Мануэль Скорса - Траурный марш по селенью Ранкас
Что же привело людей на эту вершину преисподней? Подземные сокровища. Серро-де-Паско четыреста лет скрывает под своими домами самую богатую жилу Перуанской страны. На лысой вершине, едва не уткнувшись в пах самому небу, похоронены те, кто пришел сюда за счастьем, а нашел гибель. Через три века после упрямых испанцев на эти высоты явились грубые немцы, хитрые французы, суровые сербы, воинственные греки, и все они спят в могилах, проклиная снег.
В 1900 году жилы иссякли. Пал гордый Серро-де-Паско, переживший двенадцать вице-консулов. Рудокопы, торговцы, трактирщики и шлюхи покинули его, и он быстро захирел. По приблизительным подсчетам, в 1895 году здесь было 3222 дома, за пять лет ветром снесло 2832. Город превращался в степь. К 1900 Году в нем оставалось лишь несколько домиков, притулившихся у площади Карриона, как вдруг на шестой неделе поста прибыл белокурый великан с веселыми синими глазами и огненной бородой, обжора и выпивоха. Он оказался инженером и первоклассным бабником. Поначалу жители не доверяли американцу из Штатов, но, увидев, что девочки занимают его больше, чем теодолиты, они сменили гнев на милость, а за несколько месяцев, пока гринго брал образцы пород и улучшал расу, люди к нему привязались. Но, к несчастью, он помешался. Однажды к вечеру, в три часа, он зашел в грязный кабачок, где с лучших времен остался ящик виски, и выпил бутылку, потом вторую, а потом и третью. Когда стемнело, он вышел раздавать виски. В семь часов он увидел зеленого змия. Быть может, он перебрал, быть может, ему наконец не хватило воздуху – но вдруг, внезапно, он начал хохотать как одержимый. Народ пил дальше, но смех бурлил водопадом, вздымался валом, шел прибоем, и они все же испугались. Однако пугаться было нечего. Через час багрянобородый отер слезы, положил на стол горку золотых монет и вышел из кабачка. Назад он не вернулся.
Смеялся он над рудокопами, рывшими здесь четыре века, над ветром, сметающим дома, над мертвыми сугробами, над непрестанным дождем, над мерзнувшими мертвецами, над одиночеством живых. Под истощенным слоем он нашел самую богатую жилу Америки. Обогащая четыреста лет королей и аристократов, гора Серро-де-Паско оставалась девственной. Сам городок, дышащий на ладан, стоял на лучших в Перу залежах. Облезлые дома, лысые площади, топкие улицы, шаткая префектура и единственная школа прикрывали несметное сокровище.
В 1903 году была создана компания «Серро-де-Паско корпорейшн». Расскажем и о ней. «Серро-де-Паско корпорейшн» (или просто «Серро», или Компания) показала, что легендарный бородач знал, почему смеется. Компания построила железную дорогу, доставила невиданные машины и поставила их в Оройе, на 1000 метров ниже плавильни, от чьих отходов задыхались птицы на пятьдесят километров вокруг. Соблазненные деньгой, на шахту потянулись оборванцы, и вскоре три тысячи человек рыли глубочайшие галереи. В городе соорудили жуткое здание в три этажа, так называемый «Каменный Дом», где и обосновалось управление самых мощных рудников, какие только были в Перу со времен Филиппа II. Судя по счетным книгам Компании, бородач смеялся мало: за те пятьдесят с небольшим лет, которые прожил на свете Фортунато, она получила больше пятисот миллионов долларов чистой прибыли.
В 1900 году никто бы этому не поверил. Компания, платившая в день целых два соля, снискала большую популярность. Нищие, беглые пеоны и кающиеся скотокрады запрудили город. Только через несколько месяцев люди увидели, что дым переморил всех птиц. А потом и рудокопы стали менять окраску, причем допускались варианты: красные лица, зеленые лица, желтые. И если желтый женился на синей, ребенок рождался зеленый. В пору, когда Европа еще не ведала услад модернизма. Серро-де-Паско круглый год гулял на карнавале. Однако многие испугались и уехали домой. Поползли слухи. Компания приказала развесить справку о том, что дым совершенно безвреден. К тому же пестрота привлекла туристов. Епископ Уанукский предположил в своей проповеди, что странная окраска уменьшает возможность прелюбодеяния: если оранжевый соединится с красной, у них никоим образом не будет зеленого ребенка. Народ успокоился. 28 июля префект заявил с трибуны, что вскоре индейцы станут блондинами. Эта надежда разогнала последние сомнения горожан. Но крестьяне довольны не были: зерно не всходило ни на красных, ни на желтых землях. Через несколько месяцев, в 1904 году, Компания объявила, что, невзирая на ложные слухи о вредоносности дыма, она скупит земли; и действительно, купила 16 000 гектаров у Назаретского монастыря. Так «Серро-де-Паско корпорейшн» занялась скотоводством. Но проволочная ограда нового участка не устояла на месте – она окружила поместье Пачаяку, потом поместье Кочас, потом Пуньяскочас, потом Консак, потом Ятунуаси, потом Парья, потом Атоксайко, потом Пуньябамба, потом Касаракра, потом Килью. Отделение скотоводства непрестанно росло.
