Гейл Форман - Всего один день. Лишь одна ночь (сборник)
– Да, хороший аргумент, – соглашается она.
– Мы не сейчас отплываем? – интересуюсь я.
– Скоро.
– Когда именно? – Уже больше четырех. День стремительно идет к концу.
– Такие вещи нельзя торопить, – он взмахивает рукой. – Время – оно как вода. Жидкое.
Мне оно жидким не кажется. Наоборот, для меня оно настоящее, живое и твердое, как камень.
– Он хотел сказать, – говорит мужчина с хвостиком, – что до Арсенала плыть прилично, а мы как раз только что собирались открыть бутылочку бордо. Капитан Джек, давай пошевеливайся. За сотню вино можно отложить и на потом.
– А мы продолжим распивать этот чудесный французский джин, – говорит дама с косой.
Пожав плечами, он убирает в карман мои деньги. Я с ухмылкой поворачиваюсь к Уиллему. А потом киваю капитану Джеку. Он подает мне руку и помогает сесть на лодку.
Пассажиры представляются. Оказывается, что они датчане, на пенсии, и, как они говорят, каждый год арендуют баржу и отправляются в четырехнедельный круиз по Европе. Агнет с косой, а Карин с короткими жесткими и торчащими во все стороны волосами. У Берта целая копна светлых волос, а у Густава – лысина и крысиный хвостик и беспроигрышно модное сочетание носков с сандалиями. Уиллем представляется, и я, почти на автомате, называюсь Лулу. Как будто я ею действительно стала. Может, так и есть. Эллисон никогда бы не отважилась на то, что сделала я сейчас.
Капитан с Уиллемом отвязывают лодку, и я думаю спросить, не должны ли мне вернуть часть денег, если уж Уиллем будет исполнять роль первого помощника, но замечаю, что Уиллем просто кайфует. Он явно умеет управляться с лодкой.
Баржа, пыхтя, выходит из широкого бассейна, и перед нами открывается вид на старое здание с широкими колоннами и современное с серебряным куполом. Датчане возвращаются к своей игре.
– Смотрите, все не продуйте! – кричит им капитан Джек. – А то мне нечего проигрывать будет.
Я пробираюсь на нос и любуюсь проплывающим пейзажем. Тут, на воде, под узкими сводчатыми пешеходными мостиками, прохладнее. И пахнет тоже иначе. Чем-то старым, заплесневелым, словно между этими влажными стенами хранится какая-то древняя история. Интересно, какие секреты они рассказали бы, если бы могли говорить.
Когда мы доходим до первого шлюза, Уиллем забирается на борт, чтобы показать мне, как работает его механизм. Старые металлические ржавые ворота, такого же противного цвета, как и вода, закрываются за нами, вода сливается, и в нижней секции открываются другие ворота.
Мы попадаем в такую узкую часть канала, что наша баржа занимает его почти на всю ширину. От канала вверх, к улицам, ведут крутые валы, а там растут тополя и вязы (по словам капитана Джека), образуя арки, которые спасают от беспощадного послеобеденного солнца.
Порыв ветра качает деревья, и на палубу, трепеща, падают листья.
– Дождь собирается, – объявляет капитан Джек, нюхая воздух, как кролик. Я смотрю наверх, потом на Уиллема и закатываю глаза. На небе ни облачка, в этой части Европы дождя не было уже десять дней.
А Париж продолжает жить своей жизнью. Женщины пьют кофе, присматривая за детьми, носящимися по тротуарам. Торговцы в открытых палатках, как ястребы, приглядывают за своими овощами и фруктами. Любовники обвивают друг друга руками, невзирая на жару. А на мостике стоит кларнетист и играет им всем серенаду.
Я в этой поездке почти не фотографировала. Мелани все время прикалывалась надо мной на эту тему, а я всякий раз отвечала, что для меня важнее все это проживать, нежели фанатично фиксировать. Хотя, по правде говоря, в отличие от подруги (которая хотела запомнить и продавца обуви, и мима, и симпатичного официанта, и всех остальных, с кем общалась), меня ничего не цепляло. В самом начале тура я еще фотографировала достопримечательности. Колизей. Бельведер. Площадь Моцарта. Но потом перестала. Выходило не особо красиво, да и все это можно найти на открытках.
Но этого на открытках нет – жизни.
Я фотографирую лысого мужчину, выгуливающего четырех лохматых собак. Девочку в просто нелепой юбке с рюшечками, она обрывает лепестки с цветка. Парочку, бесстыдно целующуюся на искусственном пляжике у канала. Датчан, которые ничего этого не замечают, весело проводя время за игрой.
– Давай я вас тоже сфотографирую, – предлагает Агнета и на шатающихся ногах встает из-за стола. – Разве ты не милашка? – Она поворачивается к столу. – Берт, я когда-нибудь была такой же милашкой?
– Да ты и сейчас такая, любимая.
– Вы давно женаты? – интересуюсь я.
– Тринадцать лет, – отвечает она, и я думаю, интересно, запятнаны ли они, и тут она добавляет: – Хотя десять из них мы были в разводе.
