Марк Миллз - В ожидании Догго
Я уже бывал однажды в Хенли – приезжал повидаться с девушкой, понравившейся мне во время университетской регаты. И запомнил этот приятный городок в излучине Темзы с его легким налетом самодовольства. За прошедшие десять лет он нисколько не изменился. Мы петляли по улочкам с односторонним движением, когда Эди выдала сногсшибательную новость:
– Вы должны кое-что узнать: никакого Дугласа не существует.
Я лишился дара речи.
– Что ж, известие не из тех, от которого бросает в дрожь.
– То есть он существует, но мы с ним вместе не живем уже восемь месяцев.
Эди добавила, что об их разрыве на работе она не рассказывала. Пусть считают, будто у нее есть партнер, не будут думать, что она подыскивает нового. Я же не сомневался, что Тристан в курсе ее обстоятельств. Не исключено, сам настоял, чтобы она рассталась с Дугласом. И еще подумал, сколько же Эди за последние недели наговорила мне неправды: как тренировалась с Дугласом в ближайшем пабе играть в бильярд, о трогательных деталях их отношений, как он утешал ее, когда на прошлой неделе она расплакалась в кино, о приглашении на ужин в ресторан «Мишлен» после того, как мы выиграли рекламную кампанию лосьона для рта. В общем, сплошное вранье. Эти мысли наверняка отразились на моем лице, потому что Эди произнесла:
– Не сердитесь на меня. Попробуйте представить, каково одинокой девушке. Бывает очень тягостно.
– Я не сержусь.
– Посмотрите на меня, Дэн.
– Не могу. Вмажусь в зад вон того «Рейнджровера». Господи, неужели здесь никто не ездит на нормальных машинах?
– Мои родители ездят. И их автомобиль еще замызганнее вашего. – Мы обменялись примирительными взглядами. – Зачем я все это говорю? Не нужно было.
– Нужно. Теперь уж снова просвещайте, что к чему.
– Зря я вас пригласила.
– Почему?
– Устала лгать.
На секунду показалось, что Эди сейчас прорвет и она выложит все, даже про Тристана. Но она опять заговорила о родителях, предупредив, что они немного странные люди.
– Дом тоже свинюшник. Не рассчитывайте на свежие простыни и цветы в вашей комнате. У них другие привычки. Не исключено, вообще забыли, что мы к ним едем.
Родители Эди жили не в самом Хенли, а рядом, на холмах Чилтерн-Хиллс, где было на удивление безлюдно для места, расположенного так близко от Лондона. Там Эди и выросла – в старом каменном доме на краю деревушки, которая расположилась при въезде в широкую долину с высокими деревьями и пасущимися животными. Картина из романа Томаса Харди – буколическая идиллия, деревенская утопия (до того, как мистер Харди коснулся ее своим скальпелем).
Родители Эди не забыли, что мы приезжаем. Ее отец, Эллиот, встретил нас на посыпанной гравием подъездной дорожке. Это был высокий мужчина с копной черных волос, в беспорядке торчащих во все стороны, как у какого-нибудь композитора. На нем были допотопные шорты и разительно неподходящая к ним выцветшая футболка с изображением американской рок-группы «Блу ойстер калт».
– Папа, у тебя идет кровь!
Руки Эллиота покрывали ссадины.
– Твоя мама заставила меня все утро прореживать ежевику.
– Где она?
– Не знаю. Наверное, пошла лепить очередной горшок. – Он стиснул мне руку. – Извините мою плохо воспитанную дочь. Вы, наверное, Дэвид?
– Дэниел.
– Прошу прощения, никакой памяти на имена. Сказать по правде, и на лица тоже. – Когда он попытался обнять дочь, та, беспокоясь за свою белую блузку, оттолкнула его.
– Папа, ты весь в крови.
Они расцеловались в обе щеки, вытянув друг к другу шеи.
– Дочь, ты сегодня красива, как никогда. – Эллиот присел на корточки, чтобы поздороваться с Догго. – А ты, мой маленький дружок, еще страшнее, чем мне говорили.
Мать Эди действительно лепила что-то из глины. Мы нашли ее в переделанном свинарнике, служившем ей студией. Ее звали Сибелла. Я сразу понял, от кого Эди унаследовала большие, с кошачьим разрезом глаза. Черные с проседью волосы Сибеллы были собраны на макушке и скреплены чем-то вроде палочек для еды.
– Здравствуй, дорогая! – бросила она, покосившись на дочь, при этом ее нога продолжала нажимать на педаль, вращая гончарный круг. – Дэниел, Догго, милости просим. А теперь все выметайтесь. У меня важный момент.
