Александра Коутс - Клуб юных вдов
– Я тебе говорила, – говорит Карен, многозначительно кивая Лизе.
Банни кидается к другим членам группы, слоняющимся возле самовара с горячим сидром.
– Что ты ей говорила? – спрашиваю я. Глаза у Карен красные и опухшие, и мне кажется, что я влезла не в свое дело.
– Торг, – объясняет Лиза. – Это следующая стадия горя. Карен думает, что мы здесь именно поэтому.
– Терпеть не могу блошиные рынки, – бурчит Карен, скрещивая на груди руки. – Здесь все воняет бабушкиным сундуком.
Лиза тайком улыбается мне.
– Сегодня не ее день, – тихо говорит она, отворачиваясь от ворчащей Карен. – Ты выглядишь лучше. – Она бегло оглядывает меня с ног до головы. – Только это не значит, что раньше ты выглядела плохо.
– Спасибо, – невозмутимо говорю я. – Я приняла душ.
А еще я откопала несколько юбок и платьев, которые хорошо на мне сидят, и стала надевать их вместо единственных джинсов и любимых рубашек Ноя, в которых жила все это время. Плюс к тому сегодня утром я расчесала волосы, чего давно не делала, и заплела их в косу – они снова отросли.
Я не понимаю, как сильно хочу увидеть Колина, пока не замечаю его у входа. Он топает, стряхивая снег с ботинок, и озадаченно оглядывается по сторонам. После возвращения я думала о нем довольно часто. Я даже поймала себя на том, что ищу его аккаунты в разных социальных сетях – на аватарах он улыбается рядом с маленькой и пухленькой блондинкой. На вебсайте адвокатских контор выложена краткая биография: Колин занимает должность младшего юриста, трудится волонтером в «Старшем брате»[8] и участвует в марафонах.
Я вижу, как Банни перехватывает его на пути к столу со старинными картами. Она вцепляется ему в плечо и ведет к галстукам.
– Это нечто, – говорит он, когда Банни загоняет его в наш угол.
– Ведь правда, да? – восклицает Банни, вешая на плечо большую расшитую сумку и роясь во внешнем кармане. Наконец она достает желтый квадратный конверт. – Как я понимаю, вы догадались, почему мы сегодня оказались здесь. Третья стадия горя – это торг, вот такая штука. – Банни подмигивает и вскрывает конверт. – Торг начинается, когда мы снова чувствуем себя полезными, но еще не готовы принять новую версию своей жизни. Мы можем обманывать себя и пытаться делать то, от чего, как мы надеемся, нам станет лучше или что вернет нас к прежнему порядку вещей. Но понимаем, что все наши усилия тщетны. У кого-нибудь есть такой опыт?
Банни оглядывает группу. Карен то скрещивает руки на груди, то их опускает. Марта делает вид, будто заинтересовалась галстуком с рисунком из «пузырей» с «БУХ!», «ТРААААМ!», «БА-БАХ!». Я наклоняюсь, чтобы перевязать шнурки.
– Ну, раз так, теперь вы его получите, – продолжает Банни. – В качестве практического занятия мы сегодня открываем охоту за скидками. – Она достает из конверта купюры и раздает их нам. – Каждый получает по десять долларов. Задача – купить на десять баксов как можно больше. Но есть условие: вы ни за что не должны платить полную цену. Не важно, сколько просят, пусть всего пятьдесят центов, вы должны сбить цену до двадцати пяти. Ясно?
Карен, опуская деньги в карман, закатывает глаза. Марта аккуратно укладывает банкноту между страничками чековой книжки. У Лизы загораются глаза, она что-то шепчет насчет мыла из шоколада и исчезает в толпе.
Беру у Банни банкноту и смотрю, как Колин сует в карман свою. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он быстро уходит. Еще несколько мгновений вижу переброшенный через руку серый бушлат, а потом Колин сворачивает в ряд с винтажными сокровищами.
Я следую за ним, издали разглядывая товары. Сначала Колин останавливается у маленького круглого столика, заваленного пуговицами. Продираюсь к нему через толпу возмущенных покупателей.
– Привет, – говорю я, делая вид, будто изучаю пуговицы. Их тут великое множество – всех размеров, форм и цветов, одни выложены аккуратными рядами, словно передают сообщение специальным пуговичным кодом, другие ссыпаны в прозрачные пакетики.
– И тебе привет, – бросает он.
– А выглядишь ты получше, – говорю, указывая на его лицо.
Он осторожно касается переносицы.
– Разве? – спрашивает он. – А мне уже стало нравиться. На почте меня считают крутым.
Я смеюсь и придвигаюсь поближе.
– У меня идея, – театральным шепотом произношу я. По другую сторону столика сидит женщина с седеющими волосами и в зеленом, как лайм, халате. Она то и дело запускает шишковатые пальцы в гигантскую миску «Тупперваре», полную… пуговиц. – Давай добавим пикантности нашему соревнованию.
