Джон Кутзее - Медленный человек
– Мистер Реймент? – звучит голос в домофоне. – Это Элизабет Костелло. Могу я с вами поговорить?
Элизабет Костелло – кто бы она там ни была – требуется немало времени, чтобы подняться по лестнице. Когда она добирается до двери, то тяжело дышит. Пожалуй, ей за шестьдесят – скорее около семидесяти, нежели шестьдесят с небольшим. На ней шелковое платье в цветочек. Сзади такой глубокий вырез, что видны довольно мясистые плечи в малопривлекательных веснушках.
– Больное сердце, – говорит она, обмахиваясь. – Почти так же мешает жить, как (она делает паузу, чтобы перевести дух) больная нога.
Такое замечание, произнесенное незнакомкой, кажется ему неуместным, неподобающим.
Он приглашает ее войти, предлагает сесть. Она просит у него стакан воды.
– Я собиралась сказать, будто я из Государственной библиотеки, – сообщает она, – собиралась представиться как один из волонтеров библиотеки, явившийся, чтобы оценить размеры вашего дара – я имею в виду физические размеры, дабы мы имели возможность планировать заранее. Позже бы выяснилось, кто я на самом деле.
– Вы не из библиотеки?
– Нет. Это была бы неправда.
– Тогда вы?..
Она обводит гостиную одобрительным взглядом.
– Меня зовут Элизабет Костелло, – отвечает она, – как я уже сказала.
– Ах, так вы та Элизабет Костелло? Простите, я сразу не понял. Извините меня.
– Все в порядке. – Она пытается подняться с мягкого дивана, в котором утонула. – Давайте перейдем к сути дела. Никогда прежде мне не приходилось заниматься ничем подобным. Вы мне подадите руку?
Он в недоумении. Подать ей руку? Она протягивает правую руку. С минуту он держит пухлую и довольно прохладную женскую руку, с неудовольствием замечая, что его собственная рука от долгого бездействия приобрела мертвенно-бледный оттенок.
– Итак, – говорит она, – как вы видите, я вообще-то Фома неверующий. – Он смотрит на нее с озадаченным видом, и она продолжает: – Я имею в виду, что хочу выяснить для себя, что вы за существо. Хочу быть уверенной, – и теперь он действительно ее не понимает, – что наши два тела не пройдут друг сквозь друга. Конечно, это наивно. Мы же не призраки, мы оба, – отчего же я так подумала? Будем продолжать?
Она снова тяжело опускается на диван и, расправив плечи, начинает декламировать:
– «Удар обрушивается на него справа, резкий, внезапный и болезненный, как удар током, и сбрасывает с велосипеда. “Расслабься!” – говорит он себе, пролетая в воздухе», – ну и так далее.
Она останавливается и смотрит на него, словно проверяя произведенный эффект.
– Вы знаете, о чем я себя спросила, когда впервые услышала эти слова, мистер Реймент? Я спросила себя: зачем мне нужен этот человек? Почему бы не оставить его в покое? Пусть он себе едет мирно на своем велосипеде, не замечая, как Уэйн Брайт или Блайт – назовем его Блайт – несется сзади, чтобы испоганить его жизнь и отправить сначала в больницу, а затем снова в эту квартиру с неудобной лестницей. Кто мне этот Пол Реймент?
«Кто эта сумасшедшая, которую я пустил в свой дом? Как же мне от нее избавиться?»
– И каков же ответ на ваш вопрос? – осторожно осведомляется он. – Кто я вам?
– Вы пришли ко мне, – отвечает она. – В определенном смысле я не властна над теми, кто ко мне приходит. Вы пришли, бледный и сутулый, с костылями и квартирой, за которую так упорно цепляетесь, с коллекцией фотографий и всем остальным. Вместе с хорватским эмигрантом Мирославом Йокичем – да, это его имя, Мирослав, друзья зовут его Мэл, – и с вашей зарождающейся привязанностью к его жене.
– Она не зарождающаяся.
– Нет, зарождающаяся. Вы выплескиваете перед ней свои чувства, вместо того чтобы держать их при себе, хотя понятия не имеете – и сами знаете, что понятия не имеете, – каковы будут последствия. Поразмыслите, Пол. Вы действительно хотите заставить нанятую вами женщину покинуть семью и жить с вами? Вы думаете, что принесете ей счастье? Ее дети будут обозлены и сбиты с толку, они перестанут с ней разговаривать; она будет весь день, рыдая, лежать в постели, совершенно безутешная. Как вам это понравится? Или у вас есть другие планы? Вы планируете, что Мэл войдет в море, покрытое бурунами, и исчезнет, оставив вам своих детей и жену? Я возвращаюсь к своему первому вопросу. Кто вы, Пол Реймент, и что уж такого особенного в ваших амурных устремлениях? Вы полагаете, что вы – единственный мужчина, который в осеннюю пору своей жизни – я бы даже сказала, в позднюю осень – нашел то, чего никогда не знал прежде? Пенни за пару, мистер Реймент, историям, подобным этой, красная цена – пенни за пару. Вам нужно придумать что-нибудь поинтереснее.
