Харуки Мураками - Хороший день для кенгуру (сборник)
– Хм-м. Не ожидал. Толковый ты парень. – Старик с хрустом поскреб подбородок.
– Спасибо. – Я очень люблю, когда меня хвалят.
– Чем быстрее ты с этими книгами разделаешься… – Он вдруг умолк и уставился на меня. Смотрел в глаза долго-долго, не отрываясь. Я несколько раз безуспешно пытался отвести взгляд. Две пары глаз будто связала намертво какая-то неведомая сила. Глаза старика вылезли из орбит, и стены комнаты покрыла белая и черная краска, наполнявшая его белки и зрачки. Старая, поблекшая, тусклая краска. Все это время он не моргнул ни разу. Наконец выкатившиеся глазные яблоки старика стали отдаляться, словно их уносило течением, и вернулись на свое место. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
– Чем быстрее разделаешься, тем скорее выйдешь отсюда. Ни о чем другом думать не надо. Понял?
– Да, – ответил я.
– Как тебе тут? Всем доволен?
– Как там моя мама и скворец, не знаете?
– Мир движется сам по себе, – отвечал старик. – Каждый думает о себе и живет, пока не придет его день. И твоя мать, и твой скворец. Все одинаковые.
Не очень понимая, что он имеет в виду, я все равно поддакнул и кивнул.
Не прошло и получаса после ухода старика, как в комнату, так же неслышно ступая, вошла девочка.
– Ночь новолуния, – сказал я.
«Да».
Она тихо опустилась на край кровати. Тьма, которую принесла с собой эта ночь, колола глаза.
– Ну что, уходим сегодня? – спросил я.
Девочка молча кивнула.
Она показалась мне страшно усталой, необычайно бледной, почти прозрачной. Ее тело было будто соткано из еле заметно дрожащего воздуха.
– Что-нибудь не так?
«Есть немного. Это из-за новолуния. С наступлением новолуния начинаются разные отклонения».
– А со мной вроде ничего.
Девочка улыбнулась:
«С тобой ничего. Тогда все в порядке. Ты обязательно отсюда выберешься».
– А ты?
«О себе я сама позабочусь. А ты думай о себе».
– Но я не смогу без тебя.
«Тебе так кажется. Правда. Ты стал сильнее и дальше будешь быстро набираться сил. Никто не сможет тебя одолеть.
– Правда? Вот уж не подумал бы, – удивился я.
«Как отсюда выбраться, знает Человек-Овца. Идите первыми. А я потом. Честно».
Я кивнул, и она исчезла – как растворилась в воздухе. И на меня накатила такая тоска! Я почувствовал, что больше никогда ее не увижу.
Около девяти появился Человек-Овца с полной тарелкой пончиков.
– Ну что? – заявил он. – Бежим сегодня вечером?
– Откуда ты знаешь? – удивился я.
– Мне девочка рассказала. Очень красивая. Я понятия не имел, что здесь есть такая девочка. Подружка твоя?
– Угу, – буркнул я.
– Вот бы мне такую подружку, – сказал Человек-Овца.
– Выбраться бы отсюда. Тогда ты себе много подружек заведешь. И друзей тоже.
– Хорошо бы, – мечтательно протянул Человек-Овца. – Но если не получится, нам такое будет… И мне, и тебе.
– Понятно. – То, что будет, – это факт. Что же с нами сделают?
Мы ели пончики, запивая их виноградным соком. Есть совсем не хотелось, но я все-таки запихал в себя два пончика. Человек-Овца умял целых шесть штук. Вот это аппетит…
– Перед тем как дело начинать, надо как следует подкрепиться, – сказал он и толстым пальцем вытер перепачканный в сахарной пудре рот.
Откуда-то донесся бой стенных часов. Девять. Человек-Овца встал, приноравливаясь, тряхнул рукавами. Время!
Мы вышли из комнаты и, крадучись, чтобы не разбудить старика, двинулись по мрачному коридору-лабиринту. По дороге я разулся и сунул ботинки в какую-то щель. Жалко, понятное дело, целых двадцать пять тысяч иен за них отдали, но ничего не поделаешь. И как это меня сюда занесло… Мама, наверное, рассердится, когда увидит меня босиком. Я, разумеется, объясню ей, почему их выбросил – чтобы мозги не высосали, – только вот поверит ли она? Вряд ли. Скорее всего, подумает, что я вру. Наверняка. Кто ж в такое поверит – что в подвале библиотеки у людей мозги высасывают? Как же тяжело, когда говоришь правду, а тебе не верят!
Вот какие мысли крутились у меня в голове, пока мы шли до металлической двери. Человек-Овца молча шел впереди. Ростом он был на полголовы ниже меня, и его пришитые уши болтались у меня прямо перед носом.
– Эй? – окликнул его я. – Может, я схожу, ботинки подберу? Можно?
– Чего? Ботинки? – в легком недоумении спросил Человек-Овца. – Ты что? Какие еще ботинки? Забудь о них. Тебе что дороже: ботинки или мозги?
