Супружеская жизнь - Базен Эрве

Ваши даяния останутся непризнанными, ибо то, что даешь им (им — пользоваться этим местоимением уже и у вас вошло в привычку), раз ты можешь это дать, не принимается в расчет, а вот то, чего ты не даешь им, потому что это не в твоих силах, — вот это и будет главным в суждении о тебе.

Вас охватит ярость, но ее осколки быстро выметут, словно остатки разбитой тарелки. Зато вы разрядились. Потом вы испытаете смутное чувство сожаления, что перебили столько посуды.

Время от времени вы начнете удирать из дому: надо выступить на судебном процессе в Ренне, в Мансе, в Туре. Вы будете охотно соглашаться на выезды, даже начнете искать их, чтоб получить передышку. Два или три раза, не более — ведь сближение тоже искусство, и, кроме того, нужны деньги и не хватает времени, — вы воспользуетесь этими поездками, чтобы развлечься с какими-нибудь незнакомками, и, если одна из них скажет вам на рассвете, что она замужем, это возмутит вас и вызовет мысль: «Вот шлюха, если б Мариэтт так поступала со мной?»

Однако вы будете ясно сознавать, что это не одно и то же. Вас не покинет ощущение, что вы не нарушили супружеской верности, вы как были женаты, так женатым и остаетесь и вовсе не собираетесь покуситься на спокойствие своей семьи.

Впрочем, вы будете вести себя с женой весьма деликатно. Не станете говорить ей о том, что зимой у нее ноги холодные как лед, а летом слишком горячие; что дыхание ее уже не так свежо, как прежде; что у нее уже нет осиной девичьей талии. Вы, наоборот, будете умиляться (я совсем не шучу) ее первым морщинкам, появившимся по вашей милости. Иногда, не так уж редко, ведь вам нужна какая-то разрядка, ласково попросите разрешения пойти в «Клуб 49», членом которого стали с согласия жены. Но при малейшем возражении с ее стороны вы пожертвуете посещением клуба. Иногда, не так уж часто, чтоб это было сюрпризом, вы будете возвращаться домой с букетом, в котором количество роз нечетное (таким путем цветы свидетельствуют, что мои чувства к тебе всегда превышают этот ровный счет). В вашу речь тоже войдут цветистые фразы, благоухающие благоразумием. Воскресным утром, не говоря никому ни слова, вы отправитесь за тортом; вы понесете его с великими предосторожностями, за ленточку, которой обвязана коробка. Вы будете довольны собой, ведь вы сумели выбрать торт из шести частей, с шестью сортами засахаренных фруктов: яблоки, сливы, черешня, груша, ананас и абрикос; теперь каждому достанется тот кусочек, который он предпочитает, и вдруг вы воскликнете: «Ну и дурак, подумать только!» Поздно вы вспомнили, что вот эти трое постоянно ссорятся из-за черешен.

Дух скромности упасет вас от нападок на женщин. Женоненавистники в наши дни не в моде так же, как антиклерикалы; услышав же нападки на мужчин, вы снисходительно улыбнетесь, доказав этим широту своих взглядов.

И вот, вооружившись широтой взглядов, как дождевым зонтом (вы и в самом деле нуждаетесь в защите под ливнем всяких обязанностей, неприятностей и счетов, подлежащих уплате), вы, конечно, быстро согласитесь, что в семье множественность важнее цифры один. Вам хотелось бы остаться номером первым. Но вы сознаете, что номер второй, представляющий собой третий, четвертый, пятый и шестой номера, подчиняет вас своей программе жизни — предпочитать лапшу острому салату, цирк — опере, а неизменный летний отдых на мелком песочке — туристической поездке.

Итак, вы полны достоинств — хотя вам и трудно в это поверить — и к вам относятся с почтением — обычный удел тех, о ком просто не говорят, о ком известно, что они не орлы, но при этом добавляют, что, может, так и лучше, ведь орлы обычно вооружены грозным клювом, чтобы пожирать всех, кто копошится вокруг. Вы будете слыть человеком, не имеющим никаких историй, а стало быть счастливым, со всем отсюда вытекающим: слишком легко дающаяся благодать, мнимый почет — удел счастливцев, которых принято считать простоватыми.

