Митч Элбом - Телефонный звонок с небес
– Я обратил внимание, что в телерепортажах вас не было. Вы не общались с журналистами?
– Кэтрин и так была достаточно красноречива.
– Да, эта женщина умеет говорить, – хмыкнул Джефф. – И все-таки, пастор, нам бы не мешало набросать план. Сами видите, как оживилась жизнь в городе. Это маленькое чудо может принести нам вполне реальные возможности.
– Возможности? Какие?
– Расширение туристического бизнеса. Опять-таки, гостей надо кормить. Тоже статья дохода.
– Джеффри, вы верите, что действительно имеет место чудо? – Уоррен выпрямился и сложил руки на коленях.
– Ха-ха! Почему вы спрашиваете у меня?
Уоррен молчал. Джефф опустил ручку. Улыбнулся, в который раз блеснув коронками.
– Скажу вам честно, пастор: я не знаю, как относиться к словам Кэтрин. Не знаю, правда это или ловкая выдумка. Но вы заметили, сколько машин с чужими номерами появилось на улицах? Такое не всегда бывало и летом. Я как-никак бизнесмен и привык думать в этих категориях. – Джефф махнул рукой в сторону окна. – А для бизнеса это хорошо.
* * *Последний разговор с матерью длился не более минуты, но Тесс до сих пор находилась под его впечатлением.
– Мама, на небесах остаются чувства? – спросила она. – Ты что-нибудь чувствуешь?
– …да… любовь.
– А что еще?
– …напрасная трата времени, Тесс.
– Что именно?
– …все остальное…
– Я не понимаю.
– …гнев… сожаление… беспокойство… все исчезает… не потеряйся… внутри себя.
– Мама, я очень сожалею.
– О чем?
— Обо всем. О том, что ссорилась с тобой. Перестала ходить в церковь.
– Тесс… эти прегрешения… они все простятся…
– Простятся ли?
– …после того как ты простишь себя…
– Ой, мама…
– …Тесс…
Последовала долгая пауза.
– …Помнишь, как мы пекли печенье?
Телефон умолк.
Тесс залилась слезами.
* * *Печенье и прочие лакомства были связующим звеном между Тесс и Рут. Они редко сходились во мнениях, но так получилось, что обе были вынуждены довольствоваться обществом друг друга. Тесс не исполнилось и пяти, когда родители развелись. Мать не вдавалась в подробности этого шага, ограничившись одной фразой: «Есть предел человеческому терпению».
Эдвин мигом уехал в Айову, не сделав ни малейшей попытки заявить о своих правах на дочь. Сплетницы лишь закатывали глаза и шептали: «Тут что-то нечисто». Когда Тесс подросла, ей захотелось узнать об отце. На все ее вопросы Рут неизменно отвечала: «Зачем говорить о неприятных вещах?» Это отучило Тесс от расспросов.
Как и большинство детей из неполных семей, Тесс заменила реального отца вымышленным образом, искренне веря, что, если бы он остался с ними, их жизнь была бы куда счастливее. Для Колдуотера мать-одиночка была редким явлением. Много лет подряд, куда бы Тесс ни пришла, ее обязательно спрашивали: «Как твоя мама?», словно развод был чем-то вроде затяжной болезни, требовавшей постоянного наблюдения.
Рут занималась тем, что принято называть ресторанным бизнесом, хотя никакого ресторана у нее не было. Она даже не могла себе позволить нанять работников. Дочь была ее единственной помощницей. Рут называла Тесс «моя печенюшница», поскольку та умела печь на редкость вкусное печенье с арахисовым маслом и шоколадной крошкой. Чаще всего им поручали готовить десерты для свадебных торжеств. Работали обычно на кухне того дома, где собирались гости. Где-то играла музыка, слышался смех, а мать с дочерью топтались у плиты, поглядывая друг на друга, словно девушки, которым на танцах не хватило кавалеров. Рут с ее каштановыми волосами и светловолосая Тесс внешне удачно дополняли друг друга, и гости, растроганные атмосферой свадебного торжества, нередко говорили: «Как хорошо, что у миссис Рафферти хоть кто-то есть».
Но прихожанки местной католической церкви относились к Рут без всякого сочувствия. Они по-прежнему считали развод грехом. Когда Тесс превратилась в симпатичную девочку-подростка, эти благочестивые тетки стали еще язвительнее. Им особенно не нравилось, что мужчины, видя Тесс, всегда улыбались и даже похлопывали ее по плечу.
Окончив среднюю школу, девушка прекратила ходить в церковь. Ей надоело лицемерие взрослых, о чем она и заявила матери. Рут всячески уговаривала ее вернуться, но дочь была непреклонна:
– Зачем я туда пойду? Чтобы слушать перешептывания за спиной? Они и тебя не хотят видеть.
