, когда она начала понимать, что Антуан совсем захандрил. Я тоже смутно чувствовал неладное. Его отношения с Сюзи стали не совсем такими, как в момент, когда я вошел в их жизнь. А я совершенно не представлял, что мне делать в их совершенно дикой ситуации. Я не мог отталкивать Сюзи под тем предлогом, что крестный на самом деле ее настоящий отец и что ему будет больно, если она начнет искать себе другого. Но я также не мог на голубом глазу отнять у него дочь и надеяться, что он не среагирует. Хотя он в эти игры играть не желал, чем здорово выводил меня из себя. В конце концов, идея помешать Мари уехать в Испанию принадлежала ему. Они все хорошо обдумали. Только вот не приняли во внимание возможность появления нового мужчины в жизни Мари. А я взял и появился. Если бы она съездила осемениться в Испанию, ситуация была бы проще. Но не мне судить. В любом случае, дело сделано, и результат оказался скорее трогательным. У нее был ум матери и улыбка отца. К тому же она неплохо рисовала. Так что и мне нашлось местечко в этой маленькой семейке, и я решительно был настроен рисовать с ней вместе, чтобы развить то, что в ней уже было заложено.
Итак, что делать? Мы не могли попросить Сюзи игнорировать меня и снова стать исключительной собственностью ее отца/крестного.
Отношения с Антуаном становились напряженней с каждой неделей. Он приходил все реже, забирал к себе Сюзи только от случая к случаю и посылал Мари куда подальше, когда та просила помочь. А со мной практически не разговаривал.
Прибавьте сюда его собственную мать, которая приехала к нему на недельку и объявила, что отец хочет продать ферму и намеревается всласть попользоваться деньгами и потратить по максимуму, чтобы его пидору-сынку досталось как можно меньше.
Какой же сволочью надо быть, чтобы не только придумать такой план, но еще и осуществить его.
Антуан был вне себя. Не из-за бабла. Хотя наследство для крестьянина часто означает возможность купить трактор побольше. Так-то так, но нет, Антуану было плевать.
Нет, Антуан был вне себя из-за глубины презрения к тому, кем он был.
Да пошло оно все! Если он злится на родителей, пускай, я сам злюсь на своих, но с какой стати забиваться в угол и брюзжать на весь мир…
42
О счастье, мама рядом! Мы все-таки родня.
Зачем же мрачным взглядом ты смотришь на меня?
Ты, мамочка, не рада, что сын твой голубой?
Тогда пореже надо нам видеться с тобой.
Ужасное мученье мне без тебя, Мари,
Я был твоею мишенью, как при игре в шары.
Но ты сейчас похожа на шарик бильбоке.
Я быть привыкну все же от милой вдалеке.
Мари, с тобой в разлуке прилягу на кровать,
Без друга и подруги привыкну вековать.
Не больше буду стоить, чем все холостяки.
Хотел тебя присвоить я телу вопреки.
Вся проблема в Сюзи, твою мать, как же я ее люблю!
43
