Дорит Линке - По ту сторону синей границы
От этой мысли мороз по коже.
Вода уже темно-серая.
Теперь нас могут заметить. Нужно только следить, чтобы это оказались правильные люди. Скоро доплывем до международных вод, там наши шансы повышаются. Сдаваться нельзя, надо держаться, надо время от времени делать передых, следя за тем, чтобы нас не снесло. Может быть, нас заметит западногерманский паром.
Вода начинает чуть светиться в предрассветной дымке.
Когда я вытягиваю руку в гребке, ее видно до самых кончиков пальцев. Останавливаюсь, поднимаю голову.
Вот-вот рассветет!
Резко сдвигаю очки с прикрепленной к ним трубкой книзу, глубоко вздыхаю. Как приятно не чувствовать давления чашечек очков.
Андреас перебирает руками в воде, чтобы не снесло течением. Наконец-то я его вижу – первый раз после ночи. Он смотрит через плексиглас очков, медленно их стягивает. Вид у него измученный, лицо бледное, под глазами круги. Ничего удивительного – при таком-то напряжении.
– У тебя усталый вид, – говорит он.
Пытаюсь улыбнуться, перевожу взгляд на горизонт.
Передо мной серебристые волны Балтики – необъятный простор, завораживающий и пугающий одновременно. На востоке на фоне еще по-ночному темного неба наливаются темно-красным облака. Солнца не видно. Пока еще не видно.
Я почти стою в воде, медленно шевеля ластами, и не могу отвести взгляд. Вот сейчас, сейчас это произойдет…
Андреас тоже не отрываясь глядит на восток.
На горизонте появляется сверкающая полоса, она растет, становится все шире, и вот возникает ослепительное сияние, полукругом расходящееся по воде.
Я зажмуриваюсь – свет такой яркий, да еще и соленая вода щиплет глаза.
Вверх медленно поднимается окутанный серым облаком огненный шар. Сквозь него пробиваются лучи, небо загорается оранжевым, розовым, желтым и красным.
Наконец-то рассвело! Лодок не видно.
Резиновая шапочка сползла набок. Поправляю ее, натягиваю покрепче на лоб, снова надеваю очки.
Андреас мне кивает.
Мы плывем дальше.
* * *Дед стоял в коридоре, одетый в темно-зеленый шерстяной костюм.
Седые пряди он зачесал поперек головы, между ними просвечивала розовая кожа.
Мама закатила глаза:
– В этом костюме ты был еще на нашей свадьбе!
– Точно!
– Не хочу ехать, – сказал папа.
Он только недавно вернулся из психушки и был похож на сонную муху.
– Нет, ты поедешь, – сказала мама и бросила на кровать папины черные лаковые туфли. – Ну же, вставай! Покатаемся на машине.
Папа откинул одеяло и встал. Кататься он любил. Мама смотрела, как он одевается. В черном платье и жемчужном ожерелье она была похожа на печальную принцессу.
Мы с папой залезли на заднее сиденье «Траби», дед сел рядом с мамой. Она разрешает ему сидеть спереди, потому что он был суперстар.
Я открыла учебник немецкого – к следующему уроку задали выучить наизусть балладу Шиллера «Ивиковы журавли». Дело двигалось туго.
Мама повернула ключ, в моторе что-то недовольно заскрежетало, но он завелся.
– А где это – Регий? – спросила я.
– В Сибири. Стратегического значения не имеет, – ответил дед.
– Чушь, – оборвала его мама. – Это где-то в Греции, детка.
Папа сиял, как всегда, когда мы ездили по Ростоку на машине. То и дело тыкал пальцем в окно и комментировал:
– Дворец спорта и конгрессов. Я туда часто хожу смотреть гандбол! «Эмпор Росток» – отличная команда!
– Бред, – фыркнул дед. Он был прав, папа еще никогда в жизни не был на гандболе.
«Траби» снова издал какие-то странные звуки.
– Социалистическое качество! – мрачно прокомментировал дед. – Мы за Лизелоттой едем?
Мама кивнула.
– А Акрокоринф тоже там?
– Конечно. В балладе ведь всё происходит в Греции.
Я читала дальше, а папа громко объявлял, мимо чего мы проезжаем: Карл-Маркс-штрассе, Дюрер-плац, Коперникус-штрассе.
– А пританы – это кто? К которым «люди кинулись»?
– Начальники, – сказал папа. – А вот вокзал Клемента Готвальда!
– Может, хватит уже? – сказал мама раздраженно.
Дед фыркнул:
– Вроде нашего Политбюро, детка. Все очень даже просто.
На аллее Ленина мы остановились.
Лизелотта, или, как ее обычно называли, тетя Лило, опираясь на палку, уже ждала нас возле подъезда. В седых волосах застрял ярко-красный цилиндрик бигуди – перед прогулкой по променаду тетя явно прихорашивалась.
Я захихикала. Дед вышел из машины и, придерживая тете переднюю дверь, поприветствовал ее:
– Расфуфырилась-то как!