Дом оказался не совсем гадючником, но нижние комнаты оставляли впечатление лавки старьевщика. Повсюду книги на прогибающихся встроенных полках вперемешку с застекленными шкафами, набитыми всяким антиквариатом, главным образом археологического свойства: осколками глиняных горшков, бронзовыми фигурками, ископаемыми окаменелостями и тому подобным. В выложенной камнем кухне даже в жаркий день было холодно, как в храме. Висящие на крючках наивысшего качества сковороды являлись шедеврами кухонной утвари, так же как и прилепленный к магнитной полосе набор ножей и фирменная плита «Ага». В музыкальной комнате, выходившей окнами в расположенный позади дома сад, стояло множество виниловых пластинок – такие я видел на барахолке музыкальных записей. В середине находилось большое пианино с закрытой крышкой и кипой нот, но здесь были и другие инструменты, валявшиеся повсюду, словно музыканты побросали их, умчавшись в антракте в туалет.
– Вы играете на пианино? – спросил я.
– Да.
– На виолончели?
– У-гу.
Я показал на арфу.
– Немного.
– Невероятно!
– Правда.
– Докажите.
Эди села и прижала огромный инструмент к плечу. Я завороженно смотрел, как ее длинные пальцы бегали по струнам, казалось, не касаясь их. То, что она назвала «немного», для большинства было бы «отлично» – это понял даже я со своим отсутствием слуха и нулевыми способностями к музыке. Я слышал этот отрывок, но не мог припомнить, откуда он.
– Дебюсси, «Арабеска номер один», – подсказала Эди. – Играть легче, чем представляется со стороны. Только никому не рассказывайте.
Моя низкая, с потолочными балками комната оказалась рядом по коридору с ее спальней. Мы встретились около ванной. Эди в темно-синем льняном платье пришла поправить прическу и подкраситься; я в костюме – подтянуть узел на галстуке и потереть мокрой фланелькой старое пятно на лацкане.
Мы лишь успели немного поболтать с Эллиотом и Сибеллой и выпить по бокалу «Просекко» на задней террасе, и был провозглашен тост за наш недавний успех.
– Она действительно соответствует тому, что требуется? – спросила Сибелла так, как только могут спрашивать матери.
– На все сто.
– Вы за ней присматривайте.
– Хорошо, если это ей понадобится, в чем я сильно сомневаюсь.
– Там у вас большой, злой мир.
– Мам… – простонала Эди.
– Так и есть, – не отступала Сибелла. – А всякий успех дается определенной ценой.
– Что-то отнимает у нас, – усмехнулся Эллиот.
Мучаясь нахлынувшим самоуничижением (мог бы мой отец произнести что-нибудь подобное?), я изобразил искусственную улыбку, но в то же время испытал неловкость от соблазна посмеяться над разбившимися чаяниями хозяев.
Эллиот повез нас в паб на своем допотопном «Гольфе», оказавшемся замызганнее моего «Пежо». Машина имела впечатляющие вмятины и стереосистему еще тех времен, когда кассетник был высшим достижением для развлечений в автомобиле. Деревня, где намечалась свадьба, находилась в десяти минутах езды по залитым солнцем, окаймленным буйной молодой порослью сельским дорогам. Трудно было представить более подходящий для бракосочетания день – не очень жаркий, с проплывающими высоко над головами, словно галеоны под всеми парусами, большими, похожими на вату облаками.
Жених с очень короткой стрижкой и бриллиантовой серьгой в ухе расплачивался у стойки «Королевского дуба» пачкой купюр. Он был старшим братом подруги детства Эди – громогласной платиновой блондинки Триш, чей молодой человек Ричард был двоюродным братом самого первого парня Эди, Алекса, невысокого, смазливого, нервного малого, который наградил меня влажным рукопожатием и враждебным взглядом, когда меня представляли ему в пивном дворике. Расслабился он лишь после того, как сообразил, что мы с Эди не любовники, а просто коллеги.
Дорога от паба по главной улице к церкви не заняла много времени. Мы оказались среди моря шляп и приглушенных разговоров. Невеста появилась, как полагается, с опозданием и была настолько упакована в блестящую мишуру, как не решилась бы ни одна уважающая себя фея. Когда исполняли первый гимн, в глазах у Эди стояли слезы.
– В детстве у бедняги была тяжелая жизнь, – шепнула она мне.
Джез поцеловал воздушное чудо, на котором только что женился, раздались поздравления, а еще через пять минут на церковном дворе мы забрасывали молодоженов рисом. Я присутствовал всего лишь на третьей свадьбе, но твердо знал: это не тот ритуал, каким свяжу себя узами брака. Мои мысли неизбежно обратились к Кларе. Мы иногда обсуждали, как поженимся. Клара представляла какое-нибудь экзотическое место вроде морского побережья или вершины горы, где в качестве свидетелей соберутся только самые близкие друзья. Я не возражал, хотя отдал бы голос и в пользу большого сборища в отделе записей актов гражданского состояния в Челси с последующим продолжением церемонии в соседнем ресторане. Но все это теперь больше не важно.
