Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов
Майкл качает головой.
– Не с болезнью Поппи, Аня. Таких у вас нет. Вы боитесь, так? Что он собирается покончить с собой, как это сделала ваша дочь?
Я чувствую, как меня прошибает жар, мне трудно дышать. Он, конечно, злится, в его заявлениях им движет гнев. Я отказываюсь отвечать тем же. Встаю и собираю бумаги.
– А пока, – произношу я, – я собираюсь поговорить со школьными учителями Алекса и его тетей Беверли. Если найду доказательства того, что он склонен к самоповреждениям или опасен для остальных, тогда, уверена, вы согласитесь, что нет иного выхода, как положить его в клинику.
К моему удивлению, Майкл пожимает мне руку и кивает, прежде чем выйти из конференц-зала.
* * *Вернувшись в кабинет, я нахожу в почтовом ящике новое письмо. Меня охватывает облегчение, когда я вижу, что оно от Карен Холланд, учительницы Алекса в начальной школе.
Кому: [email protected]
От кого: [email protected]
Отправлено: 12.05.07 в 13:44.
Дорогая Аня!
Я с радостью поговорю с вами: Алекса я помню очень хорошо. Я тревожилась из-за него три года назад, когда он учился у меня, и рада, что он наконец-то, похоже, получает надлежащее лечение. Могу предложить на выбор несколько вариантов: мы можем встретиться в школе в следующий вторник в 17:00, в следующий четверг в 16:30 или сегодня в 16:00. Вам нужно объяснить, как добраться?
Искренне ваша,
Карен Холланд.
Я сразу пишу ответ, что принимаю ее предложение встретиться сегодня. Обуваю туфли для бега, перекладываю бумаги по Алексу из брифкейса в рюкзак, выхожу из Макнайс-Хауса и по знакомым улицам шагаю к Королевскому университету. Среди множества студенческих объявлений, которыми обклеены фонарные столбы и стены пансионов, замечаю большую яркую афишу «Гамлета» в постановке «Североирландского театра действительно талантливых детей» Джо-Джо. В названии спектакля буквы образованы дырами от пуль. На афише несколько фотографий монахинь с автоматами и подростков, копирующих бандитские жесты. Внизу теплые слова поддержки от нескольких кинозвезд. Я нахожу маленькую фотографию Алекса в роли Горацио, сделанную на одной из репетиций, и улыбаюсь, вспоминая его не очень удачные попытки сочинить анекдот для этого персонажа. Джо-Джо шепнула мне, что по ее задумке анекдоты и должны быть плохими, хотя главное для нее – уверенность, с какой Алекс теперь держится на сцене. Из застенчивого, нервного мальчишки, голос которого едва слышен в первом ряду, превратился в актера, захватывающего внимание зала и знающего, что, когда и как надо делать на сцене. Я напоминаю себе, что следует пригласить Джо-Джо в Макнайс-Хаус.
Я направляюсь к школе по прямой, как летает ворона, срезая путь через четырехугольный двор Королевского университета, где новые корпуса сверкали рядом со старыми, из красного кирпича, которые я помню. Мысленно возвращаюсь в те дни, когда подростком сидела на одеяле среди друзей – мне потребовались какие-то мгновения, чтобы вспомнить их имена. «Блонди»[17]по радио, сандвичи с вареньем, холодный чай.
Неужели с тех пор миновала четверть века?
Я прохожу мимо сверкающего нового здания, на котором написано «Музыкальная школа». Через большие окна видны чистые просторные классы. Мимо шагают двое студентов. Один разговаривает по мобильнику, у второго в руке чашка из «Старбакса». Я направляюсь к ботаническому саду, потом останавливаюсь перед куполообразной теплицей, где белые тюльпаны цветут на двух клумбах, формой напоминающих крылья. Они выглядят настоящими, ярко-белыми. Мне кажется, что они двигаются, а лепестки буквально шуршат, словно перья. Я долго смотрю на них, будто зачарованная, осознаю, что издали они – настоящие крылья голубя, а есть еще и птичья голова – маленькая клумба с клювом из примул. Символ мира.
* * *Когда тело Поппи предали земле, я не хотела и слышать о могильном камне. Мне казалось, что он окончательно похоронил бы мою маленькую девочку. На ее могиле в Эдинбурге по моему заказу установили крылья голубя, высеченные из портлендского камня, который белеет со временем. Скульптор постарался и вырубил каждое крыло так, что перышки, казалось, оживали и шевелились под солнечным светом. Этим я надеялась принести дочери покой. Сама же покоя так и не нашла.
И до сих пор не знаю, где искать.
