Джулиан Барнс - Англия, Англия
Был и еще один резон для недоверия. Если воспоминание – не вещь, но воспоминание о воспоминании о воспоминании, череда отражающихся друг в друге зеркал, тогда рассказ твоего мозга о том, что, по его утверждению, когда-то имело место, будет окрашен всем произошедшим за истекший период. Так вспоминает свою историю любая страна: не бывает прошлого как такового, прошлое – это то, на фоне чего современный период может считаться вполне нормальной эпохой. Это верно и для индивидов, хотя в их случае процесс преобразования реальности, очевидно, не столь прямолинеен. Те, кто разочаровался в жизни, что они вспоминают – идиллию или, наоборот, то, что оправдывает неутешительный финал их биографий? А те, кто доволен своей жизнью, возвращаются ли они в мыслях к былому изобилию или же к мигу героического преодоления красивых препятствий? Между человеком внутренним и человеком внешним всегда затесывается посредник – отдел продаж и маркетинга, ведомство пропаганды.
Хронический самообман здесь тоже налицо. Ибо даже если ты раскусила все эти фокусы, постигла развращенность и коррумпированность структуры под названием «память», на дне твоей души все равно живет вера в эту непорочную, неподдельную вещь – да, вещь, которую ты именуешь воспоминанием. В университете Марта сдружилась с Кристиной, девушкой из Испании. Общая история их стран – по крайней мере, ее спорный период – была отделена от современности несколькими веками; но все равно, когда, дружески подначивая Марту, Кристина заявила: «Фрэнсис Дрейк был пират», Марта возразила: «Ничего подобного», так как знала: он был Английский Герой, Сэр и Адмирал, а следовательно, Джентльмен. Когда же Кристина, посерьезнев, повторила: «Он был пират», Марта сочла эту фразу необходимым, утешительным измышлением побежденных. Позднее она нашла Дрейка в одной английской энциклопедии, и хотя слово «пират» в статье не фигурировало, термины «капер» и «добыча» встречались часто; Марта отлично понимала, что «капера, который вернулся с богатой добычей», кто-нибудь да назовет «пиратом», и все равно сэр Фрэнсис Дрейк остался для нее Английским Героем, не оскверненным ее новыми познаниями.
Итак, оглядываясь на свою жизнь, она видела четкие и важные воспоминания, которым не доверяла. Что может быть ярче и памятнее того дня на сельскохозяйственной выставке? День игривых облаков на чопорной синеве. Родители осторожно взяли ее за руки и подкинули высоко в небо; когда же она приземлилась, купы травы запружинили под ногами, как трамплин. Белые павильоны с полосатыми портиками, построенные не менее добротно, чем дома викариев. За ними – холм, с которого беззаботные замурзанные животные глядели свысока на своих холеных взнузданных родичей на выставочной арене в ложбине. Запах из черного хода пивного павильона, когда усилилась жара. Очереди к общественным туалетам и запах, мало отличавшийся от пивного. Картонные беджи распорядителей, свисающие с пуговиц клетчатых рубашек из искусственной фланели. Женщины, расчесывающие шелковистую шерсть коз, мужчины, гордо катящие на тракторах-ветеранах, ревущие дети, падающие с пони, пока на заднем плане проворные фигуры заколачивают дыры в заборе. Работники «Скорой помощи Святого Иоанна», ожидающие, пока кто-нибудь упадет в обморок, свалится с каната или схватится за сердце; ожидающие беды.
Но ничего плохого не случилось – только не в тот день, только не в ее воспоминании о том дне. И много десятилетий она хранила брошюру со списками – эту странную поэму, которую выучила почти наизусть. «Реестр номинаций премии приходского сельскохозяйственно-садоводческого общества». Всего-то две дюжины страниц в красном бумажном переплете, но для Марты – нечто несравнимо большее: книжка с картинками, хотя в ней содержались лишь слова; фермерский альманах на круглый год; травник аптекаря; волшебная шкатулка – суфлерский экземпляр ее памяти.
Три морковки – длинные.
Три морковки – короткие.
Три репы – форма произвольная.
Пять картофелин – продолговатые.
Пять картофелин – круглые.
Шесть штук фасоли обыкновенной.
Шесть штук фасоли огненно-красной.
Девять штук фасоли карликовой.
Шесть шарлотов – крупные красные.
Шесть шарлотов – маленькие красные.
Шесть шарлотов – крупные белые.
Шесть шарлотов – маленькие белые.
Овощи – коллекция-ассорти. Шесть разных родов. Цветную капусту выставлять строго со стеблями.
Поднос с овощами. Поднос разрешается украсить, но исключительно петрушкой.
20 колосьев пшеницы.
