Уильям Гибсон - Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (сборник)
Я достучал на этом ужасе «Графа Ноль», но, когда настало время браться за «Мону Лизу овердрайв», озаботился приобретением компьютера. Тогда же отец Брюса Стерлинга отдал ему свой старый «Эппл II», и Брюс соловьем разливался, какая, мол, это удобная вещь для того, чтобы составлять слова в строчки. Вспомнив те рекламки на автобусных остановках, я купил себе «Эппл IIc». Дело было году в восемьдесят шестом, на смену «IIc» давно пришли различные прото-«маки», и все хором говорили, что это чистый восторг, но для меня это было неподъемно дорого. Свой «IIc» я взял на распродаже в универмаге непосредственно перед тем, как машину сняли с производства, привез его домой и выяснил, к вящему своему разочарованию, что персональные компьютеры хранят информацию на таких кругляшках электромагнитной ленты, которые вращаются и довольно неприятно шумят. Вероятно, я думал, что данные просто, ну, содержатся. В сплетенье блистающего кремния. Или еще где. Но беззвучно.
И это был в буквальном смысле первый раз, когда я близко подошел к живому компьютеру. И до сих пор я знаю о них довольно мало. Правда эта, когда вскрывается, неизменно шокирует читателей – по крайней мере, тех из них, кто на компьютерах особенно зациклен, а среди моих читателей таких немало.
Но «Нейромант» и два его продолжения – не о компьютерах. Иногда эти книжки делают вид, и довольно неубедительно, будто они посвящены компьютерам, однако на самом деле главная их тема – технология в некоем более широком смысле. Я лично подозреваю, что в действительности они об Индустриальной Культуре; о том, что мы делаем с машинами, что машины делают с нами, и о том, насколько бессознательным (и, как правило, беззаконным) этот процесс был, есть и будет. Если бы я и вправду хорошо разбирался (по меркам 1981 года) в информатике, очень сомневаюсь, что я захотел бы (или смог бы) написать «Нейроманта». Словом, вот и доказательство того, что бывают ситуации (по крайней мере, в литературе), когда недостаток знания – вещь не только опасная, но и лучший инструмент для выполнения определенной задачи.
Кстати, восковка – это такая пропитанная воском тонкая бумажка форматом чуть больше А4. Она заправляется в пишущую машинку (без ленты), вы печатаете, и получается трафарет, который вы накручиваете потом на ротационный барабан. Изнутри барабана подается типографская краска, и так вы можете напечатать сколько угодно копий (ну, пару тысяч – пока восковка не износится). Долгие годы, и до самого недавнего времени, ротаторы были распространены не менее широко, чем пишущие машинки. Лазерных принтеров-то еще не было. Ротационная машина – один из многих динозавров, недавно оказавшихся благодаря компьютеру на грани вымирания. Это мертвая техника; ее костями и завалена подсобка в лавке Финна. Как и «Гермес-2000». Как и «Эппл IIc», на котором мои дети не больно-то и хотят играть: его монохромный экран не выдерживает конкуренции с видеоиграми. Как и этот мой «SE/30»; как и в конечном счете любое устройство, сколь модным и современным оно ни казалось бы, на котором вы сейчас это читаете.
Я невероятно доволен, что эти три книги будут оцифрованы, заархивированы и опубликованы в столь революционном – ни малейших сомнений – формате[90]. Мы с вами присутствуем при смерти печатного слова в традиционном понимании термина и должны, по идее, испытывать сладкую дрожь ужаса и благоговения. Перед нами стремительно и бесповоротно распахивается мир, в котором слово «библиотека» означает лишь что-то на другом конце модемной линии.
Но, признаюсь, еще больше я доволен, размышляя о том, что любую технику, сколь угодно передовую по меркам дня сегодняшнего, обязательно заменит что-то новое, невообразимое, и представляя себе, как эти слова, нечитанные и уже окончательно нечитаемые, по прошествии многих лет собирают пыль в каком-нибудь дальнем ящике. Где ничего нет, кроме потускневшего английского ключа, серебристого десятицентовика, пары мумифицированных мотыльков и нескольких сотен тысяч заархивированных слов, составленных в строчки.
Я-то знаю; я их и расставил.
Хотелось бы воспользоваться удобным случаем и с благодарностью упомянуть уважаемого Терри Карра – ныне, увы, покойного – за то, что заказал книгу, ставшую в итоге «Нейромантом», безвестному и абсолютно не уверенному в себе автору, чей багаж составляла на тот момент лишь горстка рассказов. Если бы Терри не дал мне тогда шанса, тем самым заставив взяться за что-то (за роман), к чему я собирался морально готовиться еще не один год, крайне маловероятно, что эти книги успели бы к настоящему моменту увидеть свет.
