Джордж Сильвестр Вирек - Обнаженная в зеркале
Феба сдержала смех. Чтобы переменить тему, она спросила:
– Как мне вести себя в присутствии Императора?
Главный евнух, который теперь проявлял к ней личный интерес, объяснил правила дворцового этикета.
– Не раскрывай рта, пока Император не обратится к тебе. Ни о чем не говори, пока Император не заговорит об этом первым. И, – добавил он торжественно, – не двигайся, пока Император не подаст знак.
Несмотря на внушительный живот, главный евнух кланялся каждый раз, когда упоминал императора.
– Но я не кукла, – возразила Феба. – Я не могу стоять неподвижно, как статуя.
– Мое дорогое дитя, – ответил он, – не вздумай нарушить дворцовый этикет. Кроме того, – он предостерегающе поднял руку, – не дотрагивайся до Его священной особы, пока Он не позволит. Подобная неучтивость наказывается медленным удушением.
– Я даже не могу его поцеловать?
Главный евнух бросил на неё испуганный взгляд.
– Только в ответ на Его ласки.
– А что случилось с двенадцатью девушками, которые прибыли сюда из Антиохи в прошлом месяце? – спросила Феба, пользуясь отеческим расположением главного евнуха. – Я сама выбирала их. Мне хотелось бы поговорить с ними.
Главный евнух улыбнулся, как улыбаются лишь змеи и евнухи.
– Любую женщину, которая не может доставить удовольствие Божественному Императору, сбрасывают со скалы в море.
– Кто-нибудь из них остаётся в живых?
– До сих пор никому этого не удавалось.
«Что ж, подумала Феба, смерть – достойная плата за ночь с цезарем».
Этой ночью рабы с факелами провели Фебу в личные покои императора – в башню, возвышавшуюся на скале над бушующим морем.
Удивительные цветы и редкие фрукты из самых дальних уголков империи, изысканные вина, приправленные возбуждающими средствами, и ложе, застеленное пышными мехами, – всё это ожидало Фебу. Император между тем всё еще был занят, правя миром. Любовь могла подождать. Раздираемая страхом и любопытством, Феба старалась побороть волнение.
Наконец, Тиберий вошел через потайную дверь, замаскированную гобеленом. Одетый в пурпурную тогу, он молча опустился на ложе рядом с ней. Феба смотрела на него, не говоря ни слова. Испещрённое морщинами лицо императора было мрачно, его сверкающие, холодные глаза – глаза василиска – впились в неё.
Медленно она сбросила одежды.
Тиберий пристально разглядывал её. Что-то, смутно напоминающее желание, блеснуло в его мрачных, бездонных глазах. Затем резким движением, неожиданным для человека его возраста, он сбросил тогу. Его тело оказалось на удивление молодым, мускулистым, напряжённым; ни намека на отвисший живот, столь частый у стариков.
Император опустился на ложе рядом с ней. Его руки обхватили её тело; движения их были неистовыми, безжалостными, пугающими.
Тянувшиеся минуты казались бесконечными, они ползли, словно змеи. Он ожёг поцелуем губы Фебы. Его зубы впились в её плоть. Его длинные пальцы с силой сомкнулись на её членах. Она едва сдержала крик боли.
Странный звук вырвался из горла императора. И вновь потянулись минуты, казавшиеся вечностью. Агония напряжённой неопределенности. Феба чувствовала кровь на губах. Однако ни высшей точки возбуждения, ни острого, болезненного наслаждения, ни последующего освобождения.
Вновь и вновь припадал Тиберий к её груди и терзал её плоть зубами. Потом замер. Возглас разочарования вырвался из его груди. Он вскочил на ноги.
– Вы все одинаковы! – закричал он.
Вожделение сменилось неистовой яростью. Сильные руки вцепились ей в волосы. Тяжелые удары посыпались на живот. Ногти терзали кожу.
В приступе гнева Тиберий схватил Фебу и потащил к окну.
Евнух не солгал. Это окно было и выходом, и концом жертв императора.
Тусклый, желтоватый свет луны осветил покрытое испариной лицо цезаря. Его глаза были темны, словно штормовое небо, закрытое тяжёлыми тучами. Его губы дрожали и кривились в злобной и болезненной ухмылке. Феба взглянула на бездну, разверзшуюся внизу, на волны, бушующие, подобно гневу цезаря.
Нарушая запрет евнуха, она воскликнула:
– О, Божественный Император, почему я должна расплачиваться за проступки других?
Зная, что скоро её уста сомкнутся навеки, мрачный тиран ответил с жестокой откровенностью:
– Никто из смертных не должен знать, что Цезарь не смог…
Его голос сорвался. Он вновь подхватил девушку и оттолкнул ставень, за которым её ждала гибель. Однако острый ум и находчивость Фебы вновь пришли ей на помощь.
