Николас Монтемарано - Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать
Когда она открывает дверь в ванной, собака ждет на пороге, держа в зубах ее тапочек. Спасибо, спасибо, хорошая собака, и потом – в прачечную, где ждет вчерашняя одежда, чистая и высушенная.
Одетая, но босиком, она садится, скрестив ноги, на коврик, прислонившись прямой спиной к дивану, и закрывает глаза. Ежедневная практика. Она следит за дыханием, вдыхает и выдыхает через нос, и любую мысль, которая к ней приходит, – о брате, лежащем на полу в ванной, о записке, которой он не оставил, о том, как она могла бы спасти его, о сильном ощущении, сильнее, чем когда бы то ни было, что случайности вовсе не являются случайностями, что что-то важное вот-вот произойдет, – она осознает лишь настолько, чтобы попрощаться с ней, а потом отпустить, и отпускает, опустошает разум, пусть даже всего на несколько секунд, прежде чем ее находит новая мысль, потом она отпускает и эту, возвращается к дыханию, и спустя какое-то время уже не существует ничего, кроме дыхания, и нет ее самой. Она возвращается только тогда, когда звонит телефон.
Пожилая женщина извиняется, говорит, что, должно быть, ошиблась номером.
Нет смысла снова медитировать; двадцати минут на сегодня достаточно.
Снова звонит телефон. Та же женщина, на этот раз она спрашивает меня: «Эрик дома? Мой сын дома?»
– Не волнуйся, – рассказывает мне Сэм, когда приходит повидаться со мной этим утром. – Я не сказала ей, кто я такая.
– А кто ты такая?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что бы ты сказала ей, если бы сказала правду?
– Что я твой друг.
– Ты рассказала ей об аварии?
– Нет.
– Это, наверное, и к лучшему, – соглашаюсь я. – А что ты ей сказала?
– Что я – горничная.
Она берет в руки блокнот, лежащий на столике возле кровати, смотрит, что я там написал, потом переводит взгляд на меня.
– Что случилось, когда ты умер?
– Ничего.
– Куда ты отправился?
– Никуда.
– Скажи мне правду.
– Это все равно что уснуть.
– Это ее фамилия?
– Чья?
– Глории.
– Кто такая Глория?
– Я ждала, что ты мне это скажешь.
– Если ты этого не знаешь, тогда зачем ты здесь?
– Что ты имеешь в виду?
– Если случайностей не существует, тогда зачем ты здесь?
– Я пыталась найти тебя.
– Ладно, но это – причина для тебя. А что ты должна сделать здесь для меня ?
– Выгуливать твою собаку.
– А что еще?
– Устроить тебе автомобильную аварию.
– Если ты полагаешь, что мне суждено было попасть в эту аварию…
– Я научилась этому у тебя – из твоих книг.
– Я больше в это не верю. – Я нажимаю кнопку, которая увеличивает подачу морфина в мою кровь. – Теперь ты – учитель, я – ученик. Расскажи мне, почему я должен был попасть в эту аварию.
– Каково это? – спрашивает она. – Я имею в виду, ты видел свет или что-то в этом роде?
Я нажимаю на кнопку с морфином, нажимаю снова, нажимаю снова.
– Каков смысл всего этого?
Она смотрит на листок бумаги, зажатый в ее руке.
– Глория Фостер, – говорит она.
* * *Она выгуливает собаку, готовит для меня, приносит мне зубную щетку и чашку, чтобы сплевывать. Предлагает умыть меня, и я благодарен ей, но прошу вместо этого помочь мне добраться до раковины, где протираю лицо, руки и грудь мягкой мочалкой. Она перечитывает мои книги, делает заметки на полях. Курс повторения пройденного, как она это называет. Всякий раз забывается и начинает читать параграф вслух, я напоминаю ей этого не делать.
– Как забавно, что ты прямо рядом со мной – я имею в виду, ведь это же ты – и я сижу тут, читая твои книги!
– Я уже не тот человек, который писал эти слова.
– Прежний ты мне нравился больше.
После паузы:
– Это была шутка, ты же понимаешь.
Врач выдал мне распоряжения: две недели постельного режима; никакого вождения месяц; никакого напряжения, никакого стресса. Чего ожидать: головных болей и тошноты. Что возможно: головокружение, двоение в глазах, звон в ушах, депрессия, перепады настроения, потеря памяти, чувствительность к свету и неверное понимание, хотя я не понимаю, как именно я должен решать, верное у меня понимание или нет. Если я ощущаю головную боль, которая длится больше суток, или не реагирует на медикаменты, или становится острой, я должен позвонить. Если у меня будет потеря памяти или спутанность сознания, я должен позвонить. Если мне будет трудно дышать – помимо нормальной затрудненности, которой следует ожидать при сломанных ребрах, – я должен позвонить немедленно. Что касается остального – покой, покой, и еще раз покой.
