Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века
– Вздор! – прогремел дядюшка-корсар. – Что это отец Клеман все ставит с ног на голову! Подумать только! Представитель дома Бюсси-Рабютенов оказывает неслыханную честь, делая предложение дочери судейского крючка, а те еще и нос воротят! Мне так и хочется послать их куда подальше, пусть сидят в своей крысиной дыре! Стоит показать им, кто они и кто мы. Ей-богу, да они должны плясать от радости!
– И все же признаем, что это не так. По словам отца Клемана, они не жалуют ни военных, ни знать, которые якобы относятся к ним с презрением, ни придворных тем паче: их они боятся до смерти. В зятьях родители вдовы предпочли бы видеть добропорядочного судью в длинной мантии и с внушительных размеров кубышкой, нашпигованной монетами. Вот почему следует не торопить события, а хорошенько обдумать свои действия.
– И действия, разумеется, будут обдуманы, когда отец Клеман набьет карманы твоими денежками. Ну и делишки он обделывает, чертов монах! Но коль ты уж достаточно позолотил ему ручку, осталось ждать урожая. Когда отправляешься в Артуа?
– Завтра. Его высочество принц де Конде[4] меня вызывает, и я должен вернуться на место назначения, раз уже поправился. Но отец Клеман будет мне сообщать о каждом своем шаге и о том, как продвигаются дела.
– Отлично! Ну а если они будут продвигаться слишком медленно, дай знать, я вмешаюсь, – заключил дядюшка, перед тем как пригласить племянника на ужин.
На следующее утро, как он и говорил, Бюсси-Рабютен отбыл на север Франции, где по своему обыкновению являл чудеса храбрости в жестоких стычках с врагом. К концу мая во время осады Перонны он получил письмо от отца Клемана, странное, надо сказать, письмо, оставившее его в недоумении.
В общих чертах духовник давал понять, что госпожа де Мирамьон никак не могла принять решение. С одной стороны, она с симпатией отнеслась к своему воздыхателю, но с другой – не находила в себе достаточно сил, чтобы противостоять близким. Семья настолько была одержима идеей зятя-судьи, что, рискни Бюсси-Рабютен завладеть вдовой, ему оставалось бы только действовать силой. «Вы просто обязаны, – писал священник, – получить путем принуждения то, чего на самом деле жаждет ее сердце».
Мысль вырисовывалась ясно: госпожа де Мирамьон желала, чтобы ее похитили. В те времена, стоит заметить, к похищениям прибегали часто. Однако без скандала тут обойтись не могло, и Бюсси, слегка удивленный тем, что подобный совет исходит от лица духовного звания, счел более предусмотрительным заручиться поддержкой своего начальника.
Конде был человеком действия и находил, что препятствия для того и существуют, чтобы их либо преодолевать, либо устранять. Он полностью одобрил план похищения, разумеется, только после того, как будет взята Перонна.
Едва город пал, молодой граф, не медля, поскакал в Париж, чтобы приступить к осуществлению операции, несколько сомнительной, но от которой зависело его будущее счастье. И естественно, он нашел искреннее понимание у дядюшки-корсара. Тот предоставил в его распоряжение неприступные стены одной из своих крепостей – резиденции великого приора в Лоне, неподалеку от Санса – чтобы Бюсси отвез туда даму сердца (не могло быть и речи о том, чтобы граф препроводил ее в собственное владение, – по соображениям приличия), а также позволил молодому Ги де Рабютену, кавалеру Мальтийского ордена и брату Роже, оказать последнему посильную помощь. Уладив быстро все дела, решили перейти к исполнению задуманного. Но кто же мог предположить, что госпожа де Мирамьон не имела ни малейшего понятия о том, что ее ждет?
Скажем сразу, что на самом деле отец Клеман вовсе не был духовником дамы по той простой причине, что он вообще никогда никого не исповедовал. Этот исполненный дьявольской хитрости пройдоха не гнушался никакими средствами, чтобы вытянуть деньги у ничего не подозревавшей жертвы, – иначе говоря, занимался ремеслом, для которого сутана была одеждой не просто наиболее подходящей, но и гарантирующей безопасность.
Не зная всего этого, Бюсси и его брат назначили дату похищения – седьмое августа. В тот день, как стало известно от подкупленного ими слуги, госпожа де Мирамьон вместе со свекровью, у которой она гостила в Исси-ле-Мулино, должна была отправиться в паломничество к монастырю на горе Валерьен.
