Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов
Бедные крабы! Мы обычно их ловили, потом позволяли им выкопать норку в песке и спрятаться, но ненадолго. Затем мы обычно их снова выкапывали и снова ловили. Признаю: мы поступали нехорошо. Я пыталась надувать пузыри из морских водорослей. Да, признаю, я была очень озорной маленькой девочкой. Однажды, когда я стала старше, я обратилась к океану: „Разве ты никогда не спишь? Даже по чуть-чуть? Не принимаешь душ? Какие тайны ты прячешь у себя внутри? Если бы я могла, то подвесила бы тебя на верёвке и высушила тебя, чтобы всего тебя узнать!“ Я могла говорить ещё многое. Конечно, я не собираюсь вам всё рассказывать, не сейчас! Да, признаю, я подвергаю текст цензуре.
Но я хочу отправить эту зарисовку вам прямо сейчас, пока вам так любопытно узнать о моём детстве! Вам нужно, чтобы я вспомнила побольше, чтобы вы больше могли запомнить обо мне? Я не хочу надоедать вам, рассказывая о том, какой я была перед тем, как стать самой собой, такой, как я сейчас, или стану в будущем, с такими людьми, как вы, вокруг меня! Прилагаю фотографию меня с двумя кузинами, когда все наши дни были полны развлечений и мы не беспокоились о следующем дне. Догадайтесь, где я?
Джульетта»Я широко улыбаюсь – моё лицо становится счастливым лицом весны. Письмо Джульетты восхитительно. Но, что странно, возвращаются мои страхи, как будто бы я не хотел верить в то, что происходит между Джульеттой и мной. Я боюсь любви, как маленькие дети боятся чудовищ? Моё сознание, как кажется, так отстранено от моего бессознательного, словно они были разделены и помещены на различные континенты. Мне хотелось бы, чтобы они соединились или ездили друг к другу в гости.
Откуда происходят мои страхи и надежды? Надежды являются потребностью в счастье, а страх – потребностью в безопасности? Почему никто меня не слушает, даже я сам? Почему я помню столько из прошлого, в то время как я не вижу даже малой части будущего? Почему я в такой степени не замечаю или не обращаю внимания на настоящее? Я не знаю. Я не могу заснуть. Но очевидно, что в какой-то момент я засыпаю. И мне снится сон.
На мне больничная пижама. Я затерялся и остаюсь неузнаваемым среди пациентов, страдающих от болезни Альцгеймера. Я чувствую себя индейкой в стае индеек, выстроившихся перед тем, как им отрубят головы. Я спрашиваю себя:
– Ты всё ещё профессор Пируз?
Я не слышу никакого ответа. Я останавливаю пробегающую мимо медсестру и прошу её:
– Пожалуйста, скажите мне, кто я!
Она хмурит брови, а затем тыкает пальцем мне в грудь, как раз в то место, где висит бейджик с именем.
– Вот вы кто, – говорит она и спешит прочь.
Я подтягиваю бейджик вверх и пытаюсь прочитать, что там написано, не переворачивая его к себе. Написано «Ферейдун Пируз». Там же есть моя фотография без берета.
Я пугаюсь и бегу к указателю выхода, чтобы сбежать. Два дюжих санитара, похожие на вышибал, хватают меня, привязывают мои руки к бокам и заклеивают мне рот. Вышибалы обычно не вталкивают людей назад, а, наоборот, выгоняют. Но это другие вышибалы. Я кричу, но крик сдавленный и приглушённый. Он отдаётся эхом у меня в горле, словно пушечный выстрел, застрявший в пушке.
Я просыпаюсь в ужасе, меня охватывает паника, я весь мокрый от пота. Я пытаюсь забыть, что видел в больнице для душевнобольных, которую посетил, забыть ночной кошмар, но не могу. Ночной кошмар стал дневным кошмаром, а я оказываюсь в затруднительном положении. Я знаю, что боксёры и футболисты могут страдать от потери памяти, депрессии и слабоумия. Мой мозг тоже достаточно били во время моей борьбы за возможность свободно заниматься наукой, за академическую свободу, что, как предполагается, является моим правом? Почему мои провалы в памяти такие селективные – и всё против моей воли? А моё серое вещество на самом деле моё? Сделает ли моё яростное любопытство меня врагом самого себя? Оно убьёт меня, как если бы я был очень любопытной кошкой, пытающейся понюхать ястреба?