Лило вздрогнула и, кряхтя, втиснулась в нашу малолитражку. На заднем сиденье сразу стало тесно: тетя толстая, к тому же у нее палка.
– Погоди-ка! – мама перегнулась через водительское сиденье и вынула из волос Лило бигуди.
– Спасибо, деточка!
Лило спрятала бигуди в сумочку, а потом наклонилась ко мне, да так близко, что стали видны красные сосудики и один черный волосок у нее на подбородке.
– А что ты такое интересное читаешь, деточка?
– Шиллера.
– Бассейн «Нептун»! – объявил папа.
– В «Нептуне» у меня тренировки, – сказала я. – А где Фокида и Авлида?
– Да господи боже мой, в Греции!
Мама нажала на газ, «Трабант», взревев, прыгнул вперед.
Тетя Лило показала на мой учебник:
– Шиллер такой романтичный! Почитай нам, пожалуйста, что-нибудь вслух.
По-моему, она перепутала Шиллера с Гёте, но я все равно начала читать – с четырнадцатой строфы, до которой уже дошла.
Их руки тощие трепещут,
Мрачно-багровым жаром плещут
Их факелы, и бледен вид
Их обескровленных ланит.
Я остановилась и посмотрела на тетю Лило – она недоуменно глядела на меня. Я продолжила:
И, к привиденьям безобидны,
Вокруг чела их, средь кудрей,
Клубятся змеи и ехидны
В свирепой алчности своей[19].
Тетя Лило неодобрительно покачала головой.
– Да уж, весьма романтичненько, – пробормотал дед.
Мама нажала на тормоз:
– Приехали.
Мы остановились перед Новым кладбищем. Тетя Лило заплакала.
– Ну будет, будет. – Дед наклонился в проем между сиденьями и потрепал ее по колену. Только теперь до меня дошло, куда мы приехали и зачем: хоронить дядю Макса, мужа тети Лило.
Если бы папа знал об этом – ни за что бы не поехал. Дядю Макса он терпеть не мог, тот вроде бы на папу стучал. Но ведь тетя Лило была тут ни при чем.
И с чего мне взбрело в голову читать ей такие мрачные строчки? Надо было выбрать кусочек повеселее.
Я сказала Лило, что следующий раз прочту ей гётевскую «Встречу и прощание».
Она печально кивнула.
Мы вылезли из машины, и мама достала из сумочки пакетик – папе пора было принять таблетку. Он радостно положил ее в рот, кадык дернулся вверх-вниз.
Мы с папой взяли тетю Лило под руки, мама шла впереди, дед тащился за нами. Лило идти не хотела, нам пришлось почти перетаскивать ее через улицу к входу на кладбище. У чугунных ворот она снова расплакалась. Мы повели ее дальше по кладбищенской дорожке.
Дед бормотал что-то насчет отвратительных клумб и что при социализме даже похоронить человека достойно – большая проблема.
Перед залом прощаний папа остановился, посмотрел на тетю Лило и разжал кулак. На ладони лежала таблетка, которую он все-таки не проглотил.
– Это поможет, – сказал он. – Проглоти – и все станет проще.
Тетя Лило высунула язык, папа положил на него таблетку.
В зале прощаний нас уже ждали родственники и знакомые, которые тут же захлопотали вокруг Лило. Голоса звучали тихо и сдержанно.
Мы сели. Дед поднял свою палку и указал ей на гроб, стоящий впереди на возвышении.
– Макс. Муж Лило.
Слово взял священник, только из его слов я почти ничего не поняла: папа все время повторял, что Макс работал на Штази, а дед громогласно требовал тишины. Пока священник говорил, тетя Лило заснула. Попытались разбудить – без толку, она продолжала спокойно похрапывать. Все переглядывались, не зная, что делать. В зал начали заглядывать люди, которые пришли на следующие похороны. Тогда тетю Лило просто вынесли на улицу и усадили на скамейку.
В этой суете за папой никто не следил. Выйдя на улицу, он тихонько взял меня за руку и ткнул пальцем в небо, синее и безоблачное.
– Пошли отсюда.
Мы быстрым шагом направились к «Траби». Папа достал из кармана ключ. Ну точно – стащил его из маминой сумочки.
Папа сел за руль, я рядом с ним. Он торжественно поглядел на меня.
– Ну что, к морю?
– А как же мама? И дед?
Папа ухмыльнулся.
– Ничего, разок и на трамвае до дома доедут.
Потом завел мотор, и готово – мы поехали. А что я могла сделать? Ничего. Хотя мне очень не нравилось, что мама ничего не знает.
Сначала папа на бешеной скорости гонял по Ростоку, а потом через новые районы помчался в Варнемюнде, к морю.
У отеля «Нептун» мы чуть не задавили какого-то толстяка, явно из ФРГ, который стоял посереди улицы совершенно неподвижно. Папа изо всех сил ударил по тормозам, «Траби» остановился в полуметре от толстяка.
