Отцы - Бредель Вилли
Так вскоре жизнь его снова пошла по старой, проторенной дорожке. Но вдруг на семью обрушилась беда.
Маленький Вальтер после обеда ежедневно отправлялся к бабушке. Там его всегда ждал тот или иной сюрприз: конфетка, которая извлекалась из пестрой коробочки, спрятанной в ящике, или — что было еще лучше — стакан карамельного пива с сахаром. Если помешать сахар, то сразу подымется светло-коричневая пена, и тут уж не зевай, пей скорей, а то пиво побежит через край. Любил он ходить с бабушкой за покупками: она всегда рассказывала ему о знакомых, которые попадались им навстречу и с которыми она иногда останавливалась поболтать.
— Господина Пинлендера надо пожалеть, мальчик, — говорила бабушка. — Его жена уже много месяцев лежит в больнице. Она тяжело больна. Болезнь ее всю скрутила, и никто не знает, что это такое. Вот бедному Пинлендеру и приходится самому везде хлопотать: убирать квартиру, торговать в лавке, стряпать. А ведь у него на руках еще маленькая Элли; ты ее знаешь: ей нет еще и трех лет. И за ней надо присмотреть. До чего же его жалко, господина Пинлендера. Честный, трудолюбивый человек.
Когда Вальтер слушал бабушку, ему тоже становилось ужасно жалко Пинлендера, у которого была лавка колониальных товаров и который каждое воскресенье дарил ему пакетик леденцов; малыш теперь совсем по-другому смотрел на лавочника.
Когда навстречу бабушке и внуку попадался угольщик Виттенбринк, бабушка Хардекопф так холодно и часто высокомерно отвечала на его поклон, что это даже маленькому Вальтеру бросалось в глаза. Лицо и руки этого высокого, широкоплечего человека почти всегда были отчаянно выпачканы. Он снимал шапку перед бабушкой Хардекопф и добродушно улыбался. Белые зубы его блестели, а толстые губы были неестественно красны. Иной раз он бывал пьян, и тогда ему непременно хотелось заговорить с бабушкой. Она же грубо и очень свысока обрывала его.
— Дорогая фрау Хардекопф, я… я в самом деле опять… опять хватил немного лишнего!
— Свинья! — сквозь зубы бросала фрау Хардекопф и проходила мимо.
Вальтер как-то спросил бабушку, почему она так сердится на угольщика.
— Он бьет свою жену, сынок, — ответила бабушка Паулина. — А мужья, которые бьют своих жен, это плохие, гадкие люди!
Вальтер помолчал. Через минуту он спросил:
— А почему он ее бьет?
Бабушка ответила:
— Это все равно. Хороший муж никогда не бьет жену.
Малыш, закинув голову, посмотрел на бабушку, потому что она все еще продолжала что-то бормотать себе под нос.
Однажды мальчик спросил:
— Почему фрау Роде такая набожная?
— Потому что у нее не все дома, — тотчас же ответила бабушка, — да вовсе она и не набожная: она только прикидывается, лицемерит.
Вдова Роде по утрам распевала псалмы у открытого окна. На шее у нее висел большой черный крест. Ругая детей, игравших во дворе, она кричала визгливым голосом:
— Милосердный бог все видит. Уж он вас накажет! — Или: — Господи Иисусе, что за сатанинское отродье! Проклятые озорники, черт бы вас всех побрал!
Мальчик гордился, что бабушка не боится этой страшной женщины, — многие ее боялись.
Вальтер любил бывать у бабушки. Ему нравилось лихо съезжать на перилах с верхнего этажа. С третьего на второй приходилось, к сожалению, сбегать по ступенькам, так как там не хватало перил, но дальше можно было опять скатиться. Вальтер так навострился в этом искусстве, что даже предостережения бабушки («Малыш, да перестань: ты шею себе сломаешь!») звучали не особенно веско и убедительно. Пока однажды не случилось несчастье: Вальтеру не удалось остановиться на третьем этаже — он свалился вниз, в пустоту, несколько раз стукнулся головой о выступы ступенек, и его без сознания, с окровавленным лицом и переломанными руками выбросило на плиты двора.
