Брайан Макгрори - Приятель
Гарри вырос и стал спокойным, уверенным в себе псом, непременным атрибутом Бэк-Бэй – он неизменно сидел без всякой привязи на веранде дома и задумчиво взирал на окружающий мир. Пэм тоже «выросла», пройдя путь от зоомагазина (который успел прогореть) до собственной клиники на Ньюбери-стрит. Начинала со скромного кабинета, где работали, кроме нее самой, только две сестры (они же регистраторы), а затем превратила его в клинику с целым штатом врачей, обслуживающих неуклонно растущую клиентуру. Еще она принадлежала к тому типу людей – я имею в виду, женщин, – которые с возрастом становятся все более привлекательными. Опыт шел ей на пользу практически во всех отношениях.
– С детьми сейчас хорошо проводить отпуск на островах Карибского моря, – сказала Пэм с улыбкой и широко распахнула глаза, чтобы показать: сама она вовсе не избалована роскошью отдыха в тропиках. Разговаривая со мной, Пэм прощупала моего довольного пса вдоль и поперек. При этом ее руки все чувствовали, иногда задерживаясь то тут, то там и тихонько прижимая пациента таким образом, чтобы не причинить боль, а расслабить мышцы и успокоить. Она заглянула в уши Гарри. Взяла кровь на анализ так, что Гарри даже не вздрогнул. Она могла бы и глаз у него вынуть, а он лишь взглянул бы на меня (оставшимся глазом), будто говоря: «Да все нормально, я ей доверяю».
Пэм заглянула на миг в карточку и сказала, приблизив лицо к морде пса:
– Ты немного похудел, Гарри. Мне это не слишком нравится.
Доктор предложила нам прийти завтра и пройти УЗИ. Я объяснил, что сам не смогу, потому что мне нужно уехать, но попрошу Кэрол привести Гарри.
– Он поправится, – сказала мне Пэм, глядя в глаза долгим взглядом, как делала всегда. – Мы во всем разберемся и сделаем все, что потребуется.
На прощание она поцеловала Гарри в нос (везет же собаке!) и пожелала нам всего доброго.
* * *В тот же вечер я был уже в Вашингтоне – проведывал заболевшую Мэри Макгрори, мою тетку. Для читателей вашингтонских (да и многих других) газет, для крупных политиков целой эпохи, для всех, кто следил за политической жизнью страны, Мэри была живой легендой. Политической журналистикой она занялась, когда редактор газеты «Вашингтон стар» послал ее в середине 1950-х годов в Капитолий на слушания в комитете сенатора Маккарти[15] (тогда слушались дела армейских чинов) и посоветовал: «Напишите статью в форме письма своей тетушке». Мэри окунулась в политику с головой. После убийства президента Джона Кеннеди она написала историческую фразу: «Мир никогда больше не будет смеяться». В 1974 году Мэри Макгрори стала лауреатом Пулитцеровской премии за серию статей об Уотергейтском скандале[16]. Пожалуй, больше всего она гордилась тем, что попала в список личных врагов Ричарда Никсона. В «Вашингтон пост» она вела откровенно либеральную колонку, которую охотно перепечатывало множество других газет, и не оставляла этого занятия до того дня в 2003 году, после которого писать больше не смогла.
С Мэри, двоюродной сестрой моего отца, я познакомился, будучи студентом-младшекурсником. Тогда я впервые проходил практику в вашингтонских газетах, и эти два месяца запомнились мне как самое яркое событие моей юности.
Немного я слышал о Мэри и раньше, от родителей, однако они не были знакомы с нею близко. И мамины, и папины родные всегда жили в Бостоне, а Мэри уехала в Вашингтон еще в 1950-е годы и больше не возвращалась, разве только приезжала на праздники да на свадьбы родственников.
Однажды я опустил монетку в двадцать пять центов в телефон-автомат, находившийся в общежитии Американского университета в Вашингтоне, и позвонил в «Вашингтон пост». В принципе, это было все равно что игроку школьной бейсбольной команды звонить на стадион «Янки» и требовать Дерека Джитера[17]. Но помощница Мэри, взявшая трубку, соединила меня с нею, и я сказал просто:
– Привет, Мэри. Меня зовут Брайан Макгрори. Мы, кажется, родственники.
– Чудесно! – отозвалась она. – У меня в эту субботу соберутся гости. Можешь приехать ко мне домой часов в шесть? – Это был не столько вопрос, сколько приказ. Я не успел еще выдавить ни слова в ответ, как она сообщила мне свой адрес и добавила: – Буду ждать тебя с нетерпением. А сейчас мне нужно бежать. Времени – ни минуты.
На том разговор и закончился.