20 колосьев ячменя.
Кусок дерна со вновь засеянного пастбища в помидорном ящике.
Кусок дерна с постоянного пастбища в помидорном ящике.
Обследованных ветеринаром коз необходимо вести на узде, ПОСТОЯННО сохраняя двухъярдовую дистанцию между ними и необследованными козами.
Все выставляемые козы должны быть самками.
Козы, выставляемые по номинациям 164 и 165, должны прежде выносить козленка; козленком считается детеныш козы с рождения до двенадцатимесячного возраста.
Банка варенья.
Банка джема фруктового жидкого.
Банка сыра лимонного.
Банка желе фруктового.
Банка лука маринованного.
Банка майонеза сливочного.
Корова фризская дойная.
Корова фризская стельная.
Телка фризская дойная.
Телка фризская неразвязанная, у которой видно не более 2 резцов.
Особей крупного рогатого скота, обследованных на туберкулез и признанных здоровыми, необходимо вести на узде, ПОСТОЯННО сохраняя трехъярдовую дистанцию между ними и необследованными особями.
Не все слова Марта понимала, а правила вообще оставались непостижимы, но в списках – в их спокойной упорядоченности, в их полноте – было нечто, пробуждавшее в ней чувство удовлетворенного спокойствия.
Три георгина, декоративные, более 8 д. – в трех вазах.
Три георгина, декоративные, 6–8 д. – в одной вазе.
Четыре георгина, декоративные, 3–6 д. – в одной вазе.
Пять георгинов, мини-шар.
Пять георгинов «Помпон», менее 2 д. в диаметре.
Четыре георгина кактусовых, 4–6 д. – в одной вазе.
Три георгина кактусовых, более 8 д. – в трех вазах.
Весь мир георгинов охвачен. Ничто не осталось неучтенным.
Надежные руки родителей раскачивали ее до самого неба. Она шла между отцом и матерью по дощатым настилам, под парусиновыми тентами, сквозь горячий, пропахший травами воздух; с авторитетностью творца она зачитывала вслух строки из своей книжечки. Ей казалось, что лежащие перед нею экспонаты смогут существовать по-настоящему, лишь когда она назовет их по именам и распределит по категориям.
– А тут что такое, мисс Мышка?
– Два семь ноль. Пять яблок для варки.
– Похоже на правду. Действительно, пять штук. Интересно, какой они формы.
Марта вновь справлялась с брошюрой.
– Форма произвольная.
– Отлично-отлично. Яблоки для варки произвольной формы – запомни, потом спросим в лавке. – Он делал серьезное лицо, но мать всякий раз начинала смеяться и совершенно без всякой надобности поправлять Марте волосы.
Они видели овец, зажатых между ногами огромных, с литыми бицепсами мужчин и освобождаемых из своих шерстяных дорожных пальтишек одним кратким «ж-ж-ж» летучих ножниц; в проволочных клетках сидели взволнованные кролики, такие огромные и чисто отмытые, что казались ненастоящими; затем шли «Парад крупного рогатого скота», «Конкурс на лучший маскарадный костюм для наездника» и «Бега терьеров». Внутри душных палаток – пироги на сале, ячменные лепешки, эклсские слойки и блинчики с сиропом; яйца по-шотландски, располовиненные, как аммониты; пастернак и морковь ярдовой длины с тонкими, как свечные фитильки, кончиками; блестящие луковицы, связанные бечевками за шейки, чтобы не убежали; наборы из пяти яиц и шестого, надбитого, выложенного на отдельную тарелку для судьи; разрезанная свекла – с годовыми кольцами, как у деревьев.
Но лишь фасоль мистера Э. Джонса озарила ее душу – и тогда, и позже – и доселе продолжает озарять, как святые мощи. За первое место давали красные карточки, за второе – синие, а за поощрительный приз – белые. Все красные карточки за всю фасоль собрал мистер Джонс. «Девять штук фасоли огненно-красной – форма произвольная», «Девять штук фасоли вьющейся – круглые», «Девять штук фасоли карликовой – плоские», «Девять штук фасоли карликовой – круглые», «Девять штук фасоли обыкновенной белой», «Девять штук фасоли обыкновенной зеленой». Также он получил премию за «Девять стручков гороха» и «Три морковки – короткие», но они Марту уже не заинтересовали. Потому что с фасолинками мистер Джонс проделал один фокус. Он разложил их на лоскутах черного бархата.
– Совсем как витрина ювелира, правда, милая? – сказал ее отец. – Кто хочет новые серьги?
Он потянулся к «Девяти карликовым фасолинкам – круглым» мистера Э. Джонса, мать захихикала, а Марта сказала: «Не надо», довольно громко.