Элизабет Костелло. До него доходит, кто она такая. Когда-то он попытался прочесть одну ее книгу, роман, но отставил: книга не увлекла его. Время от времени ему попадались ее статьи в прессе – об экологии или правах животных, но он их не читал, поскольку его не интересовали эти темы. Однажды, давно (он сейчас ведет раскопки в своей памяти), она чем-то прославилась, но это кануло в вечность, а быть может, это была всего лишь очередная буря в средствах массовой информации.
Седые волосы, серое лицо и, как она говорит, больное сердце. Учащенное дыхание. И она еще читает ему нотации, учит, как жить!
– Что именно вы бы предпочли? – осведомляется он. – Какая история заслужила бы ваше внимание?
– Откуда я знаю? Придумайте что-нибудь.
Идиотка! Ему нужно выставить ее отсюда.
– Толкайте! – настаивает она.
Толкать? Толкать что? «Толкайте!» Так говорят женщине при родах.
– Толкайте смертную оболочку, – говорит она. – Мэгилл-роуд, врата в обитель мертвых. Как вы себя чувствовали, когда кувыркались в воздухе? Перед вами промелькнула вся ваша жизнь? Как она показалась вам в ретроспективе – жизнь, с которой вы вот-вот распрощаетесь?
Это правда? Он чуть не умер? Несомненно, есть разница между смертельным риском и положением, когда находишься на волосок от смерти. Эта женщина посвящена во что-то неведомое ему? Пролетая в тот день по воздуху, он думал – что? О том, что он не ощущал такой свободы с тех пор, как был мальчишкой, когда бесстрашно прыгал с деревьев, а однажды даже с крыши дома. А потом – выдох, когда он упал на дорогу, хриплое дыхание. Можно ли простой выдох истолковать как последнюю мысль, последнее слово?
– Мне было грустно, – говорит он. – Моя жизнь казалась фривольной. Как бездарно она прошла, подумал я.
– Грустно. Он пролетает по воздуху с величайшей легкостью, этот смелый молодой человек на трапеции, и ему грустно. Его жизнь кажется фривольной – в ретроспективе. Что еще?
Что еще? Больше ничего. Чего добивается эта женщина?
Но женщину, кажется, уже не интересует ответ на ее вопрос.
– Простите, мне вдруг стало нехорошо, – бормочет она, пытаясь встать на ноги. И у нее действительно очень неважный вид.
– Вы не хотите прилечь? У меня в кабинете есть кровать. Может быть, сделать вам чашечку чая?
Она машет рукой.
– Это просто головокружение – от жары, от подъема по лестнице, да бог его знает от чего. Да, спасибо, я на минутку прилягу. – Она делает такой жест, словно сбрасывает с дивана подушки.
– Позвольте вам помочь. – Он встает и, опираясь на костыль, берет ее под руку.
«Хромой ведет хромого», – думает он.
Ее кожа холодная и влажная на ощупь.
Кровать в кабинете очень удобная. Он убирает оттуда лишнее; она сбрасывает туфли и вытягивается на кровати. Он замечает синие вены, просвечивающие сквозь чулки, и довольно дряблые икры.
– Не обращайте на меня внимания, – просит она, прикрыв глаза рукой. – Разве не эту фразу мы всегда произносим – мы, незваные гости? Занимайтесь своими делами, как будто меня здесь нет.
– Я оставлю вас, отдыхайте, – отвечает он. – Когда вам станет лучше, я вызову по телефону такси.
– Нет, нет, нет, – возражает она, – боюсь, что это не так. Я пробуду у вас некоторое время.
– Не думаю.
– О да, мистер Реймент, боюсь, что это так. На обозримое будущее я составлю вам компанию. – Она поднимает руку, прикрывавшую глаза, и он видит, что она слабо улыбается. – Выше голову, – говорит она, – это еще не конец света.
Через полчаса он снова заглядывает в кабинет. Она спит. Ее нижний зубной протез выпячивается, из горла вырывается негромкий скрежещущий звук – словно скрипит гравий. Ему кажется, что это от нездоровья.
Он пытается вернуться к книге, которую читает, но не может сосредоточиться. Уныло смотрит в окно. Слышится кашель. Она стоит в дверях, без туфель.
– У вас есть аспирин? – спрашивает она.
– В ванной, в шкафчике, вы найдете парацетамол. Это все, что у меня есть.
– Нечего строить мне рожи, мистер Реймент, – говорит она. – Я напрашивалась на это не больше, чем вы.
– Напрашивались на что?
Он не может скрыть своего раздражения.
– Я не напрашивалась на вас. Я не просила о том, чтобы провести чудесный полдень в вашей мрачной квартире.