Я очень волновался. Упоминания о квартире Мэри на Маком-стрит в Кливленд-Парке не сходили со страниц разделов светской хроники благодаря регулярно проводившимся у нее званым обедам. Тип О’Нил и Тед Кеннеди распевали там ирландские народные баллады, а множество других конгрессменов, сенаторов, советников Белого дома, министров и самых именитых журналистов обсуждали животрепещущие политические проблемы. И вот в ближайшую субботу среди них должен был оказаться я, чтобы отстаивать свое мнение по таким вопросам, как достигшая в то время огромного размаха безработица или роль противоракетной обороны в холодной войне. Боже, да ведь это просто катастрофа! В назначенное время я нажал на кнопку домофона на парадной двери многоквартирного дома, спустился лифтом, как было велено, на один этаж и медленно побрел по длинному темному коридору, мимо мусоросборника, мимо пожарного выхода, к угловой квартире. Там я задержался, собираясь с духом и чувствуя себя так, как, наверное, чувствовал себя Страшила перед аудиенцией у волшебника Изумрудного города. Мне предстояло войти в жилище известной журналистки, равных которой до той поры я не встречал. И мысль о том, что мы носим одну фамилию, мне не помогала. К тому же мне предстояло попасть в совершенно незнакомый мир. Голова у меня гудела от множества фактов, почерпнутых из свежих номеров «Уолл-стрит джорнэл», «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Я начитался до такой степени, что, пожалуй, по истории ближневосточного конфликта мог бы выдержать выпускной экзамен на факультете права и международных отношений. Но, казалось, стоит первому же гостю поинтересоваться, как у меня дела, и я упаду в обморок. Потом та же «Пост» напишет в разделе светской хроники: «Таинственный гость приехал на метро, а уехал в машине “скорой помощи”».
Постучал в дверь. Сначала ничего не последовало, затем послышалось шарканье ног, позвякиванье – дверь отворилась. Очень приятная дама лет шестидесяти с небольшим, с добрым лицом, окинула меня взглядом с ног до головы, от брюк в коричневую клетку (их купила мне мама специально для такого торжественного случая) до вельветовой спортивной куртки, которая была мне маловата. Я нарушил молчание, протянув руку со словами:
– Я Брайан Макгрори. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Она выслушала меня спокойно, даже ободряюще, и в ту минуту я не мог, конечно, догадаться, сколько сотен раз впоследствии мы будем с нею обедать, сколько тысяч раз будем звонить друг другу, лакомиться запеканкой из мелко нарубленной говядины воскресными вечерами, праздновать сочельник, обсуждать ее колонки, вместе путешествовать, освещая президентские избирательные кампании. Не мог я представить и ее сумасшедших звонков на голосовую почту, когда она воображала, будто в тот момент я могу ее слышать («Алло? Это Брайан? Здравствуй!») Но вот что я почувствовал в самую первую минуту, так это то, что я очень рад оказаться у нее в гостях. И все тревоги куда-то пропали.
– Конечно, конечно, – проговорила она мелодичным голосом с выражением удовольствия на лице. Провела меня в гостиную, сняла со стены старенькую пожелтевшую семейную фотографию и сказала:
– Вот, посмотри. Этот мужчина тебе знаком? Ты – вылитый дедушка.
Тут она не ошиблась.
Одета Мэри была вызывающе – иначе не скажешь, – хотя не нужно путать это с понятием «неприлично». Я имею в виду, что все на ней было сплошь из атласа и шелка, я даже запомнил, что платье украшали перья, и цвет одной детали мог гармонировать, а мог и контрастировать со всеми остальными. Мэри не была расположена к спокойным тонам нигде и ни в чем. Что бы ни делала, она никогда не скрывала легкой усмешки и, как бы банально это ни звучало, когда она смотрела на окружающий мир, в глазах ее плясали чертики. Ничто не принималось ею всерьез, но и откровенных шуток она не допускала.
– А где же все? – спросил я.
– Гости, – ответила Мэри, – придут в семь. – Гости. – Пойдем, – и повела меня в другую комнату, более просторную, более светлую. Показала бар, объяснила, где лежит лед, и дала советы, как лучше и быстрее готовить напитки, когда в комнатах появятся гости. Мне не нужно было переживать о том, как вписаться в эту компанию – на мою долю выпала роль бармена, причем без всякой оплаты. Лучше бы я тогда почитал о коктейлях, чем о заварушке в Бейруте.
Уже позднее я выяснил, в какую хорошую компанию попал: Джордж Стефанопулос[18] поведал мне, что начинал свою карьеру в высших кругах Вашингтона с того, что выполнял обязанности официанта на приемах у Мэри Макгрори – как многие до него и после. Меня же спустя несколько месяцев повысили до звания садовника. Настоящим гостем (и то с весьма непрочным статусом) я стал лишь года через два, когда вернулся в Вашингтон в качестве корреспондента газеты «Нью-Хейвен реджистер». А вот в третий приезд, когда я стал корреспондентом «Бостон глоуб» при Белом доме, мы с Мэри сделались близкими друзьями: почти каждое воскресенье обедали вместе, подолгу гуляли с Гарри по всему Кливленд-Парку, а в рабочие дни обсуждали ее колонки, мои статьи, всевозможные события на Капитолийском холме.