К 1960 году у Компании было больше 500 000 гектаров – половина всех земель департамента. В августе 1960 года Ограда сорвалась с цепи. То ли она свихнулась от полувекового бега, то ли от кислородного голодания, но ей захотелось оцепить всю землю. И она двинулась вперед.
Однажды у станции Ранкас остановился неурочный состав.
Глава семнадцатая
о том, что перенес Ремихио
Сам Скотокрад вступил в шесть утра на главную площадь Янауанки и, обогнув великолепнейший каштан, направился к пекарне, где спал Ремихио. Вернее, Ремихио не спал, а ждал одежды. Скотокрад явился к. нему, ведя под уздцы своего Дрозда, а когда они вместе ехали обратно, Ремихио был в красной рубахе и скотокрадовой шляпе, на шее же его был повязан оранжевый платок. Жители, вставшие пораньше, протирали глаза. Чудеса, да и только: сам гордый Скотокрад спустился из Янакочи, чтобы привести коня, с которым мог сравниться лишь Победитель, какому-то ничтожному Ремихио! Когда Скотокрад и Ремихио, восседая на Дрозде, пересекли площадь, из церкви вышла Консуэло и, завидев своего воздыхателя в таком блеске, разинула рот. Но горбун ее презрел, как десять лет она его презирала. Консуэло была низкоросла, красноглаза, пузата, волосы ее давно свалялись, и лишь глаза обольстительно горели брезгливой ненавистью к кошкам и к Ремихио. Кошек она купала в кипятке, а Ремихио публично оскорбляла. За что же он ее боготворил? Ведь вид у нее был такой, что, наряди ее ангелы, причеши Создатель и спроси у всех, кто жил на земле: «Хотите ее в жены?», даже погибшие души отвернулись бы. Но судьбе нравится шутить над людьми, и единственный человек, способный в нее влюбиться, оказался с ней в одном веке, одной стране и даже одном месте. Тем не менее она не обрадовалась. Если кто говорил ей по вредности: «Женишок на углу ждет!», она вскипала от злости и кричала: «Поймаю – утоплю!» или «Скоро у него горб стухнет!» Ремихио не решался влезть на колокольню, чтобы ее подкарауливать. Злые языки утверждали, что кто-то видел, как они лежали в кустах у реки. Не этим ли объяснялась ее болезненная ненависть и его собачья любовь? А сейчас, гордясь и любуясь серебряной упряжью, горбун медленно ехал к последнему своему часу на коне, достойном самого субпрефекта. За тридцать девять часов до этого Ремихио решился здесь, на углу, поднести Консуэло букет полевых цветов. Он приблизился к ней, улыбаясь той кроткой улыбкой, которая трогала даже самых скупых лавочников, и они ему давали ломаные галеты; но не успел он протянуть невинные цветы, Консуэло плюнула ему в лицо. Он побледнел и сказал:
– Что ж ты плюешься, как лама?…
От горя он клеветал. Загадочные, нежные ламы действительно плюются, но походка у них куда красивей, чем у девственной злюки. И вот Консуэло запенилась от удивления: не взглянув на нее, Ремихио прогарцевал на Дрозде. Скотокрад приостановился в восторге, а она слишком поздно оторвала взгляд от гордого всадника.
А в Янакоче к Чакону пришел выборный Роблес. Ночь (или жена) охладила его пыл.
– Ты готов, Эктор?
Чакон поднял руки.
– Сегодня омою их в злодейской крови!
Выборный почесал за ухом, где больно кусалась вошь.
– Инспектор что-то пронюхал…
– Откуда ты знаешь?
– Я сегодня к нему ходил на поклон. Он завтракал и сказал мне со значением: «Помни, на разбирательство дела пойдем только мы, власти». А я говорю: «Сеньор, народ ведь готовится». А он говорит: «Что ж, не хочешь – не пойду».
– Так и сказал?
Выборный немного помешкал.
– Больше того. «Со мной, – говорит, – пойдут пятеро, и Чакона среди них не будет».
– Да он же меня не знает!
– Знает.
– Гад какой-нибудь наклепал…
– Нет, с ним никто о тебе не говорил.
– Перепугались они там, и все.
Выборный отер пот.
– Эктор, Бустильос говорит, чтобы мы на такое не шли. Он много лет выборным был. и законы знает. Куда нам, Эктор.
Он отвернулся, а Скотокрад подмигнул Чакону.
– Не убивай его, – молил Роблес. – Не бери греха на душу!
– Зачем же я готовился? Я что, кукла?
