Кейт Хэмер - Девочка в красном пальто
Когда я просыпаюсь, я вспоминаю, что меня зовут Кармел.
На этот раз какая-то сила толкает меня вперед. Как будто я на фабрике, лежу на конвейере, как мотор или шоколадка, и двигаюсь к тому месту, где меня подхватят металлические руки и упакуют в коробку. Мне кажется, что я вот-вот упаду с конвейера, неизвестно куда – просто буду падать вечно. Все падать, и падать, и падать.
Потом я снова засыпаю и снова просыпаюсь.
Я пытаюсь понять, что я вижу перед собой. После долгих раздумий решаю, что это потолок, по которому движутся полоски света и тени. Я закрываю глаза, чтобы дать им отдохнуть – я устала ужасно, но я не хочу снова засыпать, поэтому моргаю, пока не прихожу в себя.
В полумраке я начинаю различать четыре глаза янтарного цвета, которые смотрят на меня сбоку. Глаза расположены не один рядом с другим, как это бывает на человеческом лице, а один над другим. Я даже не особо пугаюсь. Просто смотрю на четыре глаза, один над другим. Они тоже смотрят на меня, иногда мигают.
Затем слышу голос:
– Мы тут уже сто лет ждем, когда ты проснешься, а ты все спишь и спишь.
Одна пара глаз переворачивается и занимает нормальное положение – как у всех людей на лице, – только лица никакого нет, глаза сами по себе висят в воздухе. Другая пара глаз не двигается, только смотрит и мигает.
– Не понимаю, как человек может так крепко спать. Ты как будто умерла или что-то в этом роде, – раздается голос, как из телевизора, писклявый голос из американского мультика.
Я что-то бормочу. Получаются не слова, а какое-то дурацкое кваканье, и четыре глаза смеются в ответ.
– Какие смешные звуки. – Похоже, разговаривает только верхняя пара глаз, а нижняя смотрит, и все.
И только тут я действительно прихожу в себя. На двухъярусной кровати напротив меня лежат, одна над другой, две девочки, они похожи друг на друга, словно две капли воды. Девочка на нижней полке положила голову на подушку, а девочка на верхней полке села и пригнулась, чтобы разглядеть меня. Она спустила ноги с кровати и болтает ими. На ней черные лаковые туфли и платье с пышными кружевными оборками, оно окружает ее, как парашют, как будто она на нем прилетела.
Нижняя девочка впервые открывает рот:
– Силвер, нельзя в туфлях залезать на кровать. Тебя снова накажут.
– Подумаешь! Откуда она вообще узнает?
Верхняя девочка вскакивает на кровати. Ей приходится пригнуться, чтобы не удариться головой о потолок, кровать так трясется, что, кажется, вот-вот развалится…
– Плевать я хотела! Я буду танцевать на кровати, вот вам «лунная походка». – И она начинает прыгать на ярком покрывале, сгибая и разгибая ноги. На мой взгляд, это совсем не похоже на «лунную походку».
– Эй, ты, девочка! Смотри, как я танцую в туфлях на кровати, смотри!
Она продолжает танцевать, и мне делается страшно, что ее кровать обрушится и она упадет прямо на меня.
Девочка с нижней кровати смеется и начинает отстукивать ритм рукой.
– Танцуй, Силвер, танцуй. Задери ноги повыше, покажи свои трусики.
Танцующая девочка задирает ноги все выше и выше. Ее кружевное платье раздувается, длинные черные волосы подпрыгивают. Внезапно она останавливается и падает на кровать.
Я хочу поговорить с ними, но, похоже, они не понимают меня.
– Что-что? – спрашивает «верхняя» девочка. – Что она говорит?
Я осматриваюсь. Наши кровати находятся у противоположных стен. За головой висит занавеска. Она в красных, зеленых, розовых узорах, и мне в голову почему-то приходит слово «кашемир». Окно находится очень высоко. Через него проникает свет, который собирается под потолком.
– Меня зовут Кармел, – пытаюсь я сказать. Я не столько им это говорю, сколько себе – пытаюсь вспомнить самое важное.
– Меня зовут Мелоди, – говорит девочка с нижнего яруса, но девочка с верхнего перебивает ее:
– Да мы и так знаем. Кармел – какое смешное имя.
Ничего смешного, хочу сказать я, на себя лучше посмотрите – не имена, а лошадиные клички, писклявые голоса. Но тут место, в котором мы находимся, сильно встряхивает, так что мы чуть не падаем с кроватей, а затем раздается скрип тормозов.
23
Началась моя жизнь в полном одиночестве.
Родители решили вернуться в Лондон, и я их всячески поддержала. Наладить отношения с Полом гораздо сложнее в их присутствии – а мне необходимо убедить его, что я уже не та жаждущая мести бывшая жена, нужно заручиться его поддержкой.
