Дафна Дюморье - Рандеву и другие рассказы (сборник)
Тут она отняла руку, чтобы зажечь сигарету, а он сделал вид, будто допивает остатки ликера из своей рюмки. Главное – не выдать себя: ни по его лицу, ни по голосу она не должна догадаться, как шокировало его это неожиданное признание.
– Забавно, забавно, – произнес он сквозь зубы.
– Только не подумайте, что я вообще такая легкомысленная, – сказала она, чуть сморщив носик. – Наоборот, я всегда веду себя разумно и даже примерно. Но тут я просто потеряла голову. Я сегодня говорила Альберто: «Представляю, как Роберт посмеется, когда я ему все расскажу!» Но Альберто со мной не согласился, он подумал – вдруг вы обидитесь.
Нечеловеческим усилием Скривенер заставил себя рассмеяться. Этот смех стоил ему по меньшей мере десяти лет жизни.
– Обижусь? – переспросил он. – На что, собственно, я должен обидеться?
– И правда, на что? – подхватила Аннетта. – Я так ему и сказала: Роберт – писатель. Ему всегда полезен новый опыт. И знаете, что самое удивительное? Ведь если бы не вы, мы бы с Альберто никогда не встретились! Я здесь, в Женеве, я наслаждаюсь жизнью в этом божественном отеле – и все это благодаря вам!
С губ Скривенера уже готов был сорваться язвительный комментарий – например, «Приятно приносить пользу ближнему» или «Всегда к вашим услугам», – но ему хватило присутствия духа промолчать. Выказать малейший признак неудовольствия значило бы потерять лицо.
– Буду ли я представлен? – намеренно небрежно осведомился он.
– Конечно! – откликнулась Аннетта. – Мы с Альберто условились встретиться в баре у вокзала, ровно в десять вечера. Кстати, уже почти десять. Мы решили – в баре лучше, чем в гостинице, там всегда многолюдно и нас там никто не узнает. Понимаете, если гостиничное начальство пронюхает, что их служащий завел роман с постоялицей, мой прекрасный Альберто может лишиться работы.
И поделом, подумал Скривенер. На смену шоку пришел глухой, бессильный гнев – гнев, которому нельзя было дать выход. Унизительность и бессмысленность предстоящего вечера парализовала всякую охоту к действию. Одно колкое замечание с его стороны – и все пропало. Одно неосторожное слово – и прощай писательская цельность, о которой он собирался говорить в своих женевских лекциях; прощай самообладание и душевное равновесие…
– Вы готовы? Тогда пойдемте, – предложил Скривенер; она тут же поднялась, не пытаясь хотя бы из вежливости замаскировать нетерпение, и направилась к дверям ресторана. Он шел за ней, любуясь ее гибкой, грациозной фигуркой, такой соблазнительной в открытом платье. Вот только наряжалась и прихорашивалась она не для него – для пляжного инструктора…
Самое неприятное – из создавшейся ситуации никак не выпутаться. Разыграть внезапную усталость, сослаться на неотложную работу или на несварение желудка – все эти жалкие уловки не помогут, престиж будет безвозвратно погублен. Его мучило сознание того, что в еженедельных письмах к Аннетте он был предельно откровенен: он считал ее близким другом, доверенным лицом, раскрывал перед ней всю душу…
Пока они шли к вокзалу по уже темным в этот час улицам, напоенным влажным, бархатистым дыханием летнего вечера, Аннетта продолжала щебетать:
– Альберто наверняка будет смущаться, но вы не сердитесь – ему всего двадцать два года, он мой ровесник, в вашем присутствии он побоится даже рот раскрыть. Он, между прочим, мечтает завтра пойти на вашу лекцию. Мы оба непременно будем. Он никогда еще не видел вблизи живого писателя!
– А вы? – не удержался Скривенер. Эта реплика выстрелила, как пуля из ружья, но вхолостую: приподнятое настроение, а может быть, временно притупившаяся восприимчивость помешали Аннетте уловить в его тоне сарказм.
– Я? – переспросила она. – Вообще в Цюрихе бывают иногда встречи с писателями, но я обычно к вечеру так устаю, что уже не до развлечений.
«Еще бы! Продавать чулки – титанический труд!» Его так и подмывало срезать ее, щелкнуть по носу, но гордость не позволила.
Наконец они подошли к бару с безвкусной световой вывеской, выходившему на широкую привокзальную улицу, и Аннетта Лимож стала уверенно проталкиваться внутрь, сквозь толпу сгрудившихся в помещении людей.
– Надеюсь, вас тут не узна́ют, – говорила она на ходу. – Вот будет обидно, если какой-нибудь официальный деятель заметит вас, прицепится и испортит нам вечер.