Ванкувер, 16 июля 1992 г.
Андрей Чертков
Роман с киберпанком
«Ну хорошо, ну пробил ты лбом стену, и что ты теперь будешь делать в соседней камере?» – говаривал мудрый человек Станислав Ежи Лец.
Думается, мой несколько затянувшийся «роман с киберпанком» может служить неплохой иллюстрацией этого известного афоризма. Впрочем, вырыть подкоп, ведущий прямиком в апартаменты графа Монте-Кристо, – такая удача выпадает далеко не каждому. А посему, уважаемый читатель, перед вами не многотомный роман, а всего лишь небольшая статья.
Но сначала две оговорки.
Во-первых, эта история – сугубо личная, она ни в коей мере не претендует на истину в последней инстанции. Хотя бы потому, что я не писатель, не публицист и даже не критик, я просто редактор. Потому и рассказывать могу лишь с точки зрения редактора, потратившего энное количество лет на некий издательский проект.
А во-вторых, под термином «киберпанк» я понимаю здесь только и исключительно литературное направление, а вовсе не современную молодежную субкультуру, целиком завязанную на компьютеры и интернет. Прекрасно понимаю, что в настоящее время эти две вещи достаточно сильно взаимосвязаны, однако сейчас меня интересует фантастика, а отнюдь не хакеры и не компьютерные сети.
И начать придется издалека.
В начале 80-х годов, когда американские отцы-основатели киберпанка публиковали свои первые произведения и устраивали шумные войны с так называемыми гуманистами, мы, тогда еще простые советские фэны, ни про какой такой киберпанк знать не знали, ведать не ведали. Общее представление о западной фантастике у большинства читателей застыло где-то на уровне 40-50-х годов. Азимов, Брэдбери, Саймак, Шекли – вот кто был тогда среди основных кумиров. Хайнлайн и тот был мало кому известен. Впрочем, даже счастливчики, получившие доступ к машинописным любительским переводам фантастики (в разных местах их называли по-разному – «ФЛП», «печатки», «система»), в лучшем случае читали лишь отдельные вещи Желязны, Дилэни, Муркока и Олдисса, не имея четкого представления ни об англоязычной НФ 60-х годов в целом, ни о «новой волне» в частности. Круг тех, кто имел доступ к оригинальным изданиям, был еще уже. Источники надежной информации отсутствовали. Культуртрегерская деятельность критиков типа Вл. Гакова помогала мало – по собственному опыту помню, что отличную брошюру «Виток спирали», несмотря на немалый тираж, смогли раздобыть, прочесть и осмыслить лишь очень немногие из даже самых активных фэнов.
Короче, общая картина фантастики за железным занавесом представлялась тогда с нашего берега какой-то фрагментарной и одновременно глянцево-благостной. В то же время – и я четко это помню – у многих из нас было предощущение каких-то порывов свежего ветра, грядущих перемен, которые вот-вот придут к нам с Запада. Но даже самые отважные экстраполяторы предвидели эти перемены именно в области литературы, а никак не политики или экономики. Несмотря ни на какие глиняные ноги, колосс социализма казался всем устойчивым и незыблемым.
Однако перемены в политике, подстегиваемые проигрышем экономического соревнования с Америкой, начались все же раньше. И лишь затем последовали перемены в литературе, в частности в фантастике.
Лично для меня эти перемены во многом связаны с таким ее направлением, как киберпанк.
Впервые это слово я узнал благодаря моему старому другу Борису Завгороднему. Об этой легендарной личности, оставившей глубокий след в истории отечественного фэндома, написано уже немало, поэтому повторяться не буду. Для меня важнее другое: в те далекие уже времена Борис, наплевав на пресловутый железный занавес, стал едва ли не единственным каналом, по которому к нам просачивались свежие книги, журналы и фэнзины из-за рубежа. Разумеется, с Западом переписывался не он один. Однако, в отличие от прочих деятелей от фантастики, он щедро делился своей «добычей» с другими. Именно из его рук получил я и свой первый «Локус», и некоторые другие журналы, давшие определенный ориентир, когда в начале 1988 года мы с Сережей Бережным начали готовить первый номер фэнзина «Оверсан». И именно Борис – с прицелом уже на «Оверсан» – прислал в мае того же года ксерокопию небезызвестной статьи Майкла Суэнвика «A User’s Guide to the Postmoderns». Впоследствии я опубликовал ее трижды – в разных версиях и под двумя разными названиями: «Инструкция к постмодернистам» и «Постмодернизм в фантастике: Руководство пользователя».
