Сладострастие бытия - Дрюон Морис

– Вы ведь педераст, не так ли?

Он вздрогнул, как будто его ударили в живот. Это она сказала уже не Тозио, а именно ему. Как она догадалась... как она только посмела сказать ему это? Не такая уж она, оказывается, безумная.

– Я в этих вопросах никогда не ошибаюсь,– добавила она.– Мужчины ведут себя со мной совершенно по-другому.

И с залитыми атропином глазами снова направилась к двери.

– Синьора графиня, вы забыли вашу перчатку,– сказал нотариус, кончиками пальцев извлекая безжизненную лапу из-под вороха листков выдуманного завещания.

Глава II

Вслед ей оборачивались, но никто не смеялся.

Есть «бывшие», чей вид внушает жалость, есть и такие, что вызывают насмешки толпы или же просто отвращение. А эта старуха вызывала нечто вроде восхищения.

И люди замедляли свой шаг или обрывали себя на полуслове для того, чтобы проводить взглядом этот необычный труп, удалявшийся по улице Корсо походкой усталой королевы.

Не обращая внимания ни на что: ни на прохожих, ни на рев моторов машин, ни на взрывы выхлопных труб, ни на красные огни светофоров. Этой высокой женщине с белым лицом, казалось, были безразличны и сам тротуар, по которому она шла, и теплое весеннее солнце. Она шла прямо, не мигая глядя перед собой, будто проклятие сделало ее бессмертной.

Необычная бледность придавала ее облику оттенок чего-то сверхъестественного и мифического.

Вся в черном, в шляпе, перчатках и с окантовкой платья из меха пантеры, она, казалось, поднялась из древнегреческого захоронения или была персонажем неизвестной легенды, осужденным вечно носить на земле траур и трофеи некоего полубожества.

Прохожий, шедший в одном с ней направлении, услышал, как она размышляла вслух про нотариуса:

– ...я этого маленького нотариуса. Стоит мне только туда вернуться, и я увижу Тозио. Но нет, никогда я больше не пойду ни к какому нотариусу...

Прохожий посторонился. Она проходила мимо витрины магазина цветов и остановилась, как будто увидела что-то за венками из гладиолусов и роз, на лепестках которых сверкали капельки воды. Затем она вошла в магазинчик.

– Я хочу, чтобы вы отправили ко мне эти цветы,– сказала она продавщице, указав на туберозы, которыми была наполнена высокая металлическая ваза.– В «Альберго ди Спанья», графине Санциани.

– Сколько цветов я должна туда отправить, синьора? – спросила продавщица.

– Все.

– Но там их тридцать штук, синьора,– напомнила цветочница, внимательно разглядывая одежду Санциани.

– Так что же, отправьте все тридцать.

– А кто за них заплатит?

– Портье.

Она вышла. Продавщица, следившая за ней через стекло витрины, увидела, как та сначала смешалась с толпой, а потом вдруг резко вернулась к витрине и посмотрела на магазинчик как-то неуверенно, подняв глаза, как бы не решаясь узнать его.

– Это у вас я только что заказала цветы? – спросила Санциани.

– Да, синьора.

Престарелая дама крикнула внутрь магазинчика:

– Фальстаф, иди сюда, сокровище мое!

После чего, не услышав никакого ответа, спросила:

– А разве я не оставила у вас мою борзую?

– О нет, синьора, вы были без собаки.

– М-да... возможно,– пробормотала она.

– Вы дали мне адрес: отель «Ди Спанья», это верно? – уточнила продавщица цветов.

Тонкие губы Санциани растянулись в рассеянной улыбке.

– Отель «Ди Спанья»...– прошептала она.– Да, все верно.

Она еще раз взглянула на фасад магазинчика.

– Странно,– произнесла она.– Мне казалось, что ваш фасад белого цвета. Я бы не смогла вас найти.

И затем продолжила свой путь и повернула на улицу Кондотти.

По дороге она продолжала свой внутренний монолог, отрывки которого время от времени слетали с ее губ.

Вышедшая из магазина по продаже изделий из сафьяна молодая женщина в белом шелковом платье, на лице которой было столь часто встречающееся у римской знати выражение скуки и абсолютного отсутствия всякой мысли, услышала, как этот высокий труп в шляпе сказал сам себе:

– Все всегда глядели на меня, когда я шла по улице. Я всегда была очень красива.