Только это и могло бы его выручить, мелькнуло в голове у Скривенера. Он многое бы отдал за то, чтобы к нему и правда подошел какой-нибудь местный литератор – пусть даже безнадежный зануда – и почтительно тронул его за рукав со словами: «Если не ошибаюсь, Роберт Скривенер? Какая удача! Мы вас разыскивали весь день, звонили в „Мирабель“, но не застали. Не присоединитесь ли вы к нам? Почтем за честь!» И тогда – только тогда – он небрежно взглянул бы в ее сторону и бросил: «Извините, дорогая! Вынужден вас оставить – тут обнаружились мои знакомые. Ступайте к своему Альберто, он наверняка вас заждался». Его гордость была бы спасена, достоинство не было бы безнадежно растоптано.
Увы, события развивались совсем не так. Аннетта провела его в дальний угол, где на высоком стуле у барной стойки сидел загорелый молодой человек с шапкой кудрявых волос. Довольно смазливый, хотя и не без вульгарности – в духе курортной рекламы. Аляповатый перстень у него на мизинце заставил Скривенера поежиться. А сама Аннетта… За ужином на террасе отеля она была просто совершенство – держалась безукоризненно, демонстрируя полнейшее savoir-faire[16], и выглядела прелестно, обворожительно, теперь же – теперь в его глазах она как будто сразу утратила класс. Кокетливый смешок, который она издала при виде Альберто – это был, разумеется, он, – показался Скривенеру откровенно пошлым.
– Привет, милый, – проворковала она (словечко «милый» неприятно резануло – что за неприличие!), – а вот и мы. Познакомься, это мистер Роберт Скривенер.
Молодой человек протянул руку, и Скривенер прикоснулся к ней с брезгливым чувством, как к чему-то нечистому.
– Очень приятно, – сказал Альберто, соскальзывая со стула; какое-то время все трое постояли, натянуто улыбаясь.
Скривенер взял на себя роль приглашающего и заказал напитки. Они уселись за столик. Скривенер с горечью осознал свой изменившийся статус: еще недавно он горделиво любовался своей спутницей, ловя на себе завистливые взгляды других мужчин, теперь же был вынужден играть роль добродушного дядюшки – или, еще того чище, изображать дуэнью при влюбленной парочке. Сознание собственной ущербности усугублялось тем, что пляжный инструктор, судя по всему, чувствовал его состояние и был смущен не меньше его самого. Будь этот малый просто неотесанный наглец, с ним можно было бы и не считаться, но Альберто вел себя сдержанно и даже скромно: в отличие от шумной Аннетты Лимож, он сидел молча, не поднимая глаз от своего бокала (кроме пива, он ничего не пил), и только время от времени несмело косился на Скривенера из-под длинных ресниц, с почти что виноватым выражением.
Скривенер знал (и оттого, что он знал это, ощущение униженности только обострялось): если бы Аннетта отлучилась на пару минут и оставила их одних, он положил бы на стол перед Альберто купюру в несколько тысяч швейцарских франков, и молодой человек понял бы его без слов. Он встал бы и просто исчез. Путь снова был бы свободен, девушка опять принадлежала бы ему – только ему. Но даже если бы план сработал, ему пришлось бы напрячь все силы, чтобы стереть из памяти события последних двух дней, хотя он пошел бы и на это: такую власть сумела забрать над ним молоденькая продавщица из Цюриха. Скривенер был не настолько слеп, чтобы не понимать: по части внешности он красавцу Альберто не соперник; однако Аннетта Лимож приехала в Женеву к нему, пригласил ее сюда не кто-нибудь, а именно он – писатель, добившийся международной известности, человек, априори достойный внимания прекраснейших на свете женщин… Впрочем, так ли оно на самом деле? Оглядываясь вокруг, он видел, что каждую женщину сопровождает муж или любовник; вероятно, кто-то за удовольствие платил, кому-то услуги доставались даром, но по крайней мере в том и в другом случае имела место обоюдная договоренность. А он, Роберт Скривенер, признанный диагност и врачеватель человеческого сердца, вынужден искать расположения какой-то продавщицы из Цюриха, у которой даже не хватило терпения дождаться и обслужить своего покупателя.
– Роберт, я что хочу сказать, – голос Аннетты прервал невеселый ход его мыслей, – если до завтрашней лекции у вас нет никаких срочных дел, мы могли бы все втроем провести день в горах. Вы бы взяли напрокат машину, и мы бы устроили шикарный пикник. Еду нам в ресторане приготовят и упакуют.
Странным образом, похожий план обдумывал сам Скривенер – до пришествия пляжного инструктора. На поездку в горы или прогулку по озеру как раз хватило бы времени между лекцией и утренней встречей со швейцарскими коллегами.
