Джесси Эндрюс - Я, Эрл и умирающая девушка
– Грег, ты плохо выглядишь, – заметил кто-то.
– А ты не мог бы перестать на меня пялиться, – поджав губы, попросила Лив, и от ее слов мое сердце переполнилось ужасом.
– Мне надо идти, – пробормотал я. Понимая, что нужно взять сумку, я попытался пошевелить ногами.
И упал.
Наверное, вам не нужно рассказывать, что в школе Бенсона, как и в любой другой, нет и не может быть ничего смешнее, чем чье-нибудь падение. Смешно не в смысле «остроумно» или «тонко», просто школьники искренне считают: самое забавное, что только может сделать человек, – это упасть. Не знаю точно, почему это так, но это так. Народ буквально выходит из себя, когда видит, что кто-то упал. Иногда от смеха они и сами падают, и тогда вслед за ними само небо обрушивается на землю.
Короче, я упал. Обычный Я выкрутился бы, встав и поклонившись, или исполнив еще какой-то ироничный церемониал. Но тот Я чувствовал себя ужасно странно и не мог нормально соображать. «Все над тобой ржут, над тобой ржут, над тобой ржут», – говорил мне мой мозг – собака, нет чтобы сообщить важные сведения или придумать план действий. «А все потому, что ты грохнулся, как идиот, идиот, идиот!» Мозг явно работал с перебоями, и я запаниковал: схватив сумку, рванул к двери и упал второй раз.
Народ чуть не лопнул со смеху. Это же истинный дар Богов Комедии: пухлый паренек падает, вскакивает, с матюками бросается к двери и снова падает.
Тем временем я выбрался из класса в коридор, оказавшийся в три раза длиннее обычного и весь в этих… ну, людях. Я плыл в море людской плоти, рассекая волны и изо всех стараясь сдерживаться и не взбелениться. Мелькали вокруг чьи-то лица, и все, казалось, пялились именно на меня, пытавшегося стать невидимкой. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя столь бросающимся в глаза: Человеком-носом, а также Падающим мальчиком.
Наверное, прошло минут пять, но они растянулись на час, пока я выбирался из школы. Час в аду. И тут, когда я, наконец, выпал на крыльцо, до меня дошло сообщение:
в супе ширево. вс3чаемся на парковке
Это был Эрл.
– Маккарти фигачит травку в свой супец, – прошептал он. Я не сразу въехал.
– Чувак, он, по ходу, туда тонну травы всыпал, – продолжал Эрл. – Я-то еще немного взял, а ты добавку налил – тебя, поди, всего расфигачило, сынок.
– Ага, – подтвердил я.
– Выглядишь хреново.
– Я упал.
– Блин! – воскликнул Эрл. – Почему я этого не видел!
Так вот, оказывается, что значит «словить кайф». Я как-то пытался курить марихуану на вечеринке у Дэйва Смеггерза, но ничего не почувствовал. Может, курил неправильно.
– Пошли на хату, тебе надо закинуться хавчиком, – предложил Эрл.
– О’кей. – И мы двинулись. Но чем больше я думал о том, как приду домой, тем больше понимал, что это плохая мысль. Я же под офигительным кайфом! По словам Эрла! Поэтому, едва мы доплетемся до дому, мама с папой сразу же поймут, что я вмазанный! Блин! Они же захотят об этом поговорить! А я лыка не вязал, куда уж там разговаривать! Я и думать-то словами не мог! Перед глазами всплыл барсук! Потрясный, налитый гормонами барсук!
Кроме того, пришлось бы что-нибудь наплести, потому что подставлять мистера Маккарти я не хотел. И что же я скажу? Что какие-то укурки заставили нас выкурить травку? Самому не смешно, а? А как еще мы могли так удолбаться – что придумать, а? И, возможно, еще важнее была мысль: «И как я вообще дотащусь до автобуса, не рухнув снова, а?»
– Маккарти, поди, все уроки ведет под кайфом, – предположил Эрл. – Нехилая штука. Блин, как же охота похавать!
Эрл был в отличном настроении. Я – нет. Мало того что я беспокоился насчет родителей, я чувствовал, что все прохожие смотрели на нас с неодобрением: два обкуренных подростка, шляющихся по улицам! Мы были под невероятным кайфом! А нос у меня был словно огромная груша, приклеенная к лицу! Огромная груша, полная соплей! Еще бы мы не были центром всеобщего внимания! Только потом я понял, что по шкале «Смотри скорее!» мы с Эрлом занимали место не сильно выше травы. (Ха-ха! «Травы»! Дошло? Вот кайф-то. Ладно, это шутка, и причем дурацкая. Собственно, именно за такие шутки люди терпеть не могут обкуренных.)
– Маккарти, по ходу, всегда под кайфом, – повторил Эрл, – когда ведет уроки.
– Он… вряд ли, – бормотал я. – Хотя, может быть. Типа того. Наверное. Ты мог бы… Э-э-э… не так. Ты знаешь…
Я даже не мог связать эти долбаные слова в долбаное предложение!