– Женская некомпетентность вовсе не свидетельствует о твоей слабости, Август! – торопливо воскликнула она.
Тиберий ошеломлённо взглянул на неё. Затем с холодной, зловещей ухмылкой вновь бросил её на ложе.
Всё тело Фебы болело. Но её глаза внимательно изучали его тело, от пальцев ног до сверкающих, зловещих глаз.
– Цезарь, – вкрадчиво прошептала она, – не бывает бессильных мужчин; бывают неумелые женщины.
Она призвала на помощь всё свое искусство. Пренебрегая правилами придворного этикета, начала исследовать умелыми руками и губами все его эрогенные зоны. И, наконец, Тиберий ответил ей…
Она в очередной раз одержала победу.
Император, вновь ощутивший себя мужчиной и любовником, зарычал от наслаждения. Под влиянием нахлынувшего на него великодушия, вызванного утолённым, наконец, желанием, он предложил ей виллу на Капри и дворец в Риме, но Феба благоразумно отказалась.
– Твоя любовь, Цезарь, – сказала она, – драгоценнее любых сокровищ.
Тиберий был скуп и подозрителен. Раньше или позже, Фебе пришлось бы пожалеть о его щедрости.
– И чем всё это закончилось? Сколько продолжалась эта связь? – спросил Адам, невольно заинтригованный рассказом Стелы.
– Феба ласкалась к Цезарю, словно котенок, пока заря не окрасила башни императорского дворца. Тиберий, слишком мудрый и слишком старый, чтобы рассчитывать на повторение ночного чуда, удовлетворился старческими разглагольствованиями. Феба терпеливо слушала. Она была довольна собой и не противоречила императору, который в радужных красках рисовал её будущее как хозяйки Капри. Никогда не следует спорить с детьми, сумасшедшими и монархами.
Когда появились слуги с завтраком для цезаря, они были поражены, увидев Фебу живой, рядом с императором. Тиберий приказал принести из сокровищницы драгоценное жемчужное ожерелье для женщины, которая заставила его вновь почувствовать себя мужчиной. На радостях он приказал помиловать всех, кто был накануне приговорен к казни, за исключением своих близких родственников.
Пока Тиберий диктовал длинные указы, определявшие жизнь государства, Феба пошла прогуляться в императорских садах. Она так и не вернулась с прогулки, совершив побег с помощью главного евнуха, своего вероятного отца, через секретный туннель, который во времена Тиберия вел из дворца в Голубой Грот.
– Наверно, император был в бешенстве? Разве он не пытался вернуть Фебу?
– Разумеется. Разгневанный император приказал обезглавить трех офицеров и кастрировать семерых рабов. Но ни репрессии, ни суровые приказы, ни самые тщательные розыски не помогли отыскать беглянку. Жемчуга императора, а также собственные достоинства Фебы открывали любые ворота. В конце концов она вернулась на родину, где прожила до конца своей жизни, окружённая толпой пылких, молодых любовников.
– Откуда тебе всё это известно? – спросил Адам.
– Потому что Фебой была я, – улыбнулась Стелла.
Глава 8
Богиня из сточной канавы
– НЕАПОЛЬ – как всё здесь изменилось! Сейчас он похож на беззубый рот – лучших зубов не хватает. Все эти новомодные, шикарные отели… Нет, мне не нравится, что тут понастроили после войны. Тем не менее, улочки у гавани остались прежними. Жизнь по-прежнему течёт здесь беззаботно и беспорядочно, как и всегда в трущобах.
– Но не опасно ли посещать эти кварталы без сопровождения? – заметил Адам.
Стелла рассмеялась.
– Со мной ты в безопасности.
– Куда ты хочешь пойти?
– Есть нечто завораживающее в атмосфере лачуг и притонов. Может быть, это запах самой жизни…
Адам был шокирован.
– Стелла!
– Разве тебе никогда не хотелось ощутить жизнь в её неприкрашенном виде?
Её ноздри жадно раздувались. Покачивая бедрами, она направилась к маленькому мраморному столику в грязном кафе. Двое молодых мужчин, весьма потрепанного вида, но одетые с претензией на элегантность, потягивали дешевое вино. Они с удивлением взглянули на приближавшуюся к ним роскошно одетую иностранку и стали разглядывать её с наглостью профессиональных сутенёров.
Адам едва поверил своим ушам, когда Стелла по-приятельски заговорила с ними. Сутенёры понимающе усмехнулись. Они не встали со стульев, но на их лицах появилось довольное, почти блаженное выражение. Они что-то оживлённо затараторили.
Повернувшись к Адаму, она бросила чуть извиняющимся тоном:
