Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана
– Спасибо, – застенчиво сказала мама по-английски и, сняв поношенный чадар, покрыла голову этим сверкающим великолепием.
Как она стала хороша! – именно такой я и представлял ее себе, грезя о прошедших днях, когда рядом с нею еще был мой отец, который любовался ею и служил ей опорой на жизненном пути.
Среди экзотических красок и запахов, свойственных иностранным женщинам, легко забыть порой о красоте собственной матери. И сейчас я словно заново увидел, как потрясающе она красива – с ее оливковой кожей, темно-зелеными глазами и волосами, в которые я мог бы без труда завернуться. В другое время и в другом месте она вполне могла бы стать знаменитой актрисой или певицей.
– И для тебя есть подарок, Фавад…
Джорджия встала, взяла меня за руку и повела в кухню. Все остальные двинулись следом, и мама тоже, и, оказавшись вдруг в центре внимания, я заволновался так, что меня даже слегка затошнило.
Остановившись возле двери, Джорджия выпустила мою руку и кивком велела войти. Я вошел и уперся взглядом в бледную задницу ощипанной куриной тушки, уставившуюся мне прямо в лицо с кухонного стола.
Чуть помешкав, я начал поворачиваться, чтобы сказать спасибо – вдруг мертвая птица в день рождения пророка Иисуса является каким-то особенно почетным подарком? – и тут увидел кое-что еще. Кое-что, прислоненное к стене возле посудного шкафа, сверкающее и сулящее мне свободу, – велосипед, чудесный новенький велосипед.
Я не поверил своим глазам. Часть меня хотела подбежать, дотронуться, выкатить его во двор и помчаться показывать друзьям… но другая часть боялась и думать, что это подарок для меня. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Я оглянулся на Джорджию. И она закивала мне, улыбаясь так широко, что я понял – это и впрямь мое.
У меня есть собственный велик!
– С Рождеством! – крикнул Джеймс из-за спины Джорджии и поднес к губам бокал, прихваченный из гостиной.
– С Рождеством, Фавад, – сказала и Джорджия, и я увидел счастливые слезы в глазах матери, стоявшей с ней рядом.
Я нерешительно подошел к «моему велику». Глаза разбегались – он был великолепен, он был невероятен, он сверкал, как новая монета, он был красный, как кровь, с пятью скоростями…
– Спасибо, Джорджия, – пролепетал я, – спасибо. Огромное тебе спасибо.
– Не за что, Фавад, это подарок от всех нас… и от Мэй тоже, – добавила она, подмигнув.
* * *– Дай хоть пощупать, – Пир Хедери поднялся и провел руками по рулю, одобрительно мыча при этом, кивая головой и цокая языком.
– Отличная машина, Фавад, поздравляю.
– Спасибо, – ответил я, отодвигая велосипед от Пса, – тот обнюхал колеса и вознамерился присоединиться к празднику, пописав на них. – Я тут подумал…
– Парень, – прокряхтел Пир, – думать – одно из самых опасных развлечений, какие может позволить себе мужчина в Афганистане!
– Да нет, послушайте. Я подумал, что теперь, когда у меня есть велик, мы можем завести службу доставки… ну, знаете, принимать заказы на товары, которые я буду отвозить на дом покупателям.
– Хм, служба доставки? – Пир, пожав плечами, быстро провернул в уме вытекающие из предложения возможности и облизал сухие губы. – Вокруг столько иностранцев, что может, пожалуй, и сработать.
– Правда, – добавил я немного тише, – это будет означать, что я не все время буду в магазине… ну и… вам может понадобиться…
– …дополнительный помощник? – закончил за меня Пир. – Маленькая девочка, например, из числа твоих знакомых?
– Ну, я не имел в виду… Да, – согласился я. – Джамиля. Она умеет читать и писать и сможет принимать заказы, когда начнут звонить. А еще заваривать чай и делать уборку, и…
– Ладно, – сказал Пир, остановив меня взмахом руки, – пусть приходит…
– Здорово!
– При одном условии… дай мне прокатиться на велосипеде.
– Но вы же слепой! – запротестовал я.
– Вот и хорошо, – засмеялся он, – не увижу опасности!
* * *Целых тридцать минут мне пришлось созерцать, как Пир Хедери норовит сломать мой новенький велосипед, гоняя туда-сюда по улице при поддержке чистильщика сапог и менялы из лавки через дорогу, под аплодисменты и одобрительные выкрики собравшейся толпы и возбужденный, громкий лай Пса. Только налетев на особо коварную рытвину и грохнувшись наконец, он остановился, хохоча как ненормальный и утирая со лба песок и пот.
Я пытался смеяться вместе со всеми, но был, честно говоря, несколько раздражен.
