Татьяна де Росней - Сердечная подруга
Во время болезни наши со Стефаном отношения изменились, и не в лучшую сторону. Я запомнил вечер, который стал началом конца. Мы ужинали вместе в модном ресторане, который выбрал Стефан. В этом роскошном месте, кишащем актерами, манекенщиками, журналистами и писателями, я чувствовал себя неловко. Что до моего друга, то он был знаком со всеми – от хозяина ресторана до официанток.
На Стефане был синий блейзер, очень яркий и привлекающий внимание. Светлые волосы, слишком длинные, на мой взгляд, были зачесаны назад – с такой прической часто изображают падших ангелов. Его мобильный звонил без конца. Стефан говорил громко, и весь зал слушал его разговоры. Сначала позвонила его жена, потом – помощник, потом – любовница, потом – мать. Он сообщал мне об этом, заговорщицки подмигивая, в то время как принесенное официантом блюдо остывало на столе.
К своей жене Стефан испытывал снисходительное презрение, и долгое время я следовал его примеру. В нем я нашел верного компаньона и надежного друга, который никогда не позволял женщинам вставать между нами, поскольку считал, что дружба – прежде всего.
Мимо нашего столика прошла молодая женщина в откровенном наряде, оставлявшем на виду колечко в пупке.
– Хороша кошечка, правда? – пробормотал Стефан.
С этого обычно начинались наши разговоры о женщинах – настоящий ритуал с шифром, языком жестов, правилами. К примеру, мы никогда не использовали слово «женщина». На горизонте возникла аппетитная самочка? Мы называли ее «киска», «крошка», «цыпочка». Но если на нашем пути попадался экземпляр не первой молодости или толстуха, то в ход шли «старушка», «страшилка» или «жиртрест».
Супруг между собой мы называли «моя» либо пренебрежительно «жена». Тем, кого хотели соблазнить, шептали на ушко «зайка», «крошка», «звездочка» или «моя милая». И это было очень удобно. По крайней мере, для Стефана, но не для меня.
Женщины! Только это нам и осталось. Мы со Стефаном редко говорили о чем-то другом. Деньги? У меня их не было. Автомобили? Не стоит даже начинать: зарплата не позволяла мне колебаться между «BMW 725 TDS» и «Mercedes C250 TD». Спорт? Стефан интересовался «Формулой-1» и теннисом, а я – футболом.
Разговаривать о женщинах – это было целое искусство. И мы никогда не уставали обсуждать эту тему. Согласно классификации Стефана, существовало три типа женщин: «горячие», «неносибельные» и «святые». «Главное – вовремя определить, с кем имеешь дело!» – заявлял он и в сотый раз излагал правила, которым я следовал с прилежанием адепта тайного учения. Итак: «обходить стороной «неносибельных» и «святых», исключение – форс-мажор, к примеру, если напился или тебе очень одиноко. Никогда не приводить «цыпочку» в семейное гнездышко, в этом случае предпочтительнее отель. Всегда пользоваться презервативом и заранее придумать объяснение для супруги, если когда-нибудь резинка случайно попадется ей на глаза».
Золотым считалось следующее правило: «Никакого секса с женщиной, когда она «нездорова», иными словами – «невтыкаема». Даже если «крошка» хороша, как богиня, но у нее месячные, она несет мужчине несчастье!» В этом вопросе Стефан был категоричен. Да и какие могут быть сомнения, ведь это черным по белому написано в Библии!
Естественно, Элизабет с самого начала невзлюбила Стефана, наши с ним перемигивания и секреты. Думаю, она догадывалась, о чем мы обычно разговариваем. Но больше всего она злилась на меня из-за нашей со Стефаном близости, пусть и дружеского характера. Это ему я демонстрировал свою привязанность, его уважал, с ним делился своими мыслями, ему, а не ей, доверял.
Я признался Стефану, что после операции у меня ни разу не было женщины. Его голубые глаза расширились от удивления. Но это же ненормально! Мне надо срочно наверстать упущенное! Мужчина без сексуальной жизни перестает быть мужчиной! Напрасно я пытался объяснить, что снижение либидо после операции по пересадке сердца – это нормально. Доктор говорил об этом.
Но Стефан меня не слушал. Лицо его стало серьезным. Он сказал, что с некоторых пор я сильно изменился. Он стал развивать эту тему, а я слушал его, пока меня вдруг не посетило странное ощущение, будто я удаляюсь от него с каждой секундой все дальше. Теперь я смутно различал лишь его ярко-синюю спортивную куртку и золотистое облако волос. Скоро его плечистая фигура вообще пропала из моего поля зрения.
