Сара Райнер - Один момент, одно утро
Принятие решений вызывает в них нерешительность. Кого известить? Что будет для него лучше? Как они могут принимать решения, когда им до сих пор кажется, что Саймон жив?
И все же как-то сообща они делают все необходимое.
Вскрытие показало, что смерть наступила в результате «тотальной непроходимости левой коронарной артерии, что повлекло за собой инфаркт и разрыв левого желудочка». Другими словами, это был сердечный приступ, просто и ясно.
– Но на самом деле это не ответ на наши вопросы, – говорит Филлис.
И она права: на самом деле они хотели узнать, почему жизнь так несправедлива – почему их Саймон? Никакая гора медицинских бумаг не может ответить им на этот вопрос.
Что касается похорон, Карен намекнула на не совсем традиционный ритуал – в конце концов, это Брайтон, – но быть похороненным в деревянном ящике или разлагающейся под действием микроорганизмов корзине – это казалось слишком не по-человечески, как-то по-язычески, слишком эксцентрично для Саймона. Не то чтобы он участвовал в движении зеленых или что-то в этом роде. Да, он помогал утилизировать бутылки, бумагу, жестянки, хотя это было не так трудно, поскольку они накапливались в доме, и покупал «экологически чистые» овощи – но это, собственно, и все его заслуги. На самом деле эти вещи больше волнуют Карен, чем волновали бы его, а она не хочет хоронить его в плетеной корзине, так почему бы этого захотел он?
Они бы могли кремировать тело Саймона, он, вероятно, не возражал бы – Саймон любил костры и барбекю и построил в их доме камин. Но Карен и Филлис и это почему-то казалось неправильным; мысль о том, что такой большой мужчина превратится в горстку праха, казалась абсурдной и была сразу отметена. Ради бога, Саймон весил более шестнадцати стоунов[20].
На том они и сошлись. Никаких споров, никаких разногласий: его похоронят под подходящим надгробием на Брайтонском кладбище.
Это будет солидно, людей хоронят там веками, в том числе там похоронен и отец Саймона. Но главное, и Карен, и Филлис хотят, чтобы могила была солидной. Насколько Карен может рассудить в данный момент, она потом сможет сфотографировать могилу с детьми, и ей кажется такое решение предпочтительнее всех других. Кроме того, ее тревожит, что Молли и Люк не запомнят, как рассеивали прах. Они слишком маленькие, а ей хочется, чтобы им было куда пойти и вспомнить отца.
При мысли о будущем опять пробуждается жгучая боль. Силой воли Карен отодвигает ее. Потом берет ручку и начинает составлять список продуктов, которые нужно купить. После похорон людям нужно будет поесть, не так ли?
15 ч. 04 мин
Как только Карен глушит двигатель, слышатся крики:
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!У нее под ложечкой все сжимается. У дочки несколько месяцев не было таких припадков – они с Саймоном с облегчением заметили это улучшение лишь в прошлые выходные и очень гордились этим, но тут же она понимает, чтó именно Молли кричит с такой яростью. Часто она так вопила, прося обняться с мамой, а теперь хочет папу. Такая простая просьба. Как бы Карен хотелось ее выполнить! Она хотела бы этого больше всего.
Крики Молли становятся громче.
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!«Господи, – думает Карен, направляясь по садовой дорожке, – бедная Трейси! Если Молли так слышно отсюда, в доме это должно быть оглушительно». Она звонит в дверь.
Трейси открывает сразу же.
– Извините, – говорить Карен. – Давно это продолжается?
Трейси возводит глаза к небу и признается:
– С обеда.
– Ой Трейси! Вы должны были позвонить.
Трейси обычно кормит детей в полпервого.
– Я не хотела вас отвлекать. – Она проводит рукой по волосам.
– Понимаю, и спасибо – я переделала кучу дел, но все же вы святая, терпя такое столько часов.
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!Молли вопит так громко, что не слышит, что приехала Карен.
– Обычно я могу это прекратить, – говорит Трейси, повышая голос, чтобы ее было слышно. – Или же не обращаю внимания, пока, в конце концов, как вы знаете, из нее не выйдет пар.
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!Карен кивает:
– Обычно это лучший способ.
Трейси скорее ведет Карен в комнату, чтобы девочка поскорее успокоилась.
– Но сегодня она и не думает останавливаться.
Карен тяжело вздыхает и закусывает губу.
– Где она?
– На кухне, под столом.
В другое время Карен бы ожесточилась от ее криков, она почти научилась пропускать их мимо ушей. Но сейчас слышать малышкину боль просто невыносимо.
… ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!..
ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!
Карен ей очень сочувствует, ей самой страшно хочется обняться с папой.
– Боюсь, у нее к тому же случилась авария.
– О нет!
Молли с прошлой осени довольно успешно научилась пользоваться туалетом, и у нее не было неудач с Рождества.
– Надеюсь, описалась?
– И то, и другое.
Карен содрогается.
– Это ничего, – улыбается Трейси, но Карен видит, что она измучилась.
– Я даже не дала ей смену белья, – клянет себя она. Этого давно не случалось, и потому утром она даже не подумала о такой возможности.
– Я одела ее в старые одежки Лолы, – говорит Трейси. Лола – ее дочь, которой уже семь лет. – Я держала старые вещи детей на случай какой-нибудь непредвиденной ситуации.
– Благослови вас Бог.
– Ничего, не волнуйтесь. Хотя они великоваты.
Карен спешит на кухню. Молли под деревянным столом, расстроенная, сжалась в комок ярости.
– Пришла твоя мама, – громко говорит Трейси.
Карен приседает на корточки:
– Привет, милая, – и заползает под стол.
Но Молли подобна грузовичку, мчащемуся под дождем по автостраде: она так разошлась, что ее не остановить.
Малышка продолжает бушевать, несмотря на присутствие Карен.
– Хочу обняться с папой! Хочу обняться с папой! – Она колотит кулачками по линолеуму.
Карен чувствует себя беспомощной, но садится на пятки, гладит Молли по сгорбленной спинке и пытается ее успокоить:
– Папы здесь нет. – Ее собственная душа при этих словах начинает плакать. – Не хочешь обняться с мамой?
Наконец, Молли перестает от нее отмахиваться. Постепенно ее крики становятся все тише, и она, как жук, забирается Карен на колени.
Они сидят так несколько минут, и над ними нависает накрахмаленная скатерть. Карен ощущает темноту и тепло этого места, запах сосны – не случайно Молли забралась именно сюда. Они как будто спрятались в собственном убежище.
– Вот, вот. Ничего. Ничего. Извини, я не папа. Но я здесь, Молстер, я здесь. – Карен обхватила дочь руками и ласково гладит ее по головке, пока Молли, наконец, не проглатывает последние всхлипы, ее дыхание выравнивается, она успокаивается.
Карен спрашивает:
– Тебе лучше?
– Все болит, – говорит Молли, поднимая голову.
– Где болит?
– Здесь. – Молли выпрямляется и потирает животик.
– А-а-а, бедный животик. – Карен поглаживает его.
– И здесь. – Молли касается лобика.
– Бедная головка. – Карен целует ее в лоб.
– И здесь. – Молли возвращается к туловищу, на этот раз к груди. – Все болит.
Карен знает, что наружная боль – это проявление внутренних страданий. Она тоже чувствует, как у нее все болит. Гладя Молли грудку, она вдруг замечает стоящего рядом Люка. Он приподнял скатерть и заглядывает под стол.
– Привет, милый, – говорит Карен, протягивая к нему руку. Интересно, как долго он наблюдает за ними? – Хочешь к нам?
Люк качает головой.
– Тогда и нам, наверное, нужно вылезти. – Она пододвигается. – Давай, Молли, пора домой.
Молли пищит, как раненый звереныш, и крепче приживается к маме.
– Ну, давай, Молстер. Нам пора возвращаться.
Прежде чем Молли успевает возразить или опять удариться в слезы, Карен осторожно вытаскивает ее из-под стола.
– Люк, мой малыш, – улыбается она, вставая и неожиданно осознавая, что едва узнала своего сына.
Люк молчит.
– Ты в порядке?
Люк только смотрит на нее, выпятив губу, и не произносит ни слова. Это не характерно для него, обычно он хотя бы кивает или качает головой. Но он как будто даже не слышал вопроса.
– Поедем домой, – говорит Карен. – Потом попьем чего-нибудь с печеньем, и, если будете хорошо себя вести, я дам вам выбрать DVD, чтобы посмотреть по телевизору. Хотите «Шрека»? Вам он нравится?
– Да, – без колебаний отвечает Молли.
Люк все еще не проронил ни слова. Может быть, дома наконец разговорится.
Обычно она не позволяла им смотреть DVD в это время дня и не хочет нарушать заведенные правила, но оба так подавлены, что необходимо утешить их любой ценой. И, в общем-то, разве это так важно? Вряд ли просмотр фильма по телевизору нанесет им такую же психологическую травму, как смерть отца.