Подняв с дороги велик, я проверил, все ли цело. Нашел царапину на раме, расстроился, но рассудил все же, что это – небольшая плата за то, что Джамилю больше не будут бить цыганки. И правда, когда я прикатил через двадцать минут на Чикен-стрит, улыбка, появившаяся на ее лице, стоила десяти таких царапин.
– Ты шутишь! – воскликнула она, когда я с важным видом сообщил, что нашел ей работу в магазине Пира Хедери.
– Нет. Деньги небольшие, конечно, не сравнить с тем, что заработаешь здесь, но в Вазире ты хотя бы не увидишь цыган.
– Ты – мой герой, Фавад!
Джамиля обвила мою шею руками и наградила поцелуем в щеку, что было, пожалуй, ни к чему, хотя и приятно. В будущем, наверное, придется напомнить ей, что мы не помолвлены, и ничего такого, подумал я.
С девочками нужно быть поосторожнее.
Джамиля забралась на мой велик, и мы поспешили в Олд-Макройен за Спанди – Джорджия велела мне привести друзей на рождественский ленч, и мне хотелось сделать это пораньше, пока иностранцы не успели выпить слишком много. Когда я уходил, они приканчивали уже вторую бутылку шампанского, а в холодильнике поджидала еще одна.
Через пятнадцать минут усердного верчения педалей, миновав Шахр-и-Нау, дорогу на Джелалабад, мост через грязную реку Кабул и не раз побывав на волосок от гибели под колесами такси – желтых «тойот королла», мы въехали в путаницу кривых переулков, прорезавших многочисленные кварталы разбомбленных одноэтажных домишек.
Всюду с криками носилась детвора. Деревья, еще не пущенные на дрова в эту зиму, соединялись с балконными перилами паутиной веревок, на которых болтались затвердевшие от мороза одеяла, шальвар камиз, разноцветные тенниски и платья.
Спанди мы обнаружили в четвертом квартале, в тот момент, когда он, судя по всему, как раз заканчивал договариваться о чем-то с мальчиком помладше.
Увидев нас, Спанди хлопнул парнишку по плечу и подошел поздороваться. Потом кивнул в его сторону и объяснил:
– Он на меня работает. Выдаю ему несколько телефонных карточек в день, и с каждой проданной он получает пятьдесят центов.
– О, гляньте-ка на этого крутого бизнесмена! – засмеялась Джамиля.
– Надо же с чего-то начинать, – улыбнулся Спанди. – За каждую карточку, которую он продает, я получаю полдоллара, а остальное идет Хаджи Хану. Значит, я делаю деньги не только на своих карточках, но и на тех, которые сам не продаю. Могу даже вообще сам не продавать. Не поверите, их расхватывают, как горячие пирожки. За прошлую неделю я сделал пятьдесят долларов.
– А мальчишка не сбежит с карточками и не оставит деньги себе? – спросил я, впечатленный, но все же подозрительный – как положено всякому разумному афганцу.
– Это сын моей тети, – объяснил Спанди. – Да еще я сказал, что, если он нас кинет, Хаджи Хан отрежет ему голову.
* * *К дому мы с Джамилей подкатили на моем стальном коне, а Спанди добрался на своих двоих – он бежал рядом с нами всю дорогу, и это был настоящий подвиг, учитывая, каким количеством спанда ему пришлось надышаться за свою жизнь. Я сразу понял, что у нас гости. Нет, то было не озарение и не ясновидение – всего лишь три бронированных «лендкрузера» перед воротами и отряд охранников.
Скинув обувь, мы вошли в парадную дверь и обнаружили, несколько растерявшись, что не только в доме царит полный хаос, но и в головах большинства его обитателей. Радио орало те же песни, что и утром; перекрикивая его, Джеймс, Исмераи и Хаджи Хан, в клубах гашишного дыма, сыпали анекдотами про ослов и кандагарцев; в кухне, безудержно хохоча, выпивали Мэй и Джорджия, а моя мать, делаясь на глазах все несчастнее, разрезала огромную курицу. Сырая и бледная пару часов назад, сейчас птица стала обгоревшей дочерна снаружи и розовой внутри. По словам женщин, это был недобрый знак.
– Наверное, ей еще часик нужен, – предположила Мэй.
– Ей не часик нужен, а достойные похороны! – ответила Джорджия.
Повернувшись к нам, она поздоровалась со Спанди и Джамилей и пожелала им счастливого Рождества.
– Фавад, мне так жаль, – добавила она. – Хотела дать твоей маме выходной, но тут выяснилось, что готовка – не мое призвание.
Мать засмеялась – такого искреннего, глубокого и приятного смеха я никогда еще от нее не слышал.
– Я больше чем уверена, что Хаджи Хана интересует вовсе не твое умение готовить, – заявила она.
– Мама! – крикнул я, оскорбленный откровенностью намека – сделанного к тому же при моих друзьях.