И Рут ходила к мессе одна… пока могла. Когда болезнь загнала ее в инвалидную коляску, Тесс наотрез отказалась возить мать в церковь.
Сейчас, сидя вместе с Самантой в гостиной, Тесс все больше склонялась к мысли позвонить отцу Кэрроллу.
– Я столько лет не ходила в церковь, – вздыхая, говорила она.
– Давай я позвоню, если тебе неловко, – предложила Саманта.
Тесс вдруг ощутила нервную дрожь в левой ноге. С одной стороны, она предпочла бы сохранить разговоры с матерью в тайне. Это как сокровенные мечты, которые перестают быть таковыми, если кому-то о них расскажешь. Но ведь она уже рассказала Саманте и Лулу. Да и в городе происходило что-то сверхъестественное: эти репортажи по телевидению, признание Элиаса Роу, звонки Джеку Селлерсу от покойного сына. Она была не одна такая. Тесс чувствовала: самой ей во всем не разобраться.
Ее это удивило. Она давно вырвалась из рамок местных представлений и сама управляла своей жизнью. Она не стала выходить замуж и вообще уехала из Колдуотера. У нее был собственный бизнес, пока болезнь матери не заставила ее вернуться. Но и вернувшись, она полагалась только на себя. Теперь уже ей приходилось нянчиться с матерью: водить в туалет, чистить зубы и укладывать спать.
Но сейчас мир перевернулся вверх тормашками. Тесс нуждалась в том, чтобы кто-нибудь помог ей понять то, что было выше ее понимания.
«Тесс… эти прегрешения… они все простятся», – сказала ей Рут.
– Позвони священнику. – Тесс подняла глаза на Саманту.
* * *Джек свернул на подъездную дорожку. Его сердце громко стучало.
Он решил рассказать о звонках бывшей жене. Безотлагательно. Прямо сегодня. Он позвонил Дорин и сказал, что им надо кое о чем поговорить. Приехав, он собирался сразу же начать со звонков Робби. Чуть ли не с порога, пока хватает смелости. Ему было все равно, застанет ли он Мела, нынешнего мужа Дорин. Робби – их сын, его и Дорин. Она имела право знать. Джек представлял, как она разъярится, что он не сообщил ей раньше. Ему к этому не привыкать. Дорин всегда находила повод для ярости. А дальше ждать нельзя. Каждый день лишь усугубляет ситуацию.
Колдуотер менялся на глазах. Город наводнили приезжие. Местные жители вдруг стали активными прихожанами. Люди молились даже на лужайке перед домом Кэтрин. Джек и Рэй каждый день разбирали жалобы на незаконную парковку: приезжие ставили трейлеры и палатки где попало. Мэр решил устроить общее собрание горожан, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Джек был обязан сообщить Дорин, что они тоже причастны к происходящему. Это самое малое, что он мог сделать.
Джек поднялся на крыльцо, набрал в легкие побольше воздуха и взялся на ручку. Дверь оказалась открыта.
– Дорин, привет. – Он вошел. – Это я.
Ответа не было. Джек заглянул в кухню. Пусто. Он вышел в коридор.
– Дорин, ты где?
Из гостиной доносилось не то всхлипывание, не то шмыганье носом.
– Дорин, что с тобой?
Его бывшая жена сидела на диване, держа в руках фотографию Робби. По ее щекам обильно катились слезы. Такое с нею периодически случалось. Как же он не почувствовал, когда звонил ей? Весь разговор насмарку.
– Дорин, ты как? – тихо спросил Джек.
Она плотно сжала губы, смахивая слезы, а потом сказала:
– Джек, я только что говорила с нашим сыном.
* * *– Мистер Хардинг желает видеть Рона Дженнингса, – произнесла в интерком секретарша.
Салли уселся рядом с ее столом, надеясь, что никто не обратил на него внимания.
Редакция «Нортерн Мичиган газетт» занимала достаточно скромное здание. Все кабинеты и комнаты подчинялись железной журналистской логике: творческая часть слева, деловая – справа, прозрачные стены между ними. Слева на столах громоздились бумаги. На одном сидел всклокоченный блондин и, зажав плечом мобильник, что-то строчил в блокноте. Справа порядка на столах было больше, а галстуки работающих были повязаны как следует. Из комнаты, что была заметно просторнее остальных, сейчас выходил Рон Дженнингс, издатель газеты. Его фигура напоминала грушу, редеющие волосы были тщательно расчесаны, глаза прятались за стеклами темных очков. Взмахом руки Дженнингс пригласил гостя войти, Салли встал и двинулся вперед, неуверенно переставляя ноги. Так он шел к родителям, когда его выпустили из тюрьмы.
– Марк рассказывал мне про вас. – Дженнингс протянул руку. – Мы с ним вместе учились в колледже. Думаю, это он вам тоже рассказал.