Немного дальше уличный фотограф, делавший вид, что снимает всех прохожих подряд для того, чтобы затем навязать им свой рекламный проспект, услышал, когда Санциани поравнялась с ним:

– Фальстаф... Почему они все хотят уверить меня в том, что он мертв?

И она прошла дальше, оставляя позади себя шлейф удивления, беспокойства и смущения.

В конце улицы, как бы уходя в небо, возвышалось здание церкви Сан Тринита деи Монти, а две ее колокольни, словно два поднятых для благословения пальца, парили над знаменитой лестницей, над лотками цветов, стоявшими на ее ступеньках, и над шумом стареньких зеленых такси, ползавших вокруг фонтана «Лодка» работы скульптора Бернини.

– Сейчас утро или вечер? – прошептала Лукреция Санциани.

Пальцы поднесенной к груди руки не обнаружили на черном бархате платья того предмета, который искали, и это на несколько мгновений привело ее в задумчивость.

– Ах да...– произнесла она.

Походкой усталой королевы она направилась прямо в магазин по продаже старых драгоценностей, что располагался напротив кафе «Греко».

В магазине был один лишь хозяин – лысый старик с голубыми глазами и с белой ухоженной бородкой клинышком:

– Я сегодня утром продала вам часы...– сказала Санциани.

– Да, синьора графиня...– ответил торговец, слегка смутившись.

Ибо эти круглые часики в корпусе из лазурита с усеянным бриллиантами циферблатом, висящие на толстой золотой цепочке, он уже выставил на витрину.

– Да, синьора...– повторил он.– Вы хотите забрать их?

Своими белыми пальцами он нервно теребил дужки очков.

– Нет,– ответила она.– Я пришла не за этим. Дело в том, что я, кажется, забыла включить их в свое завещание. Вы меня очень обяжете, если продадите их только тому, кто действительно очень пожелает их приобрести и сможет по достоинству их оценить. Желательно, чтобы это была женщина, и женщина красивая.

– Конечно, синьора графиня, конечно. Вы ведь знаете, наша клиентура...

– Спасибо.

Торговец проводил ее до двери.

– Разумеется, синьора, если у вас есть еще что-нибудь на продажу, я всегда к вашим услугам.

Она горделиво покачала головой.

– Нет, все кончено; больше ничего, ничего...– произнесла она.

Увидев часы в витрине, она снова поднесла руку к корсажу и словно потрогала, ощутила реальную форму этой вещи на ее привычном месте, глядя на нее через стекло. А потом, как будто вспомнив некую сокровенную тайну или же одержав над всем миром загадочную победу, она удалилась, храня под шляпой из меха пантеры почти радостное, вызывающее выражение лица.

Она свернула на улицу Бокка ди Леоне, прошла между старым, зловещего вида дворцом и фонтаном и вошла в отель «Ди Спанья».

Консьерж занимался штемпелеванием писем. Весь угол вестибюля загромождало стоявшее в фаянсовом кашпо большое зеленое растение.

Санциани прошла через вестибюль, вошла в салон, меблировка которого состояла из разрозненных потертых кресел, некоторые из которых были упрятаны в чехлы из кретона с желтой изнанкой. Трое мужчин, сидевших за низким журнальным столиком и потягивавших из миниатюрных прозрачных чашечек густой, как темный ликер, кофе, при ее появлении прервали свой разговор. Занятая разборкой стенограммы белокурая девица в черных брюках, с лицом порочного ангела и всклоченными волосами, подняла голову.

Не замечая молчаливого внимания, которым она была встречена, Санциани медленно обошла помещение, остановилась на несколько мгновений перед гравюрой, в чьем стекле смутно отражались очертания ее необычной шляпы. Затем вернулась в вестибюль. Консьерж протянул ей ключ.

– Альдо, мне должны принести цветы,– сказала она.– Соблаговолите расплатиться за них.

– Но в таком случае, синьора, дайте мне для этого денег...– ответил консьерж.

– Запишите это на мой счет, Альдо, как обычно.