Джулиан Барнс - Краткая история парикмахерского дела
Рыхлая девушка с безразличными руками повела с ним обычный разговор: УГорячо?.. А я только из отпуска... Вам смягчить кондиционером?Ф ? а сама тем временем, сложив ладонь чашечкой, вяло пыталась помешать воде затечь ему в уши. Вдруг без предупреждения она принялась массировать кожу его головы. Они делали это иногда, предоставляя ему догадываться зачем. Чтобы волосы меньше выпадали или с какой-то иной целью? Он не спрашивал. За годы посещений салона Барнета он выработал в себе некую полузаинтересованную пассивность. Когда практикантка с распаренным лицом в первый раз спросила его: УСмягчить кондиционером?Ф, он отозвался: УА вы как считаете?Ф, решив, что ее профессиональный взгляд на его волосы делает ее более компетентным судьей в этом вопросе. По логике вещей жидкость, называемая УкондиционерФ, может только улучшить кондицию твоих волос; но, с другой стороны, зачем было бы спрашивать, если бы ответ был предопределен? Обращение за советом вызвало у нее только замешательство, выразившееся в осторожной фразе: УНа ваше усмотрениеФ. Впоследствии он пришел к тому, чтобы говорить либо УДаФ, либо УСегодня обойдемся, спасибоФ ? в зависимости от прихоти. И еще в зависимости от того, насколько добросовестно девушка защищает его уши от норовящей затечь в них воды.
Она заботливо отвела его в кресло, как будто человек, с которого капает, из-за этого уже чуть ли не слепой.
? Чаю, кофе?
? Нет, спасибо.
Не сказать чтобы здесь играли на лютнях и виолах, чтобы праздный люд обменивался здесь последними новостями. Что здесь было ? это убойно громкая музыка, широкий спектр напитков и приличный выбор журналов. Обычно он принимался листать что-нибудь вроде УМари-КлэрФ, женского журнала из тех, какие мужчинам не зазорно читать на людях.
? Привет, Грегори, как жизнь?
? Помаленьку. А у вас?
? Не жалуюсь.
? Поздравляю с новой стрижкой, Келли.
? А-а. Захотелось, знаете, новенького.
? Мне нравится. Фактура, линия. А вам?
? Не уверена.
? Что вы, бьет наповал.
Она улыбнулась. Он освоил этот искренне-неискренний род разговора. Всего-то двадцать пять лет понадобилось, чтобы выработать нужный тон.
? Ну и что мы сегодня делаем?
Он посмотрел на нее в зеркало ? высокая девушка с модной короткой стрижкой, которая, если честно, не очень ее красила; ее лицо теперь показалось ему несколько угловатым. Но какая ему, в сущности, разница? Он был безразличен к своей собственной стрижке и записывался к Келли не ради ее каких-либо особых умений, а ради ее успокаивающего присутствия.
Не получив от него немедленного ответа, она предложила:
? Может, была не была, сегодня как в прошлый раз?
? Отличная мысль. ? Он улыбнулся. Сегодня как в прошлый раз, и в следующий раз, и в следующий.
Он не был уверен, что ему действительно тут хорошо. В салоне царила оживленная разношерстность амбулаторного отделения больницы, где ни у кого нет ничего серьезного. Сносно тем не менее; социальные страхи у него давно прошли. Маленькие триумфы зрелого возраста. (Не могли бы вы, Грегори Картрайт, кратко суммировать вашу жизнь до настоящего момента? Пожалуйста: я изжил страх перед религией и парикмахерами.) Он так и не вступил в крестоносцы, кем бы они там ни были; он не угодил в лапы проповедников с горящими глазами, пока учился в школе и университете; теперь он знал, как вести себя, когда воскресным утром раздавался звонок в дверь.
? Это насчет Бога, ? говорил он Элли. ? Я с ними разберусь.
На крыльце обычно оказывалась принаряженная, вежливая парочка, зачастую один из двоих чернокожий, порой вдобавок с благонравным ребенком на буксире; к нему обращались с универсальным зачином, например: УМы просто ходим от дома к дому и спрашиваем у людей, тревожит ли их состояние человечестваФ. Фокус состоял в том, чтобы, отвечая, избежать как правдивого УдаФ, так и высокомерного УнетФ, поскольку любой из этих ответов давал им плацдарм для наступления. Поэтому он улыбался им хозяйской улыбкой и переходил в атаку: УРелигия?Ф И пока они, в свою очередь, решали, УдаФ или УнетФ будет правильным ответом на этот интуитивно-бесцеремонный вопрос, он оканчивал разговор энергичным: УОбратитесь лучше к соседямФ.
Мытье головы ему в общем нравилось ? в большинстве случаев. Но дальнейшее было процедурой, и только. Он испытывал лишь умеренное удовольствие от телесного контакта, который примешивался теперь ко всему на свете. Келли бессознательно то прижимала к его руке бедро, то задевала его другой какой-нибудь частью тела; а лишней одеждой она никогда себя не обременяла. В молодости он бы решил, что это она неспроста, и порадовался бы тому, что его возбуждение прикрыто простыней. Ныне ее прикосновения не отвлекали его от УМари-КлэрФ.
Келли тем временем рассказывала ему, что хочет поехать работать в Майами. Обслуживать пассажиров в морских круизах. Пять дней, неделю, десять дней ты в море, а потом отдыхаешь на берегу, спускаешь что заработала. Подруга уже туда устроилась, зовет. Выглядит завлекательно.