Моя машина восстановлению не подлежит, так что Сэм каждый день ездит на своей машине на рынок за газетой. Я третий день дома, и она отсутствует три часа. Предполагаю, она поехала в книжный магазин или собирается купить еще что-то из одежды, но она возвращается, держа в руках кипу бумаги. Она ездила в библиотеку, чтобы воспользоваться Интернетом. И обнаружила в США более трехсот Глорий Фостер.
– А Бог подсказал тебе ее второе имя?
– Бог ничего мне не подсказывал.
– Хорошо, тот ангел, или призрак, или голос, который поведал тебе имя и фамилию, случайно, не упомянул ее второе имя, или хотя бы инициал?
– Я рассказала тебе все, что знаю.
– И что, никакого адреса?
– Нет.
– Даже штата?
– Нет.
Тогда она обращается за помощью ко мне прежнему. Она посылает вовне свое намерение – используя пошаговый процесс, о котором я писал в «Повседневных чудесах», – чтобы получить нужную ей информацию и найти Глорию Фостер. В течение трех дней она медитирует по часу утром и по часу вечером, ожидая, что к ней придет сообщение. Как оно придет – не имеет значения; это может оказаться что-то прочитанное ею, реплика проходившего мимо незнакомца, фраза или даже единственное слово, которое возникнет в ее мыслях, словно кто-то другой вложил его в них.
К Сэм оно приходит как короткий, но очень яркий сон; она уверена, что он содержит информацию, о которой она просила.
– Дом с террасой, а за ним – кладбище.
– Это мой дом, – говорю я. – Тот, в котором я вырос – в Квинсе. Там живет моя мать.
– В этом доме живет Глория Фостер.
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказал брат.
– Твой умерший брат?
– Он гулял по кладбищу, – объясняет она. – Это точно был он, но выглядел так, как выглядел бы сейчас, если бы остался жив. Плотнее, те же волнистые волосы. По-прежнему красивый.
– Что он говорил?
– Он то и дело швырял камешками в этот дом, но камешки превращались в головки одуванчиков. Они ударялись в заднюю стену дома, и пух рассыпался, как свет.
– И, как ты поняла, это значит, что Глория Фостер живет в том доме?
– Ты не обязан верить в то, что я говорю, – говорит она. – Однако должна тебе сказать, что я собираюсь найти ее, даже если ты этого не хочешь.
– И все только потому, что человек, которого ты знать не знаешь, произнес ее имя, когда вернулся к жизни.
– Я знаю тебя.
– Ты знаешь его , – я указываю на книгу, лежащую у нее на коленях.
– Ладно, значит, я знаю его, – соглашается она. – Может быть, его-то я и возьму с собой. Что так, что сяк, я собираюсь ее найти.
– Несмотря на то, что это никак не связано с вами.
– Мой брат был в этом сне, – возражает она.
– Твой брат мертв.
Она стягивает бинт с носа, сначала медленно, потом одним быстрым рывком. Ее глаза наливаются слезами.
– Прости, – спохватываюсь я.
– Мертв он или нет, это как-то связано с ним.
– Хорошо, но как это связано со мной?
– Твои книги так мне помогли – а потом ты исчез. Ходили слухи, что ты перестал верить в то, что писал.
– Ну и что?
– Но ведь то, что ты писал, – правда, – говорит она.
– И ты собираешься снова заставить меня уверовать?
– Я знаю только, что нам необходимо найти Глорию Фостер.
– Почему нам ?
– Ты – тот, кто произнес ее имя, – говорит она.
– Теперь у тебя есть имя, и я тебе больше не нужен.
– Да ладно, – отмахивается она. – Разве какая-то часть тебя не верит по-прежнему?
– Верит – во что?
– В то, что закон притяжения действует. В то, что наши намерения действительно обладают силой.
– В мои намерения не входило ничего из этого – ни автомобильная авария, ни сломанные ребра, ни ты.
– Иногда свои намерения не осознаёшь, пока они не проявятся.
– Если бы намерения действовали, моя жена по-прежнему была бы жива. Как и твой брат.
– Все происходит по определенной причине, даже если причина не всегда очевидна.
– Прекрати меня цитировать.
– Вселенная всегда прислушивается к нам.
– Пожалуйста, перестань.
– Это твои слова, не мои.
– Его!
– Он – это ты.
– Он – не я.
– Ладно, но он по-прежнему внутри тебя.
* * *В ту ночь она будит меня посреди беспокойного сна. Я не могу лежать ни на боку, ни на животе; ребра слишком болят. А если лечь на спину, дыхание становится поверхностным.
Я смотрю на нее в упор, но не могу вспомнить ее имя. Рыжие волосы, веснушки, синяк под глазом, сломанный нос.