Моё мышление напоминает забытую канарейку перед зеркалом. Сколько пройдёт времени перед тем, как я забуду свои песни, если я и дальше буду терять память? Если я стану копать глубже и глубже, погружаясь в тёмную шахту самой странной субстанции, в мозг, сколько потребуется времени, чтобы канарейка перестала петь, перед тем, как упадёт замертво? Я чувствую, как во мне нарастает паника, а по спине пробегает холодок.
Глава 4
Третий глаз
Сегодня вечером противоречивые мысли и желания проносятся по моим синапсам, как бешеные собаки, не давая мне спать, а сон мне отчаянно требуется. Я знаю, что меня интересует семинар доктора Рутковского не только для того, чтобы узнать о человеческом разуме вообще, но также и о моём собственном разуме, в особенности, раз я могу его лишиться. Я также снова увижу Джульетту. Как мне повезло, что я её встретил, и как будет ужасно, если моё увлечение останется односторонним. Как она может заинтересоваться человеком, который вскоре будет не-человеком – личностью, не поддающейся самоидентификации?
Как только наша встреча пробудила чудесные возможности для меня, я стал прятать от неё, пусть и бессознательно, свои отрицательные черты и вообще всё отрицательное, связанное со мной. Я ей рассказал, что во время приготовления риса с черешней чуть по рассеянности не помочился в корзину для мусора, приняв её за унитаз? Или как я расстроился, когда пытался позвонить, а номер набирал на пульте от телевизора? Я подверг цензуре и историю болезней своей семьи, не представив её полностью доктору Джульетте Пуччини, которая имела право на получение всей информации для диагностирования моего заболевания. Я притворился, что я здоровее, чем есть на самом деле.
Я знаю, почему влюбляюсь в Джульетту. Она так таинственно привлекательна. Её причудливый голос, её загадочные бирюзовые глаза, её прикосновения, напоминающие дуновения ветра, её стальной ум, её озорство ведут меня в места, в которые я идти не должен. Но знаю ли я о ней больше, чем эти черты? Знаю ли я её душу, не зная, как я это знаю? Может, мне следовало взять у неё одно драже «М & М», когда она мне их предлагала, просто из вежливости.
Я отправился в клинику за диагнозом, за лечением, а не для того, чтобы влюбиться. Я гадаю, какой бог или счастливая звезда привели меня к Джульетте. Но почему я чувствую такое беспокойство и такую неуверенность? Джульетта вела себя со мной игриво, не так ли? Она вела себя так, словно хотела знать обо мне больше, чем просто о пациенте, не так ли? Она даже попросила прочитать моё стихотворение. Я должен чувствовать себя более уверенно, но не чувствую. Не чувствую. Какие бы у неё были чувства ко мне, если бы я был с ней более откровенен?
Ну, доктору Рутковскому я расскажу больше о себе и своей семье, когда его увижу. Я позволю врачу делать то, что делают врачи. А я сам сделаю то, что должен. Я вырежу своё надгробие до того, как уже не смогу вообще ничего вырезать. Это будет поэма-наследие, подарок от умирающей души, меня, продолжающим жить душам. Я размещу её на сайте под названием «Виртуальное надгробие Пируза», и пусть мир скорбит обо мне, смеётся надо мной или игнорирует меня – по его выбору. Но, сочиняя поэму, я буду чувствовать себя более живым и, возможно, останусь немного живым, когда умру. Но я продолжаю медлить и оттягивать это, словно у меня слабоумие или я уже мёртв!
Я продвигаюсь к краю кровати. Я нахожу в темноте тапки и иду к себе в кабинет. Я просматриваю башню из компакт-дисков, которую держу у себя на письменном столе, она накреняется. Я выбираю ансамбль «Газал», «Потерянную песню Шёлкового пути». Кайхан Калхор, перс, играет на старинном струнном музыкальном инструменте под названием кеманча, а Шуджаат Хуссейн Кхан, индус, играет на ситаре и поёт. Я вставляю диск в проигрыватель так, как священник кладёт просфиру во время причащения на языки кающихся грешников. Я выбираю кусок под названием «Сафар», что означает путешествие, основанное на вере и доверии. Я включаю компьютер. Я начинаю сочинять поэму-наследие. Я позволяю своему сознанию и пальцам лететь в невообразимые места!
