М. Стедман - Свет в океане
– Элис, Амелия, Аннабель, Ариадна…
Том поднял бровь.
– Ну вот опять! «Ариадна»! Жизнь на маяке и так несладка, так что давай не будем усугублять это именем, над которым все будут смеяться.
– Осталось еще каких-то пара сотен страниц, – заметила Изабель, улыбаясь.
– Так давай не будем отвлекаться!
В тот же вечер, выйдя на галерею на маяке, Том снова задумался над мучившим его вопросом. Где находилась душа их ребенка раньше? И куда отправится потом? Где оказались души парней, с которыми он месил на фронте грязь и делил все беды и радости?
Вот он, живой и здоровый, находился сейчас здесь с чудесной женой в придачу, и какая-то душа решила к ним присоединиться. И из ниоткуда появится ребенок. Над ним так долго висела смерть, что такой подарок судьбы казался просто невероятным. Он вернулся в помещение и посмотрел на фотографию жены, висевшую на стене. Загадка! Иначе и не скажешь!Другим подарком, заказанным Томом и доставленным на катере, было «Руководство по уходу за детьми для австралийских матерей» доктора Сэмюэля Гриффитса. Изабель изучала его все свободное время.
Она постоянно забрасывала его вопросами:
– А ты знаешь, что коленки у младенцев не из кости? – Или: – А ты знаешь, в каком возрасте младенцы начинают есть с ложки?
– Понятия не имею, Изз.
– Угадай!
– Ну откуда мне знать?
– С тобой совсем неинтересно! – пожаловалась она и снова уткнулась в книгу.
За несколько недель она так зачитала книгу, что страницы поистрепались и даже перепачкались от постоянного чтения на траве.
– Тебе же предстоят роды, а не экзамен!
– Я просто хочу все делать правильно! Я же не могу постучаться в соседнюю дверь и спросить у мамы, верно?
– Какая же ты глупышка! – засмеялся Том.
– А что? Что здесь смешного?
– Ничего. Абсолютно ничего. Даже если бы я мог, я бы ничего не стал в тебе менять!
Она улыбнулась и поцеловала его.
– Из тебя выйдет просто замечательный папа! Я это точно знаю!
Но в ее глазах промелькнул вопрос.
– Что? – решил ей помочь Том.
– Ничего.
– И все же?
– Твой отец. Почему ты никогда о нем не говоришь?
– Мы не ладили.
– Но какой он был?
Том задумался. Как описать отца в двух словах? Как описать его взгляд, никого и никогда не пускавший в свой внутренний мир?
– Он был из тех, кто всегда прав. И не важно, о чем шла речь. Он жил по своим, не подвергавшимся сомнению правилам и оставался им верен, невзирая ни на что. – Том вспомнил высокую фигуру отца, в тени которой прошло все его детство. Такой же холодной и бесчувственной, как могила.
– Он был строгим?
Том горько усмехнулся.
– «Строгим» – не то слово! – Он потер подбородок, стараясь подобрать правильные слова. – Может, он хотел воспитать из сыновей достойных мужчин. Он порол нас за любую провинность. Во всяком случае, меня. Сесил всегда сваливал вину на меня и отделывался легким испугом. – Том снова усмехнулся. – Хотя должен признать: в армии такое воспитание здорово пригодилось. Никогда не знаешь, что в жизни пойдет на пользу! – Он снова стал серьезным. – И еще один плюс: на фронте было не так страшно, зная, что похоронка на тебя никому не разобьет сердце.
– Господи, Том! Как можно говорить такое?!
Он прижал ее голову к груди и молча погладил по волосам.
Бывали дни, когда океан становился не похож сам на себя. Он терял синеву и превращался в свирепого дикого монстра, породить который могли только боги. Он с яростью обрушивался на остров, отгрызая от скал целые куски и накрывая облаком брызг всю башню маяка. Его рев казался рыком лютого зверя, чья злоба не знала границ. Именно в такие дни маяк нужен больше всего.
В самые свирепые штормы Том находился на маяке всю ночь, греясь возле керосиновой печки и балуя себя горячим сладким чаем из термоса. Он думал о тех бедолагах, которые сейчас на судах в море, и благодарил Бога, что сам в безопасности. Он вглядывался в ревущую пучину в поисках сигналов бедствия и держал наготове ялик, хотя в такую непогоду какой от него толк?
В ту майскую ночь Том сидел с блокнотом и карандашом и прикидывал расходы. Его ежегодное жалованье составляло триста двадцать семь фунтов стерлингов. Сколько стоили детские ботинки? По словам Ральфа, дети вырастают из них очень быстро. Потом одежда. И учебники. Конечно, если он останется на маяке, Изабель сама будет учить детей. Но в такие ночи Том часто задавался вопросом, а было ли вообще справедливо навязывать такой образ жизни другим, тем более детям. Но ему тут же вспоминались слова одного смотрителя маяка с восточного побережья по имени Джек Троссел.