– Хорошо, – сказал я. Пришлось смириться.
– Старик сейчас спит, конечно, но, знаешь, какой он чуткий. Так что смотри!
– Все понятно, – согласился я.
– Что бы ни случилось, не повышай голоса. Если старик проснется и вскочит, я ничего сделать не смогу. Хлестнет меня ивовым прутом и все – сдаюсь, лапки кверху.
– У него этот прут какой-то особенный, что ли?
– Да вроде нет, – задумавшись на секунду, сказал Человек-Овца. – С виду обыкновенный прут. Хотя не знаю.
Я тоже не знал.
– Ну как? – спросил Человек-Овца, немного погодя.
– Что?
– Забыл про ботинки?
– Забыл, – отозвался я, хотя он мне как раз напомнил о потере. Очень ценные ботинки, мамин подарок ко дню рождения. Замечательная вещь, а скрипели как! Просто песня! А вдруг из-за этих проклятых ботинок мама на скворце станет обиду вымещать? Она считает, что он ее достает.
Хотя он совсем ненадоедливый. Очень тихая и аккуратная птичка. Куда тише, чем собака, к примеру.
Собака.
При мысли о собаке у меня холодный пот выступил. Почему это все держат собак? Чем скворцы-то хуже? И почему мама скворцов не любит? И зачем только я поперся в эту библиотеку в таких дорогих ботинках?
Наконец мы достигли металлической двери. Возле нее пришедший с новолунием мрак казался еще гуще. Человек-Овца подул на кулаки, помахал руками, сводя и разводя их в стороны.
После этих упражнений он сунул руку в карман и, достав связку ключей, с улыбкой посмотрел на меня:
– Тишина!
– Есть, – прошептал я.
Еле слышный скрежет ключа в замке эхом отозвался во всем теле. Выждав несколько секунд, Человек-Овца тихонько надавил на дверь. В образовавшуюся щель мягко хлынула непроницаемая тьма. Новолуние нарушает гармонию воздушных сфер.
– Не бойся, – похлопав меня по руке, сказал Человек-Овца. – Все идет как надо.
Ой ли? – подумал я.
6
Человек-Овца извлек из кармана электрический фонарик, нажал на кнопку. Рассеянный желтоватый луч осветил ступени той длинной лестницы, по которой старик вел меня в подземелье. Там, на верхней площадке, начиналась другая часть непонятного лабиринта.
– Эй? – позвал я Человека-Овцу.
– Что?
– А ты наверху дорогу найдешь?
– Думаю, вспомню, – не очень уверенно ответил он. – Хотя я уже года три-четыре там не был, так что не знаю точно. Уж как-нибудь разберемся.
Я огорчился, но вида не показал – решил промолчать. Какой смысл сейчас об этом говорить? Будь что будет, в конце концов.
Бесшумно ступая, мы стали подниматься по лестнице. Человек-Овца в старых кроссовках, я вообще босиком. Он шел впереди, освещая себе дорогу фонариком, а я тащился следом в полной темноте, то и дело утыкаясь ему в зад. Шажки у него были маленькие, и мне никак не удавалось приспособиться к его походке.
Над холодной и скользкой лестницей тянулся обшарпанный каменный свод. Можно подумать, этим ступенькам несколько тысяч лет. Я не чувствовал никаких запахов, но местами воздух напоминал слоеный пирог, причем каждый слой – со своими плотностью и температурой. Спускаясь в подземелье, я этого не заметил. Скорее всего, просто не обратил внимания. Время от времени я на что-то наступал. Мягкое, вроде слизняка, и жесткое – оно с хрустом лопалось под ногами. Не иначе, какие-нибудь насекомые. Впрочем, в темноте все равно не разберешь. В любом случае ощущение было отвратительное. И зачем я только ботинки скинул…
Наконец подъем, казавшийся бесконечным, закончился, и мы перевели дух. Ноги совершенно одеревенели.
– Ничего себе лестница! – сказал я. – Когда мы спускались, мне она такой длинной не показалась.
– В давние времена здесь был колодец, – объяснил Человек-Овца. – Но он высох – вода ушла, и его стали использовать для другого.
– Вот так?
– Хотя точно не знаю, просто такой разговор слышал.
Передохнув немного, мы вступили в лабиринт. На первой развилке Человек-Овца повернул было направо, но, подумав, вернулся и двинулся в левую сторону.
– Ты уверен? – забеспокоился я.
– Угу. Все так. Нам сюда.
Его слова меня не убедили. Коварство лабиринта в том, что, пока не зайдешь в него поглубже, не поймешь, на правильном ли ты пути. А когда сообразишь, что идешь не туда, уже поздно. В этом вся штука.
Несколько раз Человек-Овца сбивался и поворачивал обратно. Останавливался и, проведя пальцем по стене, облизывал его, прикладывал к полу ухо, бурчал что-то паукам, раскинувшим сети на потолке, принюхивался, с шумом втягивая в себя воздух. Словно осваивал новые, непривычные для него контуры памяти.
