Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века
Вид Нинон произвел на ее воздыхателя обычное действие: он замер, восхищенный, тем более что причесана она была как накануне, да и в доме не было признаков того, что она проводила время в галантной компании. Осознание крайней нелепости своего вторжения окончательно лишило его мужества. Маркиз решил попросить прощения и рухнул на колени:
– Умоляю, простите меня, о прекрасная и жестокая! С тех пор как я ушел от вас, я не отрывал взгляда от этих окон. Вы сказали, что утомлены… я забеспокоился и…
– И вы еще больше забеспокоились, узнав, что, возможно, я не так уж утомлена! Ради бога, маркиз! Что за дурацкая мысль поселиться у меня под носом? Да вы следите за моей нравственностью лучше любого духовника! Говорите, что у вас за срочное дело ко мне, и убирайтесь!
– Я хотел сказать, что люблю вас… вернее, повторить, ибо отныне нет у меня других слов! Смилуйтесь надо мной и скажите, отчего вы так долго не ложились спать?
– Ну это уж слишком! Вы посягаете на мою свободу под предлогом, что любите. И вместо того чтобы извиниться, осмеливаетесь еще задавать вопросы? Не собираетесь ли вы заодно уж и проверить мою спальню?
– О, вы знаете, это самое пламенное мое желание!
– А мое самое пламенное желание, чтобы вы немедленно исчезли, господин де Виларсо! Избавьте меня от своего присутствия, и незамедлительно, иначе я позову слуг!
Выдворенный столь суровым образом, поклонник тяжко вздохнул, встав с колен с таким трудом, словно ему шел девятый десяток, и направился к двери. Он не увидел, что на губах Нинон заиграла насмешливая полуулыбка. На пороге маркиз обернулся и низко поклонился.
– Завтра, – он снова вздохнул, – я приду опять и буду молить о прощении.
– Если я позволю! Сладких снов, маркиз!
К себе он вернулся, окончательно пав духом, дурно спал, а к утру у него началась лихорадка, и он был вынужден остаться в постели и позвать врача. По кварталу Маре пробежал слушок, что Виларсо умирает от несчастной любви к Нинон.
* * *Между тем куртизанка вовсе не осталась равнодушной к шарму маркиза. Вернее, она была к нему настолько неравнодушна, что даже испугалась. Когда Луи приближался к ней, сердце красавицы начинало биться сильнее – настолько он был привлекателен. Впервые эта охотница испытывала страх перед дичью. Она знала, какой успех имеет Виларсо у женщин, и опасалась, что в отношениях с ним не сможет действовать с позиции силы. Для женщины, решившей посвятить жизнь наслаждению, нет злейшего врага, чем страсть: она лишает силы, размягчает душу, заставляя сосредоточить все помыслы на возлюбленном. Вот почему обольстительница Нинон де Ланкло не спешила сделать маркиза своим любовником.
Однако весть о его болезни глубоко взволновала Нинон. Сначала она решила, что тот притворяется, и даже вышучивала его, говоря, что Виларсо, должно быть, простудился из-за ночных прогулок; вдобавок и случай с кувшином ее очень позабавил. Но как только к ней пришла с визитом лучшая подруга, госпожа Скаррон, сомнения Нинон развеялись.
Франсуаза д`Обинье, недавно вышедшая замуж за поэта Скаррона, была чуть старше семнадцати, однако опытность ее была достойна зрелой женщины. Рожденную на Малых Антильских островах, эту горячую и нежную красавицу-смуглянку все называли Прекрасной Индеанкой. Когда несколько месяцев назад она вышла замуж за Скаррона, этому дивился весь Париж. Поэт, несомненно, один из самых блестящих умов Франции, был паралитиком, вынужденным прятать свое искривленное в виде буквы «z» тело в инвалидном кресле. Но супруги, страдавшие от постоянной нехватки средств, неплохо ладили. Нинон очень любила госпожу Скаррон, считая ее умной и рассудительной. Узнав от прекрасной Франсуазы о том, что Виларсо серьезно болен, она не могла себе простить нанесенной ему обиды. Сердце ее сжималось при мысли, что Луи может умереть вдали от нее, не догадываясь, что она его тоже любит.
И тогда ей пришла в голову мысль влюбленной женщины, в которой была вся Нинон. Отрезав длинный локон чудесных темно-русых волос, она положила его в конверт и велела горничной отнести в дом напротив. Вместе с пакетом куртизанка передала и коротенькую записку: «Я люблю вас! Поправляйтесь!»
Виларсо был слишком влюблен, чтобы ослушаться. Погружая пальцы в шелковистые пряди, которые он то и дело подносил к губам, маркиз постарался скорее прогнать изнурительную лихорадку, которая мешала ему пуститься со всех ног к предмету его страсти.