Колин изгибает соломенную бровь.
– Да? И как же?
– Тот, кто на свои десять баксов накупит больше, угощает другого кофе, – говорю я.
Колин внимательно изучает меня, и на мгновение мне кажется, что я опоздала. Тот интерес, что он проявлял ко мне, уже успел угаснуть. Но тут он улыбается.
– А давай.
Он осторожно берет пакетик с пуговицами всех оттенков зеленого. Некоторые из них однотонные, некоторые с рисунком, все они разных форм и размеров. Я понимаю: эта женщина не только любит пуговицы, ей нравятся скрытые в них возможности. Ей нравится фантазировать, где они могут оказаться: например, на свитере, а может, на декоративной подушке.
– Ты, наверное, чувствуешь себя такой великодушной, – вдруг говорит Колин.
– Почему? – спрашиваю я.
Он поворачивается ко мне, и я вижу лукавый блеск в его глазах. Колин кладет пакетик с пуговицами на раскрытую ладонь и, слегка отодвигая меня в сторону, наклоняется над столиком.
– Прошу прощения, мисс?
Я переключаю внимание на соседний прилавок, где выложены руководства по шитью.
– У вас очень грамотно составлена экспозиция, – говорит Колин елейным голосом.
Женщина смотрит на него поверх очков для чтения.
– Спасибо, дорогуша.
– Моя мама любит вязать, а у брата только что родился ребенок. Она вяжет Леоне – так зовут малышку – кофту, и, мне кажется, именно такого цвета, – добавляет он, подбрасывая пакетик с зелеными пуговицами. – Как вы думаете, это подходящий размер? Я знаю, что она вяжет кофту на вырост.
– Очень мудро, – кивает женщина. – Дети растут, как сорняки.
– Именно так. – Колин фыркает и незаметно пихает меня локтем. – Значит, эти подойдут, да?
– Идеально, – сияя, отвечает женщина.
– И во сколько они мне обойдутся?
Женщина быстро оглядывает потенциальных покупателей, наклонившись вперед, прикасается к рукаву кремового свитера Колина и шепчет:
– За счет заведения. – А потом, подмигнув, добавляет: – Поздравляю с прибавлением.
Колин пожимает ее руку, обтянутую похожей на пергамент кожей, и кладет пуговицы в карман.
– Ты плохо представляешь, во что ввязалась, – говорит он, проходя мимо меня. Иду за ним, и хотя я смеюсь, во мне растет уверенность, что он прав.
Вслед за Колином я подхожу к прилавку, где все сделано из бутылочных крышек: от ремней до украшений. Он выбирает набор подставок под стаканы и убеждает продавца, парня с волосами, забранными в «хвост», продать его за один доллар. Главное оружие Колина – исключительная вежливость и обаяние, которое дается ему без труда. К концу сделки оба хохочут, как давние школьные приятели, и продавец благодарит Колина за то, что он избавил его от подставок.
– Тебе просто везет, – настаиваю я, когда мы вливаемся в поток слегка одуревших покупателей.
Я указываю на вертикальный стенд с природными маслами и духами под началом воинственного вида матроны в накрахмаленной блузке, застегнутой до острого подбородка.
Час спустя, имея в активе охапку купленных по дешевке сокровищ и несколько неудачных попыток поторговаться за оттиски обложек винтажных альбомов, я официально объявляю, что Колин победил. Мне кажется, что только так можно его остановить, – ведь от выданных денег у него осталась еще пара долларов. Краем глаза я вижу нашу группу – все уютно расположились у огня, – и мы идем к ним.
* * * * *– Два «Тающих во рту брауни», пожалуйста. И пряный чай латте.
Колин возвращается от холодильника с пузатой бутылкой органического шоколадного молока.
– И одно детское молоко, – добавляю я. Это была моя идея – зайти после собрания в «Пекарню». Я позвонила папе, сказала ему, что знакомый отвезет меня домой (больше никакого вранья), и запрыгнула на пассажирское сиденье в машину Колина.
«Пекарня» была любимым маминым кафе, оно специализировалось на вегетарианских сладостях и альтернативах молочным блюдам задолго до того, как это стало модным. В этом кафе есть уютный уголок с подушками на полу и маленьким столиком, и я повела Колина именно туда, прихватив по дороге несколько лишних салфеток и серебряный кувшинчик с соевым молоком.
Колин пытается поудобнее устроиться на груде подушек в «турецких огурцах», но у него все никак не получается, потому что некуда девать острые коленки.
– Милое местечко, – говорит он, потягивая через миниатюрную соломинку шоколадное молоко и стараясь не уронить качающееся на бедре блюдечко с брауни. – Уютное.