Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт

– Пятьдесят один двадцать? – Ее голос дрогнул.

– Да, мэм.

– Благодарю вас.

Не дыша, она в ужасе застыла у телефона, не в силах даже заплакать. У нее осталось всего десять центов!

XI

Пятница. Она почти не спала. Под глазами у нее появились черные круги, и даже горячая ванна вместе с последовавшей за ней холодной не смогли пробудить ее от навалившегося на нее состояния, похожего на летаргический сон. До сих пор она никогда не думала, что такое – оказаться без единого цента в Нью-Йорке; вся ее решительность и воля к борьбе исчезли вместе с последней банкнотой. Теперь уже никто не мог ей помочь, она должна была достичь своей цели сегодня или никогда.

Со Скоттом она встречалась за чаем в «Плазе». Она задумалась – а не была ли его вчерашняя дневная холодность лишь плодом ее воображения? Или это и правда была холодность? В первый раз за несколько дней ей не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы удерживать разговор в чисто светских рамках. А вдруг он решил, что все его попытки не приведут ни к чему, что она слишком взбалмошна, слишком легкомысленна? Сотни следовавших из этого выводов терзали ее все то утро – ужасное утро. Единственным проблеском в окутавших ее тучах стало приобретение десятицентовой булочки в кондитерской.

Это была ее первая трапеза за двадцать часов, но она почти бессознательно притворилась, что просто развлекается тем, что покупает всего одну маленькую булочку. Она даже попросила продавца показать ей поближе виноград, но, бросив на него оценивающий – и голодный – взгляд, заявила, что, пожалуй, не станет его покупать. Он недостаточно спелый, сказала она. В лавке было полно хорошо одетых, благополучного вида женщин, которые, соединив большой и указательный пальцы и протянув руки, щупали хлеб, проверяя его на свежесть. Янси очень хотелось попросить кого-нибудь из них купить ей кисточку винограда. Но вместо этого она вернулась в отель и съела булочку.

В четыре часа она обнаружила, что думает исключительно о сэндвичах, которые будут подавать к чаю, а вовсе не о том, что во время этого чая должно было случиться. Медленно двинувшись по Пятой авеню к «Плазе», она внезапно почувствовала слабость – и тотчас же заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы не упасть в обморок. В голове у нее завертелась смутная мысль о пунктах раздачи бесплатной еды для бездомных. Именно туда надо идти в таких ситуациях – но где они находятся? Как их отыскать? Она подумала, что в телефонной книге это, наверное, на букву П, а может, на Н: «Нью-йоркский пункт раздачи еды бездомным».

Она вышла к «Плазе». Фигура Скотта, уже ожидавшего ее в переполненном холле, была олицетворением солидности и надежды.

– Пойдем скорее! – воскликнула она, вымученно улыбнувшись. – Я ужасно себя чувствую и хочу чаю!

Она съела сэндвич, немного шоколадного мороженого и шесть бисквитов. Она могла бы съесть гораздо больше, но не осмелилась. Печальные последствия ее голода были кое-как ликвидированы, и сейчас она должна была повернуться лицом к тихой гавани и вступить в решительную схватку за жизнь, олицетворением которой для нее являлся красивый молодой человек, сидевший напротив нее и наблюдавший за ней с выражением, значения которого ей никак не удавалось понять.

У нее никак не выходило придать своему голосу то звучание, тот тон – утонченно-коварный, нежный и всепроникающий, – который она обычно использовала в таких случаях.

– Ах, Скотт! – негромко сказала она. – Я так устала!

– Устала от чего? – холодно спросил он.

– От всего…

Повисла тишина.

– Боюсь, – неуверенно сказала она, – боюсь, что не смогу встретиться с тобой завтра. – Сейчас в ее голосе не было никакого притворства. Каждое слово она произносила именно так, как это и было нужно, без всяких усилий и безо всякого напряжения. – Я уезжаю.

– Да? Куда же?

Судя по тону, ему было действительно интересно, но она поежилась, так как, кроме интереса, ничего не почувствовала.

– Моя тетя возвращается. И хочет, чтобы я прямо сейчас ехала к ней во Флориду.

– Довольно неожиданно, не правда ли?

– Да.

– Но ты скоро вернешься? – через мгновение спросил он.