Да, вы и в самом деле станете чем-то в этом роде. Да-да. Тут нечем хвалиться и не от чего краснеть. Счастлив лишь тот, кто время от времени, сам того не ведая, обретает крохотное счастье, и эти мгновения внезапно всплывают островками блаженства в океане обыденности и неприятностей. Я не принимаю в расчет минуты сладостного оцепенения в кресле — в облаках трубочного дыма перед телевизором, и даже в постели — мосье Бретодо, рядом с мадам Бретодо, оба утопают в подушках, лежат без сна, спокойно, в полном безмолвии, согретые взаимным теплом и общим одеялом. Я говорю о минутах истинного блаженства.

Сегодня вечером я вас поймаю с поличным, я фотографирую вас в тот момент, когда дети прощаются с вами перед сном, к вам устремились все четверо в своих пижамках.

Нико прыгнул первым — у него длинные ножки, — и, пока вы напоминали ему о язвительном замечании школьной учительницы в его дневнике: Молчит в классе только тогда, когда надо ответить урок, он хохочет во все горло, рассмешил и вас, а потом начал развязывать вам галстук — это считается его привилегией. За ним подбежал Лулу с расстегнутой ширинкой, его тонкие волосенки разлетаются во все стороны, когда он прижимается к вам, карабкается на вас. Ианн, которая обычно сосет не большой, а указательный и держит этот розовый и влажный пальчик в воздухе, чтобы не запачкать, тотчас засунула его обратно в рот, как соску, наполненную млеком вашей нежности. А Бонн, подхваченная наконец папой, болтает в воздухе голыми ножками. Ну вот, господин адвокат, сами видите! Этого-то со счетов не скинешь!

Постоянная, извечная проблема — триста шестьдесят пять ночей заниматься любовью.

Заниматься так же регулярно, как возятся в кухне, убирают квартиру, застилают кровать, в которой именно это и происходит. Любовь с маленькой буквы дополняет Любовь с большой буквы, великую Любовь, которой, как полагают, мы живем. В существовании ее никто не сомневается и не желает сомневаться, даже если она уже потеряла свежесть, как старые оконные занавески, как обои в нашем доме, она, в конце концов, так и остается на месте. Та любовь, что начинается с маленькой буквы, служит доказательством, что великая Любовь всегда такова. Это легко было доказывать, когда вся семья состояла из двоих. А теперь нас уже шестеро. Мечта давно объявила забастовку, а любовь с маленькой буквы продолжает свое кошмарное существование, перебирая листочки календаря.

Будьте же осторожны! — говорит чей-то голос во мраке, и кажется, что некто грозит нам пальцем, тем самым пальцем, который, если вы утратите благоразумие, превратится в палец врача, облаченного в резиновые перчатки.

Осторожней! У Мариэтт в тот раз уже были неприятности с кальцием. Еще один ребенок — и она потеряет слух.

Осторожней! — шепчет другой голос. Здоровье, радость, взаимное влечение — разве это для человека не важно, все это дает бодрость, хорошее настроение. Кстати сказать, для того ведь и женятся. А без этого нет и брака и подлую нашу природу надо ублажать где-то в другом месте. Пользоваться тем, что у тебя есть в доме, пускать в дело остатки и любовью своей, как хлебом, насыщать голодные рты — это семейная добродетель. Без нее не обойдешься. Значит, надо как-то устраиваться. Все, что за этим последует в семейном плане, тоже надо предвидеть и держать у себя в аптечном шкафчике что нужно.

Да-с, я из породы деликатных… Как избежать в минуты близости неприятных предварительных бесед, озлобляющих и влекущих за собой безразличие? Все это несносно, хотя и необходимо… Месяц там, на небосклоне, меланхолически движется по своей орбите — и спутником ему служит страх — до последней минуты, когда наконец облегченно вздыхаешь.

Даже мадам Турс, мадам Дюбрей, мадам Гарнье, мадам Даноре, мадам Жальбер, такие скромницы, только и шепчутся об этом. У нас все становится известным.

Просто поразительно, как быстро узнаешь о тех вещах, которых вовсе не хотелось бы знать. Подружки доверяют друг другу свои беды, и слухи о них быстро распространяются в их кругу. Если жена доверяет мужу, он немедленно будет в курсе самых сокровенных событий. Он тут же наверняка узнает, что мадам Туре, чрезвычайно благочестивая особа, мучается из-за того, что ее супруг должен, к огорчению своему, или воздерживаться, или удерживаться.