– Клянусь, для детей лучше места не найти! – заявил он Тому. – Все шестеро моих пышут здоровьем! Вечно играют и озоруют! Исследуют пещеры, строят шалаши. Настоящая шайка первооткрывателей! А жена следит за тем, чтобы уроки были сделаны. Уж поверь мне на слово – растить детей на маяке легче легкого!
Том вернулся к своим расчетам: как сэкономить, закупить всю нужную одежду и лекарства и еще бог знает что. Перспектива стать отцом его пугала и волновала одновременно.
В ту ночь рев шторма заглушал все звуки, и Том, погруженный в воспоминания об отце, ничего не слышал. Не слышал крика Изабель, звавшей на помощь.Глава 9
– Сделать тебе чаю? – спросил Том, не представляя, чем может помочь. Он был по натуре обстоятельным и практичным, умел обращаться с инструментами, чинить неисправности и мастерить. Но перед лицом убитой горем жены он чувствовал полную беспомощность.
Изабель не подняла головы, и он предпринял новую попытку.
– Может, дать обезболивающего? – Смотрителей учили оказывать первую помощь, и они знали, что делать, если утонувшего еще можно спасти, как поступать при переохлаждении или обгорании, как дезинфицировать раны и даже ампутировать. Однако этот курс не включал изучения гинекологии, и что делать в случае угрозы выкидыша, Том совершенно не представлял.
После того шторма прошло два дня. У Изабель продолжалось кровотечение, но она запрещала Тому радировать о помощи. Всю ту злополучную ночь он провел на маяке и, погасив его на рассвете, вернулся домой совершенно разбитым. Войдя в спальню, он увидел скорчившуюся Изабель и перепачканные кровью простыни на кровати. В ее глазах было такое отчаяние, что у Тома оборвалось сердце.
– Мне так жаль, Том, – прошептала она. – Ты даже представить себе не можешь! – Тут на нее накатила новая волна боли, и она, застонав, прижала руки к животу. – Зачем теперь нужен доктор? Ребенка все равно больше нет! – Ее взгляд метался по комнате, не в силах остановиться на чем-то одном. – Неужели я проклята? – пробормотала она. – Ведь столько женщин рожают, и ничего!
– Изз, перестань, не говори так!
– Это я виновата, Том. Я и только я!
– Все не так, Изз. – Он прижал ее голову к своей груди и принялся целовать волосы. – У нас еще будут дети. И когда их станет пятеро и они будут вечно вертеться под ногами, все случившееся покажется страшным сном. Давай посидим на веранде. Тебе это пойдет на пользу.
Усадив Изабель в плетеное кресло, он накрыл ее голубым одеялом в клетку и устроился рядом. Они вместе смотрели, как по осеннему небу плыл солнечный диск.
Изабель вспомнилось, каким пустынным ей показался остров, когда она только вступила на его землю, но постепенно она, как и Том, научилась замечать малейшие перемены, наполнявшие его жизнью. Облака собирались в группы и бороздили небо. Форма волн зависела от ветра и времени года и могла рассказать о погоде на завтра, если уметь по ней ориентироваться. Она познакомилась с птицами, которых время от времени каким-то чудом приносило сюда ветром, будто те были семенами, подхваченными его порывами, или водорослями, выброшенными на берег.
Она посмотрела на две одинокие сосны, оплакивавшие свою уединенность.
– Здесь не хватает деревьев, – неожиданно сказала она. – Я скучаю по лесам, Том. По их листьям, запаху и тому, что их много. Господи, Том, мне так не хватает животных, тех же самых кенгуру! Как мне всего этого не хватает!
– Я знаю, Изз, милая.
– А ты разве не скучаешь?
– Ты – единственное на свете существо, которое мне нужно в жизни, и ты со мной рядом. Остальное не так важно. Все образуется, нужно просто подождать.
* * *Как бы часто и старательно Изабель ни убиралась, с пылью справиться было просто невозможно. Она постоянно присутствовала буквально везде: на их свадебной фотографии, на снимке Хью и Элфи в новенькой форме, сделанном почти сразу после того, как они в 1916 году записались добровольцами. Они довольно улыбались, будто получили приглашение на вечеринку. Конечно, не самые рослые ребята в Австралийских Императорских силах, но зато полные энтузиазма и такие лихие в новеньких шляпах с широкими опущенными полями.
В ее коробке для шитья царил рабочий порядок, совсем не похожий на ту безупречность, в которой содержались швейные принадлежности матери. Детали рубашки для крещения были сколоты булавками, но еще не сшиты вместе.
