Эмили Локхарт - Это моя вина
Рут поджала губы:
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Ну что со мной может случиться? Я не собираюсь садиться в машину к незнакомцам. У меня есть мобильник.
– Но мы в незнакомом городе, – возразила Рут. – Я не собираюсь с тобой спорить.
– Но что может случиться?
– Я не хочу это обсуждать.
– А как ты думаешь, я перехожу через дорогу, когда иду в школу?
– Заинька.
– А ведь я перехожу через дорогу, мама. Невероятные новости!
В разговор вступил дядя Пол.
– Отпусти ее, Рут. Я в прошлом году отпускал Поли-младшего. Ему было всего двенадцать, и ничего не случилось.
– Видишь? – Фрэнки повернулась к матери.
– Пол, не лезь, – огрызнулась Рут. – Не усложняй мне жизнь.
– То есть Поли-младшему можно ходить в город, а мне нет? Поли-младший все еще ковыряется в носу. Что за двойные стандарты?
– Это не двойные стандарты, – ответила Рут. – Как Пол воспитывает Поли-младшего – это его дело, а как я воспитываю тебя – мое.
– Ты относишься ко мне как к маленькой.
– Нет, Заинька. Я отношусь к тебе как к очень привлекательной и очень юной девушке-подростку.
– Без мозгов.
– Мне просто кажется, что ты не всегда задумываешься о последствиях.
– С каких это пор я не думаю о последствиях?
– С тех пор, как собралась пойти в центр за пятнадцать кварталов отсюда, не зная города, одетая в бикини со стрингами. – Теперь Рут сердилась. – Зря я разрешила тебе пойти по магазинам с Зедой. Нет, правда, Фрэнки, ты ведь почти голая. Представляешь, что будет, если ты заблудишься в городе?
– Я позвоню тебе.
– Я не это имела в виду.
– Значит, будь я уродиной, ты бы меня отпустила? – уточнила Фрэнки.
– Не начинай.
– А если я зайду в дом и надену платье?
– Фрэнки.
– Будь я мальчиком, ты бы меня отпустила?
– Ты хочешь испортить скандалом последний день отпуска? – огрызнулась Рут. – Ты этого хочешь?
– Нет.
– Тогда перестань пререкаться. Успокойся и отдыхай дальше.
– Ладно. Пройдусь по пляжу. – Фрэнки встала, надела шлепанцы, схватила сумку с кошельком и пошла по песку.
– Вернись через час! – крикнула ей вслед Рут. – Позвони мне на сотовый, если задержишься.
Фрэнки не ответила.
Ей не нужны были открытки – ей даже и в город не очень хотелось. И дело не в том, что Рут ставила ей слишком много ограничений, или в том, что Поли-младшего в прошлом году отпустили гулять одного. Проблема была в том, что для них – дяди Бена и матери и, возможно, даже для дяди Пола – Фрэнки оставалась Заинькой.
Не кем-то с мозгами, кто способен ориентироваться в пространстве и умеет пользоваться мобильником. Не личностью, которая может разобраться с проблемой. Даже не тем человеком, который может пройти пятнадцать кварталов и не попасть под машину. Нет, для них она оставалась Заинькой.
Невинной.
Нуждающейся в защите.
Незначительной.
* * *Через полчаса и двести метров Фрэнки поняла, что замерзла в этом бикини. Она успела съесть лишь половину шоколадного мороженого до того, как небо затянули облака. Теперь ей было слишком холодно, чтобы его доедать, но рожок обошелся почти в пять долларов, и она не могла заставить себя его выкинуть. Ладони у нее застыли, и она жалела, что не взяла с собой свитер.
– Будешь доедать?
Фрэнки обернулась. На краю мостков, свесив ноги, сидел крепко сбитый парень лет семнадцати с волосами песочного цвета и веснушчатым носом. Щуря от ветра глаза, он дружелюбно смотрел на нее.
– Слишком холодно.
– Тогда отдай мне.
Фрэнки уставилась на него:
– Разве мама не говорила тебе, что попрошайничать нехорошо?
Он рассмеялся:
– Она пыталась. Но я, кажется, безнадежен.
– Ты действительно хочешь мороженое, которое кто-то уже облизал? Фу, гадость.
– Да. – Парень потянулся за рожком. – Но это не страшно.
Фрэнки отдала ему мороженое. Незнакомец высунул язык, коснулся им мороженого, а потом пропихнул сладкое месиво поглубже в рожок и обхватил его целиком губами.
– Видишь? Теперь на нем только мои слюни. И я получил мороженое бесплатно.
– Угу.
– Ты не поверишь, что люди готовы сделать, если их попросить.
– Я все равно не собиралась его доедать.
– Знаю, – он ухмыльнулся, – но ты могла отдать мне его, даже если бы собиралась доесть. Просто потому что я попросил. Тебе так не кажется?
– Какой самоуверенный! Смотри, не доиграйся.
– Терпеть не могу, когда выкидывают еду. Я постоянно есть хочу.
Парень поднял брови, и Фрэнки вдруг поняла, что ее мама была права насчет бикини. Оно не могло сойти за одежду. И вот она стоит в одном белье и разговаривает с мальчиком.
Строго говоря, даже меньше, чем в обычном белье.