Услышав это, Эрл даже на время затих.
– Ну, блин, чувак! – наконец сказал он, – ну, блин!
Пока мы ехали в автобусе, пришла другая эсэмэска:
Звтр у меня хмтрп. Хчш попрощаться с моими волосами?:)
Стыдно признаться, но до нашей остановки мы не могли ее расшифровать. Не поняв сокращения, мы решили, что это какая-то бессмыслица. И даже поняв, не сразу догадались, что за этими сокращениями кроется, предлагая разные варианты:
– Заветрение!
– Хрен Моржовый, Ты – Рукоблудник Проклятый!
– Злобная Вредная Трескучая Редиска!
– За ВеТРом у меня ХМурая ТРойная Пипка.
– Ха… ха… ха…
– Хи-хи-хи.
– Не, серьезно, че это?
– Хе.
– Хах!
Наконец, выходя из автобуса, Эрл догадался:
– Химиотерапия.
– А-а-а?
– У твоей девушки выпадут все волосы.
– Че?
– Хи-ми-о-те-ра-пи-я! Тебе вкалывают какую-то дерьмовую химическую дрянь, и у тебя выпадают все волосы.
Мне поразило, как глупо это все звучало, хотя вообще-то я знал, что такое химиотерапия:
– О-о-о!
– А ты сам лежишь, как вареная сосиска с хреном.
Да, подумал я, хреновее некуда. Потом – ничего не мог с собой поделать – мне в голову полезла эта «вареная сосиска»: от которой быстро отвалились две буквы, и я представил себе бледно-розовую сосиску с лицом Мэдисон Хартнер и ее отпадными… которые без «со», и почему-то это меня ужасно развеселило.
– Эй, чувак! – Эрл смотрел очень серьезно.
– Что?
– Ты че ржешь?
– А?
– Химиотерапия – это серьезно. Ни один придурок никогда не станет смеяться ни над какой химиотерапией.
– Не, это не… э-э… Я думал о другом.
Господи Иисусе, ну меня и расколбасило!
– Поэтому пиши ей: мы ща придем!
Я не понял, Эрл спрашивал или приказывал:
– Может быть?
– Да, мы идем к твоей подружке, ты тупица.
– Ладно, ладно.
– Ну так пиши, блин: да, мы с Эрлом ща к те придем.
Написание эсэмэски заняло целую вечность. Вот что в итоге у меня получилось:
Хоошо! а можно прити сос воим дургом Эрлом он клевый тебе он равица???/
Святой огнедышащий Иисус! Я знаю, есть люди, которым нравится торчать, но уверяю вас: Грег Гейнс не из таких.
Глава 18
Наркотики – страшное зло
Нашим первым препятствием была Дениз.
– Привет, Грег! – Она явно была поглощена своими переживаниями. И очень странно оглядела Эрла, словно я приперся к ее двери с ламой. – А это кто будет?
Мы с Эрлом ответили одновременно.
– Простите?
Теперь мы оба молчали.
– Я – Дениз, – наконец сказала Дениз.
– ЭРЛ ДЖЕКСОН! – гаркнул Эрл. Я со страхом покосился на него. Говоря во взрослыми, Эрл часто делается резким и задиристым. Я знал, что с Дениз это добром не кончится, и решил вмешаться. Это оказалось моей ошибкой.
Трезвый Грег сказал бы: Эрл – мой близкий друг, и он тоже захотел пожелать Рейчел выздоровления. Она у себя?
Грег под кайфом сказал: Эрл – мой лучший… Эрл – один из моих лучших друзей. И мы тут вдвоем тусовались, понимаете, типа, ничего особенно не делали, понимаете, и это круто. Короче, э-э-э… Короче, мы получили эту эсэмэску – от Рейчел, про выпадение волос, которые, я имею в виду, еще не выпали, конечно-конечно, и, в общем, короче, мы типа хотели посмотреть на ее волосы. И потусоваться! Не только посмотреть на волосы, потому что, понимаете, мне вообще реально все равно. Я уверен, она будет клево смотреться и без волос. Но мы просто хотели потусоваться. Типа, узнать, как дела и типа того… этого.
Под конец того этого монолога я весь вспотел. Эрл же, даже не пытаясь скрыть своего раздражения, закрыл лицо руками и пробормотал что-то вроде «Черт возьми».
– Ладно-о-о-о, – неуверенно протянула Дениз.
На минуту повисло молчание.
– Так Рейчел у себя? – наконец спросил я.
– Да, да, конечно, – ответила Дениз, махнув нам рукой: «проходите». Мы скорее рванули наверх, подальше от нее.
Вторым препятствием было недоверие Рейчел к Эрлу, а также наша бьющая все рекорды удолбанность.
– Я не очень поняла, что значила твоя эсэмэска, – призналась она, настороженно разглядывая Эрла. У меня возникло неприятное чувство, что ее недоверие связано с цветом его кожи, но одновременно становилось не по себе от таких мыслей, так как получалось, я обвиняю в расизме девушку, которая вот-вот потеряет все свои волосы, а затем, возможно, умрет.