Мануэль Скорса - Бессонный всадник
Пастрана рыдает. Инженер тронут. Он раскрывает объятия. Пастрана, всхлипывая, крепко обнимает его. Вручает пончо. Инженер принимает. Бурные аплодисменты.
– Скоро я буду сказочно богат, но я познал в свое время бедность. Мне приходилось нуждаться. Я умею сочувствовать беднякам.
– Я – преступник, господин Инженер, но ради вас я пойду на расстрел, – вопит Пастрана.
– Я тоже не хочу, чтоб у вас остались дурные воспоминания о наших краях. Я тоже дарю вам свое пончо. Знайте, как вас любят в Уанкасанкосе! – заявляет выборный Хасинто, преисполненный высоких чувств – вторая бутылка водки на исходе.
– Итак, у меня уже два пончо.
– Три! – кричит тощий погонщик с вытянутой физиономией. И гордо оглядывается вокруг.
– Четыре! – ревет, заливаясь слезами, толстый альгвасил.
– Да здравствует Перу!
– Да здравствует…
Всеобщее раскаяние, все наперебой дарят Инженеру пончо.
– Четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать…
Инженер бледен. Руки его дрожат. Он прикладывает ладонь к сердцу.
– Граждане! Я всегда вступаюсь за угнетенных, и потому начальство считает меня коммунистом, полиция называет опасным элементом. Я сидел в тюрьме! Меня арестовали и посадили как какого-нибудь пошлого афериста. Пять лет провел я среди мошенников и воришек! Я пострадал за свои идеалы!
Все едят, пьют, пляшут. До самого вечера тянется празднество примирения. Я засыпаю на груде пончо. Мне снится, что мы открыли озеро супа. Огромное озеро, больше чем Хунин! А посредине – острова из жареного хлеба. До смерти люблю жареный хлеб! Я сажусь в лодку и совсем было подплываю к берегу из жареного хлеба, но тут меня будит хохот Жабоглота. Я закатываю ему оплеуху. Вот и Инженер проснулся. Три женщины несут ему завтрак: поджаренное на углях мясо, яичницу, сыр, хлеб… Господи, до чего же вкусно! Мой хозяин наслаждается. Я тоже. Наевшись, он встает.
– За работу!
Выходит из дому. И тут толпа рыдающих женщин окружает его.
– В чем дело?
Одна из женщин целует Инженеру руку.
– Чего ты хочешь, дочь моя?
– Вчера мой муж с пьяных глаз одурел, да и подарил тебе свое пончо. Наши края холодные. Он без пончо помрет, закоченеет. Прости его!
– Я у него ничего не просил. Я – человек богатый. У меня миллионы миллионов. И я принял от него эту тряпку просто из вежливости. Скоро я буду ходить в золоте и пурпуре. На что мне пончо? Тупайячи, отдай!
– Мой муж подарил тебе чужое. Сосед разозлится, если он не вернет ему пончо. Они подерутся, зарежут друг друга. Из-за тебя я вдовой останусь, – вопит другая женщина.
– Из-за меня? А он-то зачем дарит чужое? Я и у него тоже ничего не просил. Сам подарил, по своей воле. Тупайячи!..
Инженер не успевает договорить – старухи, молодые женщины, дети с воплями и криками повисают на нем. Спасенья нет. В конце концов Инженер приказывает возвратить все пончо.
– И мое тоже отдать? Впереди нас ожидают ледяные вершины, господин Инженер.
– Я сказал все, черт бы тебя взял!
Женщины скрываются. Только теперь осмелились показаться мужчины. Инженеру предлагают великолепную виноградную водку. Он сердито отказывается. Отправляемся в путь. В течение целого дня делаем обмеры. Женщины следуют за нами на почтительном расстоянии. Темнеет. Забираемся на ночь в сырую, промерзшую пещеру.
– Бр-р! Я умираю, я коченею! Бр-р!
– Славный холодок, господин Инженер!
– Славный? В жизни еще не встречал такого климата. Самое неудачное из всех моих путешествий. Если б я знал, что здесь такой холод, я бы не согласился.
Пастрана пальцем указывает на Инженера.
– Сеньоры! Перед вами герой, который жертвует собой ради нашей общины. Презирая опасности, он ночует в пещерах. Благодаря его героическим трудам мы имеем теперь план и опись наших земель. Как нам отблагодарить этого человека? Что сделать, дабы согреть его? Я не могу допустить, чтобы вы страдали от холода, господин Инженер. Разрешите мне подарить вам мое пончо?
– Ты что, издеваешься? Вчера вы тоже подарили мне свои пончо.
– Наши жены пришли к вам, пока мы спали, господин Инженер. Когда я узнал, что моя жена взяла у вас обратно пончо, я сказал ей: «Какое право имеешь ты разрушать то, что сделано мною?» Она понесла наказание, господин Инженер. Вы можете в этом убедиться – у нее синяк под глазом. Простите и примите мое пончо.
– Нет уж, спасибо.
– Я человек бедный, но благородный. Не обижайте меня, господин Инженер.
– Ты в самом деле мне его даришь?