Я старалась как можно больше времени проводить в саду. Почему-то отсутствие потолков, картин, мебели, всей привычной обстановки, включая чашки, коврики и подушки, приносило облегчение.
Сад, в отличие от дома, выглядел обновленным. Незаметно он приобрел летний облик – цветы, хоть остались без моего ухода, распустились, их красные и оранжевые пятна расцвечивали стену. Пчелы с лепестка перепрыгивали на тычинку и исчезали внутри, словно проглоченные цветком.
Я разыскала свои инструменты, которые терпеливо лежали в сарае, и обрушилась с лопатой на сорняки, которые наступали на цветы. Я выкапывала траву вдоль длинной клумбы, не разгибая спины, а потом подняла голову и увидела осыпавшийся участок стены, камни валялись под ногами, как неразорвавшиеся снаряды, присыпанные землей. Я остановилась, вытерла пот с лица, подняла самый маленький камень, взвесила его в руке, вглядываясь в выбоины на стене. Вот оно – углубление, которое по форме точно соответствует камню. Я вставила камень на место и принялась заделывать следующую выбоину. Я работала методично, медленно, пока не починила весь кусок стены. Последний камень был больше прочих и более плоский, он должен был служить опорой остальным. Я отряхнула руки и полюбовалась пазлом, который с таким успехом собрала.
И тут меня что-то кольнуло. Что? Я осознала, что в какой-то момент вообще забыла о Кармел. На время я так погрузилась в свое занятие, что для меня не существовало ничего, кроме камней. Я видела только их холодную и влажную нижнюю сторону, обращенную к земле, их поверхность, согретую солнцем. Сколько времени продолжалось это забвение? Две минуты, три, десять? Чувство вины нахлынуло на меня, и я опустилась в траву на колени. Сейчас это кажется невероятным, но, возможно, наступит такое время, когда я смогу пить кофе, читать книгу, смеяться с друзьями, смотреть на новые туфли, выбирать краску для стен, касаться бархатной шторы и получать от этого удовольствие.
Между тем солнце садилось, сумерки пропитали воздух, и мне ничего не оставалось, как вернуться в дом.
Внутри было невероятно тихо – время замерло, сжалось, словно его заковали в наручники. Оставшись одна, я вдруг почувствовала себя брошенной, как пассажир на покинутом всеми полузатонувшем корабле, заваленном ненужными вещами.
Я с трудом поднялась по лестнице и села на кровать дочки. Рядом стояла одна из самых ее любимых вещей – фарфоровая настольная лампа в виде пятнистого мухомора, спереди – окошко, через которое виднелось семейство фарфоровых барсуков в уютной кухне. Мы наткнулись на эту лампу в благотворительном магазине, притащили домой, заменили провод. Вот какая я умница, думала я тогда, независимая, самостоятельная, одинокая женщина, мастер на все руки, зачем такой нужен мужчина?
Я щелкнула выключателем, лампа зажглась. Папа-барсук в клетчатых шлепанцах читает газету, сидя за столом, на котором лежит буханка хлеба, разрезанная пополам, и треугольник сыра. Мама, в голубом фартучке с оборкой, держит румяный пирог, только что вынутый из печи. Малыш тоже сидит за столом, с ложкой наготове. Идеальная семья, неудивительно, что Кармел так любила эту лампу.
Я то выключала, то включала свет, каждый раз надеясь, что среди фарфоровых фигурок появится еще одна – Кармел, крошечная, неподвижная, стоит возле печи на полосатом коврике. «Все в порядке, господин детектив. Она теперь живет в домике у барсуков. Пьет из крошечных чашек, греется у нарисованного огня. Зато она на виду, мы можем наблюдать за ней. Она к нам вернется, не может же человек вечно питаться раскрашенным фарфоровым хлебом».
Под лампой лежал лист бумаги – один из рисунков Кармел. Я вытащила его, чтобы посмотреть: мужчина сидит, изо рта у него вылезает мыльный пузырь со словами внутри, а у ног расположилось длинноухое существо. Я приподняла лампу, чтобы подсунуть под нее рисунок, и лампочка ударилась о фарфоровую стенку и чуть не разбилась.
Я вышла из ее комнаты, оставив за спиной ее дыхание, которое заполняет пространство, ее мысли, которые до сих пор порхают под потолком. Кажется, она сама витает вокруг меня. Вдруг на долю секунды я усомнилась – а существовала ли она на самом деле? Может, вся ее жизнь привиделась мне во сне? Я вбежала в ванную, дернула за шнурок, зажглись лампочки над зеркалом, в их свете я увидела свое отражение. Я задрала футболку: вот здесь, в этом животе, она когда-то сидела, от той поры остались отметины – как будто отпечатки крошечного тельца – тонкие полоски с перламутровым отливом.