Погода стояла превосходная. Молодая вдова и ее пожилая свекровь, госпожа де Богарне-Мирамьон, мирно следовали в карете в распахнутых от жары накидках, перебирая четки, как и подобало паломницам. Карета уже приближалась к набережной Сены, где им предстояло сесть на паром до Сен-Клу, как внезапно из зарослей кустарника выбежали вооруженные люди в масках: двое преградили дорогу лошадям, в то время как остальные связали кучера и слуг. Один из разбойников отворил дверцу кареты и обратился к застывшим от ужаса женщинам:
– Не бойтесь, сударыни, – произнес он приятным голосом, слегка приглушенным бархатом маски, – вам не причинят никакого вреда.
Несмотря на это заверение, дамы Мирамьон сочли необходимым оказать отпор и стали защищаться с такой яростью, что братья Бюсси были вынуждены прибегнуть к силе. Трое из их людей бросились на несчастных женщин, однако это не помешало старшей Мирамьон выхватить шпагу у одного из них и нанести удар. Несчастный с пронзенным легким упал как подкошенный. Тем не менее нападавшие одержали верх. Дверца вновь была закрыта, и карета, в которой двое из похитителей крепко держали пленниц, сопровождаемая ехавшими верхом братьями Бюсси, поспешила укрыться под мрачным пологом Булонского леса. В те времена это был самый настоящий лес – обширный и дремучий, где бандиты всех мастей могли легко найти убежище. Решено было направиться к Обервилю и Пантену, а потом выехать на дорогу, ведущую в Санс.
Заметим, что госпожа де Богарне-Мирамьон оказалась дамой не робкого десятка – был еще порох в пороховницах. Пока ее испуганная невестка, вжавшись в угол кареты, молилась, она притиснулась к дверце кареты и, несмотря на все усилия охранника, завопила что было мочи:
– Я – госпожа де Мирамьон! Госпожа де Мирамьон! Эй, кто-нибудь! Дайте знать моим родным, что нас похитили бандиты!
Несчастный, которому довелось ее сторожить, просто не знал, что делать. Наконец он заставил бунтарку замолчать, освободив ей руки. Однако пожилая дама не замедлила этим воспользоваться: через окошко кареты (ручки дверей были выломаны во время жаркой схватки) она принялась бросать серебряные монеты, которые привлекли местных крестьян, вызвав у них множество вопросов. Ги де Рабютен счел необходимым дать объяснения:
– Бедняга обезумела, вот мы и везем ее в приют для умалишенных!
Но этого оказалось мало, чтобы удовлетворить любопытство зевак. И поскольку после смены лошадей в Мо госпожа де Мирамьон продолжала кричать, сопровождающий решил прибегнуть к последнему средству.
– Довольно! – резко проговорил он. – Кучер, стой! – И когда карета остановилась, он открыл дверцу и буквально выволок наружу непокорную старуху. – Поверьте, сударыня, – сказал он уже мягче, – я в отчаянии, что вынужден так поступить, но для нашего общего блага мне придется пойти на жесткие меры.
И прежде чем она это осознала, почтенная дама оказалась в одиночестве посреди дороги, в то время как карета помчалась дальше, вздымая клубы пыли.
Тем временем вторая пленница, одна в компании двух стражей, уже готовилась к скорой смерти. При виде мрачных башен резиденции Лоне ужас почти парализовал ее, и когда карета остановилась, она продолжала сидеть, сжавшись в комочек, полуживая от страха.
Однако вскоре перед ней предстал не палач, а приятного вида молодой человек, смотревший на нее с улыбкой, на запыленном камзоле которого были знаки отличия Мальтийского ордена. Он склонился перед ней в низком поклоне, едва не подметая красными перьями шляпы выложенный плитами двор, затем любезно предложил пленнице покинуть карету, шутливо поздравив ее с благополучным прибытием. Но невольная путешественница наотрез отказалась выходить.
– Я не двинусь отсюда, сударь, – произнесла она дрожащим голоском, – и если вы дворянин, то потрудитесь объяснить, прежде чем вы отправите меня домой, почему со мной так жестоко обошлись, – чем скорее, тем лучше!
Эти полные достоинства речи вызвали лишь снисходительную улыбку на губах Ги.
– Полноте, сударыня! Здесь кроме нас никого нет. Не будем продолжать ломать комедию.
– Комедию? Что за комедия?
– Комедию с похищением. Разве вы не пришли с моим счастливцем братом к согласию, чтобы ускорить свадьбу, которой противились ваши родители?
– С вашим братом? Свадьбу? Да вы просто сумасшедший! Кстати, кто вы и кто он, ваш «счастливец брат»?
Ги впервые почувствовал беспокойство, начав подозревать, что Роже могли ввести в заблуждение. Он назвал свое имя и титул, прибавив:
– Кажется, я начинаю верить, сударыня, что произошло недоразумение, но умоляю вас поверить в чистоту и благородство наших намерений.