Ужас и растерянность обуяли Брентенов и Хардекопфов. Фрида ходила как помешанная, глаза у нее опухли от слез. В душе у Карла Брентена воскресла угасшая было злоба против тещи, которую он считал виновницей случившегося. Ежедневно Фрида бегала в больницу, а Карл после работы спешил домой, чтобы узнать о состоянии мальчика. В те вечера, когда Карл бывал свободен от работы в театре, он сидел дома с женой; в эти недолгие вечерние часы они говорили о своем ребенке больше, чем за все предшествующие годы.
Узнав, что жизнь сына вне опасности, что он не останется калекой, они от радости упали друг другу в объятия. Снова давали они от чистого сердца обеты и клятвы и в избытке блаженства, вызванного выздоровлением мальчика, — к тому же они в это время ждали появления на свет дочери, — строили самые широкие планы.
Часть третья
МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Глава первая
1
В прошлом столетии город Гамбург постигли большие бедствия — гигантских размеров пожар и эпидемия холеры. Очагом их были старинные узкие переулки и закоулки Альтштадта. За каких-нибудь пять-шесть недель мор унес почти девять тысяч жизней, а сенат все не приступал к оздоровительным мерам; государственные средства ушли на расширение порта, его судьбу отцы города принимали ближе к сердцу, чем жилищные условия рабочего люда. Только под непрерывным нажимом социал-демократов и ввиду вечной угрозы новых эпидемий сенат соблаговолил наконец приступить к широким оздоровительным работам: портовую часть Альтштадта решено было снести. На Шюценштрассе и Нидернштрассе предполагалось начать работы в первую очередь; уже были назначены сроки переселения. Многие альтштадтовцы, годами требовавшие, чтобы им предоставили здоровые, светлые, просторные жилища, впали в глубокое уныние, когда пришла пора покидать тесные, затхлые и темные, но обжитые квартиры. В назначенных к сносу ветхих домах разыгрывались трагедии. Чета престарелых супругов покончила с собой: оба старика всю свою жизнь прожили в маленькой квартирке на Нидернштрассе и решили в ней же умереть. Семидесятилетняя вдова, ютившаяся где-то на задворках одного из обреченных домов, повесилась: когда ее хотели согнать с насиженного места, ее охватил непреодолимый страх перед жизнью. Рассказы о подобных происшествиях, со всевозможными прибавлениями, передавались из уст в уста, нагоняя тоску на обитателей Альтштадта.
Вскоре начался массовый исход и со Штейнштрассе. Улицу длиной в полкилометра населяло чуть ли не десять тысяч человек. Жизнь в грязных домах с островерхими крышами замерла, иной раз на целый дом оставалась одна семья. Обезлюдели узкие темные дворы. Грызуны и насекомые нагло вылезали на свет из щелей и нор. Крысы среди бела дня носились по дворам и подъездам. Покинутыми жилищами безраздельно завладели полчища тараканов. Для тех, кто еще оставался в этих домах, жизнь стала невыносимой. Вдобавок ко всему, в опустелых жилищах находили себе убежище бездомные; воровские банды устраивали здесь потайные склады, поползли слухи о страшных преступлениях, совершаемых в подвалах и подземных ходах старых домов. Но вот и последние обитатели покинули обреченные на уничтожение старые кварталы.
Толпами устремились сюда со всех концов Германии туристы, жаждавшие хоть еще раз насладиться «романтикой» старого Гамбурга. Безработные матросы и портовые рабочие, в качестве новоявленных гидов, водили целые орды туристов по улочкам и переулкам, по дворам и переходам, таким низким, что пройти можно было только согнувшись. А на каналах, на старых мостах, в этих «живописных уголках», сидели длинноволосые художники в светлых куртках; на их холстах руины старого города преображались в волшебный мир сказок.
2
