Юрий Винничук - Девы ночи
Проглотив смородину, я с холодеющим сердцем приблизился к упомянутым ногам и увидел труп Додика. Он лежал лицом вверх, голый до пояса, на разбитом черепе запеклась кровь.
Только тут я почувствовал, что меня бросает в дрожь, а смородина, которую я глотнул, пытается снова вырваться на свободу.
Что же теперь делать? Если есть труп, то где-то должен быть и убийца. Логично, что им является не кто иной, как Дзвинка. Но чем она его стукнула? О, орудие убийства я должен немедленно найти и уничтожить. Однако вокруг не было видно ни одной увесистой вещи. Я пошел назад, внимательно оглядываясь по сторонам. Тем временем голоса Мыколы и бармена звучали уже по эту сторону парка. Скоро они окажутся за домом и наткнутся на труп. У меня в запасе считаные минуты.
К моему удивлению, место преступления оказалось не где-нибудь в кустах, а у бассейна. Тут валялось несколько пустых бутылок. Одна из-под шампанского была абсолютно целой – с пробкой и проволокой. На самой бутылке крови я не заметил, зато она краснела в траве.
Полной бутылкой шампанского можно и хряка уложить. Странно, что она не разлетелась на осколки. Должно быть, удар пришелся на ободок.
Я опустил бутылку в воду и старательно ее выполоскал. Потом, откупорив, запрокинул себе в рот. Вино оскорбленно зашипело в ответ на такое хамское обхождение, и густая пена заклубилась у меня во рту. Я полил шампанским кровь на траве и затер ее ногой. Больше крови я нигде не видел. Очевидно, Додик упал сначала здесь, может, немного полежал, потом встал и поплелся к дому, но был таким обалдевшим, что сбился с пути и забрел в кусты. А там, как это бывает при сотрясении мозга, грохнулся на траву и отдал черту душу. Некого жалеть. Но куда же девалась Дзвинка?
За пределы виллы она никак не могла выбраться. Ворота заперты, стены высокие, еще и с колючей проволокой наверху.
– Коля-я-я!!! – раздался неистовый крик бармена.
Все, труп найден. Я помчался на крик. Официант блевал на мою любимую смородину.
Мыкола, как истинный милиционер, упал на колени и, взяв в руки голову Додика, легонько тряхнул. Голова не зазвенела и не загремела. Тогда Мыкола нащупал пальцами пульс, а ухо приложил к груди.
Я смотрел на эти процедуры недоверчиво, но молчал, следя за в меру печальным выражением своей физиономии. Вдруг Мыкола гаркнул:
– Живой!
Официант мигом прекратил блевать.
– Что? Живой? – заблеял он.
– Ну да! Такого бугая нелегко угробить. Дай сюда!
В первую секунду я не понял, к кому обращены эти слова, но когда проследил за его указательным пальцем, то увидел, что он показывает на бутылку шампанского, которую я совершенно бессознательно держал в руке.
Мыкола взял бутылку и принялся поливать Додика. Второй рукой смыл кровь с его лица, и недавний труп обрел приличный вид, насколько это было возможно при такой бульдожьей морде.
Далее прозвучало несколько громких ударов по щекам, и Додик открыл один глаз. Он скользнул по Мыколе и бармену, и когда остановился на мне, меня снова начало знобить. А стоило раскрыться и второму глазу и вытаращиться в том же направлении, я понял, что мне сейчас лучше слинять.
Отступая, я услышал за спиной шипение бедолаги Додика:
– Где эта с-с-сука?!
Интересно, кого он имел в виду: меня или Дзвинку?
Тем временем дом начал оживать – захлопали окна, раздались голоса.
Я брел по коридору второго этажа и прислушивался у каждых дверей. Дзвинка могла запереться в каком-нибудь покое.
– Дзвинка! – позвал я.
Когда я повторил оклик, открылась дверь одной из комнат и я увидел перепуганную Дзвинку.
– Чего орешь?! – зашептала она и, схватив меня за руку, потащила внутрь. Там были еще две девушки – Галя и Марта.
– Ну что, ты его видел? – спросила Дзвинка дрожащим голосом.
– Кого?
– Труп!
– Видел.
– Я пропала!
Дзвинка хлопнулась в кресло и спрятала лицо в ладонях. Я взял из бара бутылку шампанского, разлил по фужерам и предложил Дзвинке:
– На, выпей. Может, полегчает.
– Что это? Шампанское? Бррр! Я теперь на него даже смотреть не смогу.
Я не выдержал и расхохотался.
– Он сошел с ума! – охнула Марта и закатила глаза. – Вместо того, чтобы помочь нам выпутаться из этой истории, он еще и развлекается!
– Между прочим, – сказал я Дзвинке, – когда тебе придет в голову еще кого-нибудь убить, постарайся уничтожить орудие убийства. Это святое правило, которое ты должна помнить так же, как собственное имя.
– Ох, Боже! Я же эту бутылку оставила около бассейна!
– Зато я ее нашел и вымыл.
– А… а труп?