Поэма-наследиеЧасть первая: Третий глаз1.1
Наш самолёт внутри лиловых туч
Летит к Австралии. А на земле под нами —
Густые тени. Яркий солнца луч
Очерчивает радужные грани.
И стюардессы образ – словно сон,
Её улыбка – звуки колыбельной,
И синий плед, как небо в звёздах он,
И в унисон – напитков тон постельный.
1.2
Вдруг в турбулентность входит самолёт,
И пассажиров в стороны кидает,
Как Вуду-жрец команды куклам шлёт,
Как СМИ умы незрелые шатает.
1.3
Не знаю почему, в моих руках
Большой словарь. Он молчалив и точен.
Держу его, чтоб приглушить свой страх,
Но голос объявляет резко очень:
– Внимание! Останьтесь на местах!
Идём на аварийную посадку!
Я повторяю!.. – звон стоит в ушах…
От предвкушенья смерти стало гадко.
1.4
Жалею я, что не могу как тень
Планировать, лететь и не разбиться,
В падении не раздробить костей,
Как те мечты, каким уже не сбыться.
1.5
Вдруг самолёт сломался пополам,
Выбрасывая в пустоту предметы,
Тела и тени, словно это хлам,
Всё поглотил поток ветров и света.
Я падаю. Со словарём в руках.
Трепещут на ветру его страницы,
Несут меня в пушистых облаках
Добычей многокрылой книги-птицы…
И вот на берег опускаюсь я
Таинственного острова в итоге,
И девственно чиста вокруг земля,
Как первый снег, как пожеланья Бога.
1.6
Я телом цел. Но чувствую, что здесь
Как будто бы я прошлого лишился,
И в будущей реальности я весь,
Которую познать всегда стремился.
Секунды льют дождём на капюшон,
Они пусты, их чёткий след потерян
В то прошлое, которого лишён,
И в будущее, в коем не уверен.
1.7
Я здесь один с бушующей волной,
Что берега ласкает неустанно,
Здесь шимпанзе – отнюдь не предок мой,
И этим он доволен несказанно.
1.8
Наедине, под сводами небес,
С землёю, перед солнцем преклонённой.
Листвой осенней рукоплещет лес,
Чудесным танцем ветра окрылённый.
1.9
Я на себя смотрю сквозь времена,
И жизнь моя – короткий миг, крупица,
Которая почти что не видна.
Внезапно мой словарь открыл страницу…
Где шрифт крупнее через интервал,
Внимательно спасителя читаю,
На слово «туатара» взгляд упал,
Что оно значит – я, увы, не знаю…
1.10
Внезапно со страницы словаря
Возникло воплощенье туатары:
Колючий ящер, чешуёй горя,
Здесь миллионы лет себе находит пару.
Клювоголовые ровесники времён
Отсутствия любых классификаций —
Где не было ни цифр, ни имён —
На безымянном острове плодятся…
1.11
Я в шоке. Тем не менее смотрю,
Как в вещь преобразил мой разум слово,
Которое нашёл по словарю,
Меняя восприятия оковы.
И, значит, вещью так же может стать
Любое слово. Реализоваться
Во что-то, что мы можем осязать.
И стоит ли тогда нам удивляться?
Мне этот случай осознать помог,
Что невозможное становится возможным.
«Вначале было Слово. Слово Бог».
И жаль, что людям в это верить сложно.
1.12
– Привет. Ты голоден, Пируз? —
Трёхглазая рептилия спросила.
Я вспомнил угощений скудных вкус,
Что стюардесса на обед носила…
– Я голоден, действительно, сейчас, —
Ответил я посланнику благому.
Ведь голод постоянно мучит нас,
Склоняя к одному или другому.
1.13
И туатара ловко брюшко мнёт
Чешуйчатыми лапками кривыми
И три яйца блестящих мне даёт:
– Пируз, ты эти яйца съешь сырыми!
Ты должен привыкать к сырой еде,
Здесь жизнь чиста, от всякой лжи раздета,
Огня и соли нет ещё нигде.
И я добавил:
– Как и Интернета!
1.14
О словаре я думаю своём:
Спасла меня магическая птица.
О слове, что нашёл случайно в нём,
О туатаре, сшедшей со страницы…
Слова, как наши дети, нам близки,
Сумеют ли спасти нас от страданий?
Ведь сотканы все тексты и стихи
Из наших слов – из разума созданий.
Теперь и музыка, и мечтания странным образом одновременно заканчиваются.