Когда наконец он вновь ее увидел, Нинон показалась ему еще красивее и желаннее. Она ввела в моду свою новую прическу с отрезанным локоном, от которой весь Париж приходил в восторг.
* * *Итак, едва оправившись от недуга, Виларсо сломя голову ринулся к Нинон, и, видимо, встреча их была настолько теплой – к огромному огорчению ее друзей, – что не только двери куртизанки были заперты для всех на целую неделю, но и ставни в ее спальне не открывались.
По кварталу Маре пороховым шнуром поползли слухи: на этот раз Нинон влюбилась так, что забыла об условностях и пренебрегла тем, что могут о ней сказать. Но ведь то была Нинон, для которой правил не существовало! И тем, другим, кто прежде не сумел внушить ей такую страсть, оставалось только сожалеть.
Дальше все пошло еще хуже: по истечении этой безумной недели выяснилось, что Нинон решила покинуть Париж. При отъезде с улицы Турнель за изящной каретой, в которой разместились Нинон и ее любовник, с грохотом ехала огромная телега со всем ее багажом. Вся улица замерла возле окон.
– Не будь это средь бела дня, – воскликнула Нинон, смеясь и прижимаясь крепче к Виларсо, – можно было бы подумать, что вы меня похитили!
– Так и есть, душа моя! Сочувствую всем, кто лишился вашей несравненной грации, ибо я не скоро дам вам свободу!
Это нежное заявление, от которого вчерашняя Нинон пришла бы в негодование, стоило маркикзу лишь поцелуя. По правде говоря, молодая женщина была счастлива, как никогда прежде, и это не единственное, что ее удивляло. Если раньше она не могла дышать полной грудью вдалеке от липовых аллей Королевской площади, то теперь она отправлялась в деревню, которая, как ей прежде казалось, находилась на другой планете, и делала это не только без сожаления, но и почти с восторгом. Так вот, значит, на какие метаморфозы способна истинная любовь!
Замок Виларсо, куда красавец маркиз увлекал свою добычу, находился (и ныне он там) при выезде из деревушки Вексен, в Шосси. Солидная постройка, скорее крестьянского вида, чем элегантная, выглядела романтично с ее круглой башней, отражавшейся в живописном пруду.
В этом уединенном месте Нинон и Луи спрятали от посторонних глаз свою любовь, настолько отрешившись от всего мира, что время пролетело незаметно, как один день.
А Париж ведь не забыл о Нинон! Город словно лишился чего-то очень важного. Последние отголоски Фронды отвлекли парижан на какое-то время, но с отъездом Нинон в столице словно погасла одна из самых ярких ее звезд, и она от этого страдала. В салонах, да и везде, где витал дух поэзии и свободомыслия, очень не хватало живого выразительного взгляда Нинон и ее острого язычка. Приятельницы куртизанки, как им казалось, нашли объяснение этой сентиментальной загадке.
– Нинон стала хранить верность, – судачили они. – Теперь она быстро состарится!
Состарится? Нинон? Да ей не исполнилось и сорока! Говорить так, зная Нинон де Ланкло! Разумеется, она нисколько не постарела, а напротив, в объятиях красавца маркиза чувствовала себя юной как никогда. Теперь она взяла на себя новую роль – поселянки, хозяйки деревенской усадьбы; она много времени проводила на свежем воздухе, обходилась без косметики и носилась верхом по лесам и лугам. Свершилось чудо, и тепличное растение превратилось в полевой цветок!
Так они прожили три года. Три долгих года. Целая вечность для той, которая не могла хранить верность и несколько месяцев. Нинон не отдавала себе в этом отчета, пока в один прекрасный день к ней в руки не попало коротенькое четверостишие, адресованное Нинон одним из друзей – господином де Сент-Эвремоном (который прежде был ее любовником). Оно-то и пробудило в ней старые воспоминания и тоску по парижской жизни.
Фелица[30] несравненная, скажите,
Какими чарами, неведомыми прежде,
Околдовал вас дерзкий похититель,
Что до сих пор вас в старом замке держит?
Вроде бы пустяк, но этого оказалось достаточно. Нинон сразу же догадалась, что «старый замок», о котором писал Сент-Эвремон, – ее теперешнее пристанище. Мысленно она вернулась в свое милое, полное изящества и роскоши гнездышко на улице Турнель. Три года! Минуло уже три года с тех пор, как она его оставила… Да это же просто безумие!
Тем же вечером, когда Луи вернулся с охоты, она заявила без всяких предисловий:
– Друг мой, пришло время мне вернуться в Париж. Возникли срочные дела, требующие моего непременного присутствия.