Она замечает мое смущение.
– Наш развод был успешнее многих браков.
Я поворачиваюсь у Уиллему.
– Что это за пятно такое? – шепотом спрашиваю я, он смеется, и как раз в этот момент Агнета нас щелкает.
Где-то вдалеке звенит церковный колокол. Агнета возвращает мне телефон, и я фотографирую ее с Бертом.
– Пришлешь мне ее? Или лучше все?
– Конечно. Как только мой телефон снова будет в Сети, – я смотрю на Уиллема.
– Тебе тоже могу прислать, если дашь мне свой номер.
– У меня старый телефон, он фоток не видит.
– Тогда могу дома слить их на компьютер и отправить по почте, – говорю я, хотя надо будет придумать, где спрятать их от мамы; просматривать мой телефон или компьютер вполне в ее стиле. Хотя, как я вдруг понимаю, это теперь всего лишь на месяц. А потом я буду свободна. Свободна, как сегодня. – Пошлю по электронной почте.
Он очень долго смотрит на одну из фоток. А потом – на меня.
– Я сохраню тебя здесь, – Уиллем постукивает по виску. – Откуда не потеряешь.
Я закусываю губу, чтобы скрыть улыбку, и делаю вид, что убираю телефон, но когда капитан Джек подзывает Уиллема и просит его постоять у руля, пока он сам сходит в туалет, я достаю его обратно, листаю фотки и дохожу до кадра, который сделала Агнета, где мы вдвоем. Я там в профиль с открытым ртом. А он смеется. Как всегда. Я провожу большим пальцем по его лицу, словно ожидая почувствовать тепло, идущее от него.
Я убираю телефон и снова любуюсь проплывающим Парижем, мне спокойно, я как будто пьяна какой-то навевающей сон радостью. Через некоторое время Уиллем возвращается ко мне. Мы молча сидим и слушаем плеск воды и болтовню датчан. Он достает монетку и снова перекатывает ее по костяшкам. Я смотрю на его руку, словно загипнотизированная мягким покачиванием лодки. Все идет спокойно, пока датчане не начинают кричать. Уиллем переводит: – Они, видимо, спорят о том, снималась ли некая знаменитая французская актриса в порнофильме.
– Ты и датский знаешь?
– Нет, просто он похож на голландский.
– А знаешь сколько языков?
– Свободно?
– Боже. Лучше бы не спрашивала.
– Свободно говорю на четырех. Еще как-то понимаю немецкий с испанским.
Я восторженно качаю головой.
– Да, но ты сказала, что говоришь по-китайски.
– Я не столько говорю на нем, сколько его калечу. У меня нет слуха, а для китайского это важно.
– Скажи что-нибудь.
Я смотрю на него.
– Ni zhen shuai[13].
– Еще что-нибудь.
– Wo xiang wen ni[14].
– Теперь услышал, – Уиллем прикрывает голову. – Прекрати. У меня уже кровь из ушей пошла.
– Заткнись, а то правда пойдет, – я толкаю его понарошку.
– Как это переводится?
Я смотрю на него. Ни за что не скажу.
– Ты это просто выдумала.
Я пожимаю плечами.
– Ты все равно этого не узнаешь.
– Так что это значит?
Я ухмыляюсь.
– Придется в словаре искать.
– А написать можешь? – Уиллем достает свою маленькую черную книжку и открывает на чистой странице ближе к концу. Потом принимается рыться в рюкзаке. – У тебя ручка есть?
У меня капиллярная ручка, которую я стянула у папы, на ней выгравировано: «ДЫШИТЕ ЛЕГКО С ПУЛЬМОКЛИР». Я рисую иероглифы: солнце, луна, звезды. Уиллем восторженно кивает.
– Смотри, вот мой любимый. Двойное счастье.
– Видишь, симметричный?
– Двойное счастье, – повторяет Уиллем, повторяя черточки движением указательного пальца.
– Это распространенное словосочетание. Часто используется в названиях ресторанов и всякого такого. Мне кажется, оно обозначает удачу. В Китае этот иероглиф непременно увидишь на свадьбе. Наверное, это связано с его этимологией.
– И какова она?
– Юноша отправился в долгий путь, чтобы сдать очень важный экзамен, после которого он мог бы стать министром. Проходя через одну горную деревеньку, он заболел. За ним ухаживал местный доктор, и когда юноша шел на поправку, он познакомился с его дочерью, они полюбили друг друга. Прямо перед его уходом эта девушка читает ему строчку из стихотворения. Парень отправляется в столицу, сдает экзамен, император очень впечатлен. И наверное, в качестве дальнейшей проверки произносит строку из стихотворения. Юноша, конечно, сразу же понимает, что эти загадочные слова – часть того же стихотворения, которое цитировала ему и та девушка, поэтому повторяет ее строчку. Вдвойне пораженный, император берет его на работу. Тогда парень возвращается обратно и женится на той девушке. Ну и, видимо, вот, двойное счастье. Он получил и работу, и жену. Видишь, китайцы просто помешаны на удаче.