С симпатичным мальчиком.
– В каком ты классе? – спросила она. Просто чтобы поговорить о чем-то обыденном.
– Перешел в двенадцатый. А ты?
– В десятом.
– Да ты еще младенец!
– Ой, не надо.
– Ладно, – пожал он плечами. – Я думал, ты старше.
– Как видишь, нет.
– А где ты учишься?
– Моя школа на севере Массачусетса, – ответила Фрэнки. Ученики Алабастер всегда так отвечают, чтобы не хвастаться тем, что учатся в самой дорогой школе с самыми строгими требованиями. Точно так же как студенты Йеля говорят, что учатся в колледже в Нью-Хейвене.
– А где конкретно? – уточнил он.
– А ты что, знаешь север Массачусетса?
– Немного. Я учусь в Лендмарк, в Нью-Йорке.
– О.
– Теперь ты передо мной в долгу. Где ты учишься?
– Школа называется Алабастер.
– Вау! – Парень широко улыбнулся.
– В чем дело?
– Да ладно. Все слышали про Алабастер. Эксетер, Эндовер, Алабастер – тройка лучших школ.
– Вроде того. – Фрэнки покраснела.
– Я приехал сюда только на вечер. Из города, – сказал парень.
– Один?
Он пожал плечами.
– Да, поругался с родильным отделением.
– С чем?
– С матерью. Родители, родильное отделение, все такое.
– Ты поругался с матерью и приехал сюда отбирать мороженое у девушек?
– Вроде того.
В сумке Фрэнки завибрировал телефон.
– Кстати о матерях, – девушка открыла телефон. – Моя уже в ярости.
– Где ты? – требовательно спросила Рут. – Я иду по набережной, и тебя нигде нет.
– Я у киоска с мороженым. А что?
– Поли-младший наступил на медузу. Мы собираемся уходить. У какого киоска? Тут их как минимум пять.
– Погоди. – Фрэнки не хотела, чтобы ее мать видела этого парня. Этого странного интересного парня, с которым ей, наверное, не следовало говорить. С другой стороны, ей не хотелось, чтобы и он видел Рут. – Она дергает за поводок, – пояснила она и протянула руку: – Мне надо бежать.
Его рукопожатие оказалось сильным, а рука – теплой.
– Удачи в школе, – кивнул незнакомец. – Может быть, увидимся.
– Фрэнки? Фрэнки! С кем ты разговариваешь? – рявкнула Рут в телефоне.
– Не увидимся, – рассмеялась Фрэнки, разворачиваясь, чтобы уйти. – Ты же живешь в Нью-Йорке.
– Может быть, а может быть и нет, – бросил он ей вслед. – Ты сказала, Алабастер, так?
– Так.
– Тогда ладно.
– Мне пора. – Фрэнки снова поднесла телефон к уху. – Мама, я уже иду обратно. Буду через пять минут. Успокойся, пожалуйста.
– Пока! – крикнул ей парень.
– Надеюсь, мороженое тебе понравилось! – откликнулась Фрэнки.
– Я больше люблю ванильное! – заорал он в ответ.
Когда она снова к нему повернулась, он уже исчез.
Старик
Отец Фрэнки, Франклин, мечтал о сыне, чтобы назвать его в свою честь. Тем не менее он понимал, что, поскольку Рут исполнилось уже сорок два, когда родилась Фрэнки, сына ему не дождаться. Тогда он решил, что назовет дочь самым похожим именем, какое сможет придумать. В итоге они назвали ее Фрэнсис, а потом имя сократили до Фрэнки.
Фрэнк-старший стал Фрэнком-старшим, что его вполне устраивало.
Когда Фрэнки было пять, родители развелись. Рут считала, что Фрэнк-старший недостаточно высоко оценивает ее умственные способности и личные достижения. Фрэнка-старшего (васпа-атеиста) раздражало, что Рут, иудейка, неукоснительно соблюдает все предписания и традиции своей религии. Кроме того, он считал, что необходимость поддерживать отношения с двумя маленькими девочками и эксцентричной женой мешала ему достичь совершенства в гольфе и медицинской карьере (не настолько блестящей, как ему бы хотелось). После развода Рут забрала детей и переехала к семье в Нью-Джерси, а Фрэнк-старший остался в Бостоне, ежемесячно навещая дочерей и оплачивая счета из частной школы.
Старший Бэнкс специализировался на болезнях легких. Но на самом деле его куда больше занимало общение с товарищами по Лиге плюща, чем недуги пациентов. Он учился в Алабастер (в то время, когда школа была еще полностью мужской), а потом в Гарварде – так же, как и его отец в свое время закончил Алабастер и Гарвард.
«Стариком» обычно называют бывшего однокашника, но, по мнению, сложившемуся у Фрэнки задолго до того, как она так резко поумнела, ее отец так и не стал бывшим. Годы, проведенные в школе, все еще играли слишком большую роль в его жизни, в том, как он сам себя воспринимал. Те, с кем он учился, оставались его ближайшими друзьями. Он играл с ними в гольф, приглашал выпить, отдыхал в их загородных домах. Он рекомендовал их на должности, а они отправляли к нему пациентов и приглашали в попечительские советы. Эти люди сводили его с другими людьми.