* * *Я прибыла в начальную школу Святого Павла в 15:45, за четверть часа до назначенного срока. Располагалась она в перестроенной часовне, и церковная атмосфера поддерживалась детскими рисунками святых и постерами религиозных фестивалей. Заметила я ангелов и Иисуса на окнах из цветного стекла, которое ярко сверкало в послеполуденном солнечном свете. Стрелка-указатель направила меня к регистрационной стойке, за ней сидел молодой человек и печатал на клавиатуре компьютера.
– У меня встреча с Карен Холланд, – объяснила я.
Он кивнул, попросил расписаться в регистрационной книге, а потом отвел меня в учительскую.
– Карен на совещании. – Он указал на раковину и кофеварку, затем на диваны у противоположной стены. – Устраивайтесь поудобнее.
В углу стояло старое черное пианино с канделябрами, похожими на кактусы, на передней панели и поднятой крышкой. Желтые и щербатые клавиши напоминали зубы старика. Я посмотрела на дверь, убедилась, что никого нет, и провела пальцами по клавишам, словно собралась сыграть «Патетическую сонату» Бетховена. На мгновение захотелось наклониться и нажать на клавиши, исторгнув величественные звуки из великолепного инструмента, но сдержалась. Медленно убрала руки, не нарушив царящей в учительской тишины.
После смерти Поппи я продала ее любимый кабинетный рояль за десятую долю цены, чтобы избавиться от его звуков. Казалось, даже при закрытой крышке ветер проникал внутрь, терся о струны, и мелодии Поппи звучали, как призраки. Я сама играла с детства, сначала бренчала на старой «Ямахе» в школе, потом одна учительница предложила мне брать у нее уроки. Я считала важным учить Поппи, и игра на рояле ее радовала, но я и представить не могла, какую боль будет вызывать любая нота, взятая на рояле после смерти дочери. Какое чувство одиночества станет источать столь любимая мною музыка.
– Доктор Молокова!
Я обернулась и увидела в дверях невысокую полную женщину в облегающем платье цвета ржавчины. Ее глаза скрывали тонированные линзы очков, густые волосы цветом напоминали темный янтарь. На коричневых колготках спустилась петля, а рука, которую я пожала, была горячей, как выпрыгнувшая из тостера гренка. Женщина широко улыбнулась.
– Я Карен Холланд, добрый день! Давайте пройдем в мой класс?
Я кивнула и последовала за ней по коридору мимо мозаик Африки из папье-маше и тридцати автопортретов восьмилеток. Поискала лицо Алекса, но напрасно.
– Я кое-что нашла для вас в своем архиве, – сообщила мне Карен, когда мы вошли в классную комнату.
– Архиве?
Я огляделась. Стены в рисунках, графиках успеваемости, правилах правописания, документальный фильм о слонах проецировался на белую доску у дальней стены. Карен повела меня к столу, на котором заранее разложила для просмотра несколько больших детских рисунков.
– Чьи они? – спросила я. Уловить смысл в написанных крупными буквами, с ошибками, фразах и маленьких профилях, нарисованных потрескавшейся черной краской, не удавалось.
– Я рада, что сохранила их. – Карен сняла очки и потерла глаза.
Я увидела, что они у нее маленькие и ярко-синие. Она щурилась даже от мягкого света, идущего от окон. Я повернула голову, чтобы взглянуть на рисунки под другим углом.
– Это газетные заголовки?
Она вновь надела очки, вздохнув от облегчения, потому что свет перестал резать глаза.
– Их нарисовал Алекс в шесть лет. Мы представляли, какие заголовки могли отражать гибель «Титаника», и учились правильно использовать слова. Алекс отклонялся от темы, и мне всегда виделось в этом нечто существенное.
Я оглядела заголовки. «Чудовищное преступление», – кричал один. На другом рисунке Алекс изобразил младенца, похожего на запеленатого Иисуса, под надписью «Гори в аду». На третьем я прочитала: «Руэны человеческих жизней». Я подумала о Руэне, воображаемом друге Алекса, и в голове словно вспыхнула лампочка.
– Я показывала рисунки консультантам Алекса, но они не обратили на них внимания.
Я подняла голову.
– Вы спрашивали Алекса, почему он их нарисовал?
– Он вроде бы и сам не понимал, как так вышло.
– Но речь шла о трагедии «Титаника»…
Я вновь всмотрелась в рисунки, перебирая в памяти подробности моих разговоров с Алексом. Он, наверное, видел заголовки в газетах. Тогда становилось понятным, откуда взялось имя Руэн.
– А каким Алекс был учеником?
Карен подняла руку, чтобы пригладить густые волосы.
– Вежливым, спокойным. Более способным, чем большинство. Ни с кем не дружил… Мне становилось грустно, когда только его не приглашали к кому-то на день рождения… Но такое случается, знаете ли. Думаю, именно его изоляция служила причиной злости.