? Здорово, ? сказал он. ? И когда же вы отправляетесь?
Майами, кажется, жестокий город, подумал он. Перестрелки. Кубинцы. Отдел нравов. Ли Харви Освальд. Будет ли она в безопасности? И как там на этих теплоходах по части сексуальных домогательств? Она милая девочка. Прошу прощения, УМари-КлэрФ, я хотел сказать ? женщина. Но в каком-то смысле все же девочка, потому что пробуждает вот эти вот полуотцовские мыслишки в таком человеке, как он, ? живущем дома, ходящем на службу, стригущемся в салоне. Его жизнь, надо признать, стала одним длинным трусливым приключением.
? Сколько вам лет?
? Двадцать семь, ? ответила Келли таким тоном, словно этот возраст ? самый наипоследний рубеж молодости. Если не принять немедленных мер, на ее жизни можно будет ставить крест; еще несколько месяцев ? и она превратится вон в ту старую курицу в бигуди, что сидит в другом конце зала.
? Моей старшей почти столько же. Двадцать пять. У нас еще одна дочь есть. Всего двое. ? Ему вдруг показалось, что он взял не ту ноту.
? Сколько же вы тогда женаты? ? спросила Келли с квазиматематическим изумлением. Грегори поднял глаза на ее лицо в зеркале.
? Двадцать восемь лет.
Она лучезарно улыбнулась при мысли о том, что чей-то брак мог длиться всю ту бездну времени, какую она существует на свете.
? Старшая, конечно, уже с нами не живет, ? сказал он. ? Но Дженни пока держится.
? Очень хорошо, ? отозвалась Келли, но он видел, что разговор ей наскучил. Наскучил, если точнее, он сам. Очередной немолодой субъект с редеющими волосами, которому скоро надо будет причесываться аккуратнее. Подайте мне Майами, и немедленно!
Его страшила половая близость. Вот как обстояло дело. Он перестал понимать, для чего она нужна. Да, он испытывал удовольствие, когда она у него случалась. Он знал, что в предстоящие годы ее будет у него все меньше и что наконец она прекратится совсем. Не это его страшило. И страх этот не имел никакого отношения к тоскливой обстоятельности, с какой писали о сексе журналы. В дни его молодости тоскливой обстоятельности там тоже хватало. Но ее перекрывала ясность и отвага, когда он вставал у себя в ванне и Элли брала в рот его член. Это было и самоочевидно, и повелительно в своей правоте. Теперь он задавался вопросом, не было ли тут изначально какой-то ошибки. Он не понимал, для чего она нужна, половая близость. Он подозревал, что и никто не понимает, но от этого было не легче. Ему хотелось завыть. Хотелось завыть прямо в зеркало и смотреть на свое воющее отражение.
Келли прильнула бедром к его бицепсу не боковой косточкой, а внутренней складкой бедра. На один, по крайней мере, из вопросов своей юности он теперь знал ответ: да, волосы на лобке седеют.
Чаевые его не беспокоили. У него было с собой двадцать фунтов одной бумажкой. Семнадцать за стрижку, фунт для девушки, которая мыла ему голову, и два для Келли. На случай повышения тарифа он всегда прихватывал еще фунт про запас. Это, подумал он, может служить его характеристикой: человек с запасной фунтовой монетой в кармане.
Келли кончила стрижку и теперь стояла точно позади него. Ее груди виднелись в зеркале по обе стороны его головы. Она ухватила каждую из его коротких бакенбард большим и указательным пальцами, потянула в стороны и отвернулась. Это был ее фирменный прием. Всякое лицо хоть немного да кривое, объяснила она ему в первый раз, поэтому, если судить на глазок, можно ошибиться. Больше доверяя осязанию, она теперь смотрела в сторону кассы и улицы. В сторону Майами.
Удовлетворенная, она взяла фен и включила ощущение суфле, которое останется до вечера. Она уже перешла на автоматический режим и, возможно, думала о том, удастся ли выскочить покурить перед очередной мокрой головой. Поэтому она, как всегда, забудет, что не надо приносить зеркало.
Несколько лет назад это с его стороны был в своем роде поступок. Мятеж против тирании проклятущего зеркала. Вид спереди, вид сзади. Все сорок с лишним лет визитов сперва к парикмахерам, потом к мастерам модельной стрижки, наконец, в салон Барнета он выражал кроткое одобрение независимо от того, узнавал он свой затылок или нет. Он улыбался, кивал и, видя свой кивок в наклоненном стекле, подкреплял его словами: УОчень хорошоФ, или УОтлично смотритсяФ, или УТо, что надоФ, или УСпасибо большоеФ. Если бы ему выстригли там свастику, он бы все равно, наверно, изобразил одобрение. Но в один прекрасный день он подумал: нет, баста, не желаю видеть затылок. Раз спереди все нормально, значит, сзади тоже. И это не выглядит никаким капризом, правда ведь? Это всего лишь логично. Он был горд своей инициативой. Келли, конечно, всегда забывала, но это не имело значения. В каком-то смысле это было даже лучше, потому что позволяло каждый раз заново переживать деликатную свою победу. И теперь, когда она, думая о Майами, двинется к нему с болтающимся в руке зеркалом, он может выставить ей навстречу ладонь и с такой же, как два месяца назад, снисходительной улыбкой сказать: УНе надоФ.