– Ваши сомнения терзают душу, господин Инженер.
– Ладно, возьму, но с одним условием.
– Все, что прикажете, господин Инженер.
– Вы все должны дать расписку, что подарили мне пончо. Согласны?
– И спрашивать нечего, господин Инженер.
– У меня в сумке есть гербовая бумага. Подпишете документ?
– Конечно, подпишем, господин Инженер.
Инженер достает из сумки гербовую бумагу, пододвигает керосиновый фонарь, пишет. Потом читает вслух: «Мы, нижеподписавшиеся, совершеннолетние, полноправные граждане, временно находясь в Лисьей Пещере, с подобающим уважением свидетельствуем перед Вами… – Инженер в задумчивости скребет подбородок. Затем продолжает: – …что, воспользовавшись нашим сном и под лживым предлогом – якобы в этих краях бедняки, не имеющие пончо, замерзают, а также воспользовавшись нежностью и высоким благородством Вашей души, наши жены осуществили непозволительное возвращение пончо, подаренных нами Вам в знак признательности, восхищения и благодарности…»
– Давайте подпишу!
– Минуточку! Еще один пункт.
Инженер пишет:
«Признавая, что с этим безобразием – дарить пончо, когда тепло, и отнимать, едва лишь становится холоднее, – пора покончить настоящим документом снова передаем в дар пончо и своими подписями скрепляем обязательство не требовать их обратно, независимо от температуры воздуха».
– Согласны?
– И спрашивать нечего, господин Инженер.
– А я думаю, в конце невредно бы приписать небольшое приветствие. Комплимент, он никогда лишним не будет, а тем более когда с женщинами дело имеешь.
– Что вы на это скажете, господин Инженер?
– Нет, погодите! Давайте уж без фокусов! Если не ошибаюсь, вы сами мне предложили свои пончо?
– Правильно, сами, господин Инженер.
– Ну, тогда в соответствии с вашими пожеланиями я и постараюсь выразить ваши чувства в двух словах. Например, так: «Мы знаем, что человек праведный, идеальный и в физическом, и в моральном отношении не ощущает, ни холода, ни жары, и потому принимает подношения исключительно и только с той целью, чтобы не обидеть тех, кто его умоляет их принять».
– Прошу прощения, господин Инженер. В прошениях в конце обязательно пишут: «…в просьбе моей прошу не отказать». Я знаю!
Инженер потрепал говорящего по щеке.
– О чем же еще просить, если все, чего ты хотел, уже сделано? Я же беру пончо.
– Подписываем! – ревет Пастрана.
– Подписываем! Подписываем! Подписываем!
Все в восторге сбрасывают с себя пончо. Я их принимаю. Музыка, выпивка, всеобщее веселье. Я засыпаю на мягкой шерстяной куче. Мне снится, что… Крики разбудили меня. Инженер отбивается от плачущих женщин.
– Нет, тысячу раз нет! Вы что, дурака нашли? Каждый вечер мне дарят пончо, и каждое утро их у меня отнимают.
– Мой муж был не в себе, господин Инженер.
– Ты его подпись знаешь?
– Знаю, господин Инженер.
– Ну, так гляди: он мне дарственную подписал.
– Подписал?
– Смотри сама. Женщина глядит на подпись.
– Подписал, так пусть околевает! – кричит она.
Женщины шумно удаляются. Инженер садится на лошадь. Мы направляемся на Пампа-Ликор. Эти болотистые места никто почти не знает. Чем выше мы поднимаемся, тем становится холоднее. Ледяной ветер. Члены общины стучат зубами.
– Дон Тупайячи.
– Слушаю вас, сеньор Пастрана.
– Я совсем закоченел, дон Тупайячи.
– Да, холодно, сеньор Пастрана.
– Если так пойдет, я превращусь в сосульку. Дайте взаймы одно пончо, дон Тупайячи!
– Инженер не велел давать взаймы.
– Ну дайте напрокат.
– Инженер не дает напрокат. Продать – другое дело. Это – да. Хозяин мне сказал: «Тупайячи, если хочешь давать напрокат, можешь давать свои штаны. Мои пончо напрокат не даются. Я их продаю».
Темнеет. Привал. Люди собирают сухой коровий навоз, разжигают костры. Но костры плохо греют.
– Имейте совесть, дон Тупайячи. Дайте напрокат пончо. Хоть самое плохое. Я вам десять солей заплачу.
– Напрокат не даю. Продаю только.
– Сколько, стоит это пончо? – спрашивает Понсьяно.
– Которое?
– Вот это.
– Это шерсть альпака, чистая.
– Что вы мне говорите, ведь я же его сам ткал, бессовестный вы человек!
– Меньше, чем за сто солей, отдать не могу.
Столковались на восьмидесяти. В торговле всегда так: первая сделка клеится трудно, а там, глядишь, как пойдет – рук не хватает. Хозяин наставляет меня: «Не надо расхваливать товар, Тупайячи. Горные холода лучше всякой рекламы». Он прав! Меньше чем за час я продал девятнадцать пончо. Только не все по восемьдесят солей, за некоторые и тридцати не дали.
