Стелла Гиббонс - Неуютная ферма
Прежде чем Флора успела сказать, как огорчительно ей такое слышать, Амос двинулся вперед со словами: «Пора. Все собрались».
Флора села на край последней скамьи – поближе к выходу, на случай если проповедь и духота окажутся уж совершенно невыносимы.
Амос прошел почти к самому помосту и уселся на первую скамью, предварительно наградив соседей двумя медленными мрачными взглядами, обещавшими грозное красноречие.
Собачья конура была уже набита до отказа. Органчик заиграл что-то похожее на музыку. Женщина слева вложила Флоре в руку сборник гимнов.
– Номер двести, «Что же будет, Господь, когда время придет?», – громко сообщила женщина.
Из своего обширного чтения Флора знала, что в местах, отведенных для молитвы, принято говорить исключительно шепотом, однако она быстро училась, поэтому взяла книгу и с любезной улыбкой ответила: «Спасибо».
Гимн начинался так:
Что же будет, Господь, когда время придет?
Когда ангелы в трубы свои вострубят?
И земля запылает, и небо падет,
Мы же будем дрожать от макушек до пят.
Флоре он понравился своей решимостью твердо держаться избранного пути перед лицом неприятных обстоятельств, вполне отвечавшей ее собственному характеру. У нее было приятное сопрано, и пела она старательно. Дирижировал мрачный, живописно грязный старик с длинными седыми волосами. Он стоял на помосте и размахивал предметом, в котором Флора, с трудом веря своим глазам, узнала кочергу.
– Кто это? – спросила она соседку.
– Брат Амблфорт. Он возглавит дрожание, когда мы начнем дрожать.
– А почему он дирижирует кочергой?
– Чтобы напомнить нам про адское пламя, – последовал простой ответ. Флора не захотела огорчать соседку, поэтому не сказала, что у нее таких ассоциаций не возникло.
После гимна (который пели сидя) все закинули ногу на ногу и устроились поудобнее, в то время как Амос поднялся на помост и с выражением устрашающей решимости опустился на стул.
Минуты три он молча взирал на «Дрожащих братьев». Глубочайшее презрение на его лице мешалось с возвышенной печалью. Флора видела нечто подобное лишь однажды: на лице сэра Генри Вуда[21], когда тот, уже подняв палочку перед вступительным аккордом «Героической симфонии», замер, глядя на опоздавших в партере Куинс-Холла. Флора поняла, что Амос ей положительно нравится: все-таки этот человек – настоящий артист.
Наконец он открыл рот. Его голос надтреснутым колоколом прогремел в полной тишине.
– Вы снова здесь, несчастные извивающиеся червяки? Выскользнули тайком из своих обреченных домов, как Намессия, сын Ровоамов[22], дабы узнать, что вас ждет? Пришли, старые и молодые, больные и здоровые, матери семейств и девственницы (хотя мир так порочен, что едва ли среди вас есть хоть одна девственница), юноши и старики, дабы услышать, как я поведаю об алых лижущих языках адского пламени?
Долгая эффектная пауза с мимикой сэра Генри. Слышался единственный звук (впрочем, и его вместе с сопровождающим запахом было более чем достаточно) – надсадное шипение газовых светильников по стенам.
Амос продолжал:
– Да, вы пришли. – Он коротко, презрительно рассмеялся. – Десятки. Сотни. Как крысы в амбар. Как полевые мыши в пору жатвы. А какой вам от этого прок?
Еще одна пауза вновь в духе сэра Генри.
– Никакого. А теперь – маленькая хорошая новость.
Он замер, набрал в грудь воздуха, потом внезапно вскочил со стула и прогремел во всю мочь:
– Мы все прокляты!
Выражение самого живого интереса прокатилось по лицам «Дрожащих братьев», все заерзали, стараясь устроиться поудобнее и с удовольствием выслушать дурные новости.
– Прокляты, – свистящим шепотом повторил Амос. – Задумывались ли вы, что означает это слово, которое вы так небрежно произносите каждый день своей жалкой жизни? Нет. Вы не задумывались. Вы вообще не задумываетесь, верно? Так вот, я вам скажу. Это означает нескончаемые чудовищные муки, когда ваши грешные тела бросят на жаровни в глубочайших недрах ада, а черти, насмехаясь, будут пить прохладительные напитки у вас под носом. Да, воздух будет полон смрадом паленого мяса и криками тех, кто вам дорог больше всего на свете…
Он глотнул из стакана – вполне заслуженно, как подумала Флора. Она и сама не отказалась бы сейчас от воды.
Теперь голос Амоса зазвучал обманчиво буднично и обыденно. Он медленно оглядел слушателей темными глазами навыкате.