– Вряд ли. Думаю, что мы поедем в Европу прямо из Нового Орлеана.

– Вот как?

Вновь повисла пауза. Она начала затягиваться. В такой момент это было ужасным знаком; она это понимала. Она проиграла… Проиграла? Но она решила держаться до последнего.

– Ты будешь скучать по мне?

– Да.

Одно слово. Она поймала его взгляд, и на мгновение ей показалось, что в нем было нечто большее, чем просто добродушный интерес; затем она опять отвела глаза:

– Мне нравится здесь, в «Плазе».

И тому подобное. Они стали разговаривать о чем-то несущественном. Впоследствии она даже не смогла вспомнить о чем. Они просто разговаривали – о чае, о том, что оттепель заканчивается и скоро наступят холода. Ей было плохо, она чувствовала себя постаревшей.

– Мне нужно бежать, – сказала она, поднявшись из-за стола. – А то я опоздаю на ужин.

Напоследок ей нужно было поддержать иллюзию – это было важно для нее самой. Сохранить свою гордую ложь неразоблаченной – теперь уже осталось совсем недолго… Они пошли к дверям.

– Поймай мне такси, – тихо сказала она. – Я сейчас не могу идти пешком.

Он помог ей сесть в машину. Они пожали друг другу руки.

– До свидания, Скотт, – сказала она.

– До свидания, Янси, – медленно ответил он.

– Ты был ужасно добр ко мне. Я всегда буду помнить, как хорошо мне было с тобой.

– Я тоже. Сказать шоферу, чтобы ехал в «Ритц»?

– Нет. Скажи ему, чтобы просто ехал по Пятой авеню. Скажи, когда постучу в стекло, пусть остановит.

По Пятой авеню! Он будет думать, что она обедает где-то на Пятой авеню. Какое прекрасное окончание всей этой истории! Она думала, произвело ли это на него впечатление? Она не могла хорошо разглядеть выражение его лица, потому что на улице темнело, падал густой снег, а в глазах у нее стояли слезы.

– Прощай, – просто сказал он.

Кажется, он понял, что любое притворное выражение печали по поводу их расставания все равно будет выглядеть фальшиво. Она знала, что ему она была не нужна.

Хлопнула дверца, машина медленно покатила по заснеженной улице.

Янси жалобно забилась в самый дальний угол сиденья. Она старалась изо всех сил, но не могла понять, где она совершила промах и что именно так фатально на него повлияло. Впервые в жизни она так явно предлагала себя мужчине – и оказалось, что ему она не нужна! Даже шаткость ее теперешнего положения поблекла по сравнению с постигшей ее неудачей.

Она ехала в машине все дальше и дальше – холодный воздух, вот что ей сейчас было нужно. Прошло десять ужасных минут, прежде чем она осознала, что у нее нет ни гроша, чтобы заплатить таксисту.

«Неважно, – подумала она. – Он просто сдаст меня в участок; там, по крайней мере, можно будет переночевать».

Она начала думать о таксисте.

«Бедняга! Он, наверное, будет в ярости, когда все откроется. Может, он очень беден, а ему самому придется платить за меня штраф». Она так расчувствовалась, что заплакала.

– Бедный таксист, – вполголоса сказала она. – Иногда жить так трудно, так тяжело!

Она постучала по стеклу и, когда машина подъехала к тротуару, вышла. Они остановились в самом конце Пятой авеню; на улице было темно и холодно.

– Зовите полицию! – воскликнула она тихо и печально. – У меня нет денег.

Нахмурившись, таксист посмотрел на нее:

– Зачем же вы тогда садились в машину?

Она не заметила, как метрах в двадцати позади остановилась другая машина. Она услышала только скрип шагов по снегу, а затем рядом с ней раздался голос.

– Все в порядке, – обратился голос к таксисту. – Вот, возьмите! Банкнота перешла из рук в руки. Янси покачнулась и почти упала, но кто-то ее поддержал – и она узнала пальто Скотта.

Скотт все знал – знал, потому что поехал в Принстон, чтобы сделать ей сюрприз; потому что незнакомец, к которому она обратилась, выходя из ресторана в «Ритце», оказался его лучшим другом; потому что чек ее отца – тот самый, на три сотни долларов, – ему из банка вернули с пометкой «баланс счета отрицательный». Скотт знал – он знал обо всем уже несколько дней.