– Труп обмыл Мыкола. Шампанским. Из этой самой бутылки. Но во время обмывания Додик ненароком раскрыл глаза и спросил: «Где эта с-с-сука?»
Не успел я договорить, как девушки бросились меня обнимать и выцеловывать. Радовались, как малые дети. Мне еле удалось их утихомирить.
– Он жив! Жив! – прыгала, хлопая в ладоши, Марта. – За это не грех и выпить!
– Ну, как, – спросил я Дзвинку, – уже можешь смотреть на шампанское?
– Иди в баню! – отмахнулась она, деланно обижаясь. – Вместо того, чтобы сразу сообщить радостную новость, ты на нервах играл. Бессовестный!
– Ну что ты, зозулька[64]! Я держу руку на пульсе и все время только и думаю, как тебе помочь. Главное сейчас – найти выход из положения. Тебе необходимо выпорхнуть отсюда так, чтоб Додику на глаза не попасться…
– Он меня убьет, – вздохнула Дзвинка.
– Он ее точно убьет, – подтвердила Марта.
Вдруг в комнату влетела пухленькая Рома, девушка Анатоль Палыча:
– Все люкс! Я все устроила! Анатоль Палыч сказал: «Раз он дурак, то так ему и надо! И нечего сюда такую красивую девушку впутывать!» И еще сказал, что все замнет. Сейчас он послал за Мыколой, и они вместе обсудят это дело. У него такие связи!..
– Так ведь он ожил! – перебила ее Марта. – Вот он сам видел.
– К-к-как ожил?.. Совсем ожил?.. – оторопела Рома. – Так ты его не убила? А чего ж ты переполоху столько наделала?
– Так, понятно, – сказал я. – Пойду, перехвачу Мыколу. А ты катай к своему Анатоль Палычу и объяви новость.
С Мыколой я столкнулся на лестнице. Внизу в кресле, раскорячив босые ноги, сидел Додик и хлестал водку. Увидев меня, закричал:
– Эй, ты! Трах-тарарах! Ты кого сюда привел, трах-тарарах! Что ты мне за шалаву подсунул?! А?! Сейчас я тебе, падла, зубы вправлю!
Я отвел Мыколу в сторонку и объяснил, что идти к Анатоль Палычу потребность уже отпала, вместо этого пора убираться с девушками, а то от этого Додика неизвестно чего можно ожидать.
– Когда должен приехать автобус?
– Может уже и есть, – ответил Мыкола.
– Нужно забрать отсюда этого придурка.
– Попробуй забери его.
– Хорошо, тогда все-таки иди к Анатоль Палычу и объясни ему ситуацию. Додик только его и послушает. А я скажу девушкам, чтобы собирались.
Минут через пятнадцать Додик уже сидел запертый в комнате Анатоль Палыча, а девушки высыпали во двор. У каждой была немалая сумочка, по очертаниям которой можно было догадаться, что туда перекочевали заморские сокровища баров. Что же, стоит и мне подумать о себе. К тому же у меня еще и маковой росинки во рту не было. И я пошел на кухню.
– Сухой паек на двадцать человек! – гаркнул я.
– Кто сказал? – поинтересовался шеф-повар.
– Анатоль Палыч сказали!
– Одну минутку.
Повар приволок большую картонную коробку и принялся паковать консервы, банки и всякую всячину.
– Говорили Анатоль Палыч, чтобы поросенка не забыли! – напомнил я. – Вчера его не подавали.
– А-а… да-да… – засуетился растерянный повар. – Вчера… хе-хе… так вышло… вы уж не обижайтесь… Слишком скоро разошлись… Всего поросенка класть?
– Конечно всего! Сколько там того поросенка!
– Ну да, ну да… молочный он еще… тут вот… ушко… извините, э-э-э…
– Мышка отгрызла?
– Нет-нет! Что вы?! Боже сохрани! Какая мышка?! У нас ту мышек ни-ни… Это я, знаете ли, попробовал, готово ли… и это, э-э-э, слабость такая… ушко…
– Ну, если слабость… Тогда для симметрии и я ушко наверну.
С этими словами я оторвал второе ушко и захрустел на глазах у оторопелого повара. Он покраснел и принялся перевязывать коробку шнуром. Младшие повара вынесли ее за мной, а по дороге я перехватил еще и бармена:
– Сказали Анатоль Палыч, к сухому пайку еще чего-то горячительного!
– А что именно?
– По бутылочке каждого напитка.
– Ого!
– Анатоль Палычу огокнешь!
– А я ничего не сказал.
– Ну так пакуй и неси в автобус.
Автобус как раз въезжал во двор. Ответственные товарищи в это время нежно прощались с девушками. У большинства партийцев был виноватый вид, который свидетельствовал о ночи, напоенной художественным храпеньем.
Проклятый шеф-повар вышел вслед за мной.
– Анатоль Палыч! Можно вас? – спросил он.
– В чем дело? – не оборачиваясь, откликнулся Анатоль Палыч, которому перебили признания в любви.
– Тут вот паечек… э-э… сухой…