– Ты меня не слушаешь! – нервно и обиженно заявил Стефан. – Ты сам не свой! Ночь любви, и к тебе вернется энергия, поверь! И мы тебе это сейчас устроим. У меня есть одна девочка, она все сделает по первому разряду. Сейчас я ей позвоню. – И он взмахнул своим мобильным, словно это была волшебная палочка. – Не волнуйся, Бутар! Любовь – как велосипед: раз научился, и это с тобой на всю жизнь! Ты справишься!
Отмахнувшись от моих возражений, он набрал номер. Занято.
– Дело дрянь! – выругался Стефан. – Надеюсь, она не завела себе постоянного дружка…
Я молился про себя, чтобы так оно и было.
– Знаешь, старик, – громогласно начал он, – порядочные женщины – как артишоки: и у тех, и у других до самого интересного надо еще докопаться!
И он громко расхохотался. Посетители за соседними столиками стали оборачиваться, чтобы посмотреть на нас. Мне вдруг стало стыдно находиться с ним рядом. Куда подевалось наше былое взаимопонимание? Что такое могло произойти, что после разлуки в несколько месяцев мне вдруг стало не о чем с ним говорить?
И почему эта шутка с артишоком встала мне поперек горла?
* * *Скоро мне предстояло вернуться на работу. Это меня совсем не радовало. Я чувствовал себя ребенком, который с ужасом ждет окончания каникул. Осталось всего несколько недель свободы! Париж раскрыл мне свои объятия – земля чудес, которую я никогда не давал себе труда исследовать. Я с утра до вечера бродил по городу, позволяя внезапно проснувшемуся чутью направлять мои шаги. Иногда компанию мне составлял Матье.
Однажды в субботу после полудня мы прогуливались по кварталу, в котором я почти не бывал. Мне вдруг захотелось узнать, что таит в себе здание с впечатляющим фасадом на бульваре Осман, располагавшееся чуть в стороне от авеню и тем самым нарушавшее ее монотонность. Оказалось, что это – музей Жакмар-Андре, в экспозицию которого входили мелкие столярные изделия, настенные ковры и гобелены, мебель и картины. Насладившись созерцанием предметов повседневного обихода, принадлежавших прошедшей эпохе, мы поднялись по лестнице, поддерживаемой двумя мраморными колонами. Она привела нас вовсе не к спальням, а к коллекции итальянской живописи.
Целый этаж был отдан под имитацию жилища флорентийского дворянина, и все предметы меблировки несли на себе отпечаток Кватроченто: инкрустированные оконные переплеты, изображения Мадонны с младенцем, глазурованная керамика. Мне показалось, что я вернулся во Флоренцию, когда передо мной предстали комнаты с кессонным потолком, концентрация скульптур, фресок, пилястров, картин в овальных рамах и фаянса в которых поражала воображение.
В последнем зале, темном и мрачном, находились картины. Матье следовал за мной без особой охоты: у него было назначено свидание. Но, желая доставить мне удовольствие, он сделал вид, что любуется колоритным Беллини и великолепным Мантеньей. А потом потянул меня за рукав, чтобы сообщить, что уходит. И в это самое мгновение я увидел ее!
Картина позвала меня из противоположного конца зала. Она влекла меня к себе, когда я был еще далеко, и я ответил на этот зов, как кусок металла отвечает на зов магнита. Полотно было написано тем же художником, чья работа вызвала у меня такую бурю восторга во Флоренции. Да, это была его рука, поразительно точная, почти бесхитростная; те же цвета – яркие, современные, и та же дерзкая перспектива.
Я наклонился к маленькой позолоченной пластине, чтобы прочесть имя художника: Паоло Уччелло (1397–1475), «Святой Георгий с драконом».
Когда я стал рассматривать дракона, то почувствовал, как сердце начинает биться быстрее. Его пронзенная копьем глотка, раскрытые крылья, усыпанные симметричными черными кругами, и скрученный от боли хвост пугали меня не меньше, чем изображенную у него за спиной девушку с застывшим лицом и сложенными в молитвенном жесте руками.
Мое сердце снова не выдержало – заколотилось в груди, словно пойманная птица. В висках застучало.
Я старался успокоиться, совладать со страхом, скрыть от окружающих бурю, разразившуюся у меня в душе. Я не мог оторвать от картины глаз. И вдруг понял, что испытываю при контакте с ней, что вселяет в меня такое волнение. Это был вовсе не страх перед сердечным приступом, это было… истинное наслаждение.
– Что с тобой? – спросил Матье.
Я обернулся к нему и улыбнулся:
– Тебе приходилось видеть что-либо прекраснее?
Мой голос прозвучал едва слышно и немного иначе, чем обычно.