– Вы знаете, каково обжечь пальцы об духовку, вытаскивая пирог, или спичкой, когда вы зажигаете свои безбожные сигареты? Да. Зверская боль, не так ли? И вы бежите приложить к ожогу масло. Так вот (выразительная пауза), в аду масла нет! Все ваше тело будет жечь зверская боль, ваши почерневшие языки вывалятся изо рта, ваши иссохшие губы будут молить о капле воды, но ни звука не вырвется из ваших глоток, ибо они пересохнут, как песчаная пустыня, а ваши глаза будут раскаленными шарами вращаться в обугленных глазницах…
Тут Флора тихонько встала и, извинившись перед соседкой, быстро прошла к двери. Духота, запах и шипение газа придавали молельному дому достаточное сходство с адом и без тех подробностей, которые излагал Амос. Флора чувствовала, что сможет плодотворнее провести вечер где-нибудь в другом месте.
Но где? Свежий воздух приятно щекотал ноздри. Натягивая перчатки, Флора подумала, не пойти ли на «Грехи чужих жен», но решила, что услышала сегодня про грех более чем достаточно.
Так куда пойти? Вернуться без Амоса она не могла, поскольку в зимние месяцы последний автобус до Воплинга уходил в половине седьмого, а сейчас было почти восемь. Кроме того, Флора проголодалась. Она с досадой оглядела улицу. Почти все магазины уже закрылись, кроме одного, через несколько домов от кинотеатра.
Это оказалась чайная. Вид ее не вдохновлял: в витрине стояли кексики, гнетущего вида деревянные коробочки, плетеные корзиночки и льняные мешочки, вышитые мальвами. Однако там, где есть кексики, должен быть и кофе. Флора пересекла улицу и вошла в чайную.
Шагнув через порог, она поняла, что попала из адского пламени в болото занудства. Ибо за одним из столиков сидел человек, лицо которого Флора помнила: они вроде бы встречались на приеме у миссис Полсветт в Лондоне. Это мог быть только мистер Клоп, да и внешность подтверждала догадку. В пустой чайной он обладал полной свободой маневра, и Флоре некуда было скрыться.
Глава 9
Когда она вошла, предполагаемый мистер Клоп поднял голову и радостно оживился. На столе перед ним лежали книги и листы бумаги, на которых он деловито строчил.
Вот тут Флора рассердилась по-настоящему. Как будто ей мало пришлось вытерпеть за сегодняшний вечер – не хватало теперь только слушать умные разговоры! Она сочла, что сейчас может позволить себе сознательную грубость, на которую имеет право лишь человек, чьи манеры в остальное время безупречны, поэтому села спиной к мистеру Клопу, взяла разрисованное гномиками меню и постаралась ни о чем дурном не думать…
Официантка в длинном ситцевом платье с неглажеными оборками принесла кофе, галеты и апельсин, который Флора посыпала сахаром и теперь медленно ела ложечкой. Официантка предупредила, что они закрыты, но, поскольку это не мешало Флоре сидеть за столиком, пить кофе и есть апельсин, та просто кивнула: мол, закрыты, и хорошо.
Она уже принялась за четвертую галету, когда ощутила, что сзади кто-то приближается, и не успела опомниться, как услышала голос над самым ухом:
– Здравствуйте, Флора Пост. Верите ли вы, что у женщин есть душа?
Мистер Клоп стоял за ее стулом и смотрел сверху вниз с выражением дерзкой загадочности.
Флора не удивилась вопросу. Она знала, что интеллектуалы, как Двуцветный Питон, Скалистый Змей у мистера Киплинга, всегда говорят вот так. Поэтому она ответила приятным голосом, но чистосердечно:
– Я этим совершенно не интересуюсь.
Мистер Клоп коротко и довольно хохотнул. Флора зачерпнула ложкой еще немного апельсинового сока, гадая, что в ее словах так понравилось мистеру Клопу.
– Не интересуетесь? Славная девочка… Главное, оставайтесь со мной откровенны и все у нас будет хорошо. Кстати, меня тоже не интересует, есть ли у них душа. Тело куда важнее. Можно я сяду? Вы же меня помните? Мы встречались у Полсветтов в октябре. Вы же не считаете, что я назойлив? Полсветты сказали, что вы здесь, и я все гадал, не столкнемся ли мы случайно. Вы близко знаете Билли Полсветт? Очаровательная женщина… такая простая и веселая, с настоящим талантом к дружбе. Он тоже славный малый… педераст, конечно, но все равно славный. Какой аппетитный у вас апельсин! Я, наверное, тоже себе закажу. Обожаю есть их ложкой! Можно я сюда сяду?
– Да, – ответила Флора, понимая, что спасения нет.
Мистер Клоп сел и, обернувшись, подозвал официантку. Та уведомила его, что они закрыты.
– Слегка беспардонно, а? – рассмеялся мистер Клоп, косясь на Флору. – Послушай, милочка, да какая разница? Просто принеси мне апельсин и сахар.
